Хозяйка Дома Риверсов

— Ты не из королевских? — дернул моего слугу за рукав кто-то еще. — Думаешь небось, что сам хорошо устроился, а на бедняков наплевать?

Мой бедный провожатый наконец взял себя в руки и с притворным весельем воскликнул:

— Да из каких там королевских! Я из самого обычного дома — куда вы, туда и я!

Я одобрительно ему кивнула, и толпа тут же разнесла нас в разные стороны. По-прежнему сидя на лошади, я будто плыла в этой людской реке. Какая-то женщина, фамильярно положив руку на шею моей Мерри, оперлась о ее круп, и я миролюбиво обратилась к незнакомке:

— Ну, и куда мы теперь?

— К мосту, конечно. Все движутся туда, чтобы видеть, как он поедет через мост! — возбужденно отозвалась она. — Вы вроде настоящая дама, но и вам не зазорно показаться в компании его друзей. За ним ведь пошли и джентри, и сквайры, и рыцари, и даже знатные лорды! Вот это настоящий мужчина! Настоящий правитель для нашего народа, для всех его сословий!

— А что он намерен сделать, когда прибудет сюда?

— А вы не знаете? Где же вы были все это время?

Улыбаясь, я покачала головой.

— В деревне. И все это так неожиданно для меня.

— Ну, тогда в столицу-то вы как раз вовремя вернулись! Это самый радостный для всех нас день. Наконец-то он за нас заступится! Наконец-то доложит королю, что нам такие налоги платить не под силу, что жирные лорды скоро всех нас попросту изничтожат. Давно бы нашему королю надо было плюнуть на свою французскую потаскушку и последовать тем добрым советам, которые дает ему наш добрый герцог.

— Наш добрый герцог? — повторила я. — А кого вы теперь называете «добрым герцогом»?

— Ричарда, герцога Йоркского, конечно! Уж он-то потребует, чтобы король лег наконец в постель со своей никчемной женой да заделал нам сына и наследника. А потом отобрал бы наши земли у французов и отослал от себя прочь тех мерзавцев, что лишь казну разворовывают, а сами ничего не делают. Только свой кошелек набивают да друг с другом дерутся. Уж он-то сумеет сделать молодого короля таким же великим, как и его покойный отец, наш предыдущий король, и мы снова заживем счастливо.

— Да может ли один человек сделать все это? — спросила я.

— Может! Он уже успел и армию собрать, и королевское войско разбить, — радостно сообщила она. — Они попытались устроить на него охоту в Семи Дубах, так он не только все их атаки отбил, но и сам нанес им сокрушительное поражение! Вот он какой, наш герой, наш защитник! А теперь он и столицу захватит.

Острая боль стиснула мне виски.

— Он разбил королевскую армию?

— Ну да, наголову разбил, — подтвердила женщина. — Половина, правда, сбежала, а половина на его сторону перешла. Он наш герой!

— А что же те лорды, что возглавляли королевское войско?

— Погибли! Все погибли!

«Ричард!» — подумала я, но не проронила ни слова. Разумеется, ни он, ни я не играли столь важной роли, чтобы специально на Ричарда устраивал засаду какой-то предводитель деревенских оборванцев, вооруженных вилами, но что, если мой муж действительно убит возле какого-то неведомого мне селения под названием Семь Дубов? Хотя я не сомневалась: если бы Ричард действительно был ранен или убит, я бы узнала об этом. Я бы услышала пение Мелюзины, почувствовала бы, как небесные сферы кружатся в своем печальном танце, оплакивая его. И он, человек, которого я страстно любила всю свою взрослую жизнь, — я ведь даже не предполагала раньше, что можно так сильно любить мужчину, — никак не мог сейчас лежать мертвым в какой-то придорожной канаве графства Кент! Иначе мне уже было бы об этом известно.

— Вам плохо, госпожа моя? — раздался голос той женщины. — Вы прямо-таки белей простыни.

— Кто командовал королевским войском? — осведомилась я, хоть и была уверена, что это Ричард.

Кого еще могли послать, кроме него? Кто был столь же опытен? На кого еще можно было положиться в трудную минуту? Кто был вернее и благороднее моего мужа? Нет, они могли выбрать только его, моего любимого!

— Ах, да разве ж я помню! — весело ответила женщина. — Только теперь-то он уж точно мертв. Да вы никак больны?

— Нет, нет, я здорова, — произнесла я помертвевшими губами; вряд ли я смогла бы прибавить что-то еще.

Несшая меня толпа вливалась в узкие улочки, и мне было совершенно ясно, что уж теперь-то я точно никуда отсюда не выберусь; даже если б я и смогла вывести лошадь на свободное место, я все равно дальше не двинулась бы. Страшные мысли терзали меня, и я едва способна была держать в руках поводья. Затем мы оказались почти у самого моста; здесь толпа стала еще теснее, и меня со всех сторон так толкали, что моя лошадка занервничала, начала прядать ушами, переступать с ноги на ногу, но вскоре даже и это ей стало трудно делать в такой толчее. О том, чтобы мне спешиться, и речи быть не могло. Впереди я заметила столичного мэра; он влез на мильный камень и, с трудом удерживаясь на нем, обращался к толпе, для равновесия опираясь рукой о широкое плечо городского стражника:

— Насколько я понял, все вы изъявили желание впустить в столицу капитана Мортимера и его людей?

— Да-а! — проревела толпа. — Открывайте ворота!

Я наблюдала, как один из олдерменов заспорил с мэром, и мэр жестом велел оттащить того в сторону. Стражники распахнули ворота, и мы увидели, что по ту сторону моста, на южном берегу реки, стоит и ждет маленькая армия со свернутыми флагами. Воины услышали ободряющий рев толпы, заметили открытые ворота и красное одеяние мэра, они развернули боевые знамена, построились и решительно двинулись по мосту. С верхних этажей домов им бросали цветы, размахивали разноцветными флажками и радостно гомонили: это был настоящий парад героев. Разводной мост с грохотом упал перед ними, и грохот этот прозвучал точно звон приветственных цимбал. Затем возглавлявший войско капитан снова вернулся к мосту и, взмахнув тяжелым мечом, перерубил канаты в знак того, что этот мост никогда уж больше не поднимут при его приближении. Все вокруг меня что-то громко и радостно выкрикивали, женщины визжали и посылали воинам воздушные поцелуи. Капитан Мортимер торжественно вышагивал впереди, держа под мышкой шлем; на сапогах у него поблескивали золоченые шпоры, а с плеч струился красивый бархатный плащ глубокого синего цвета; доспехи под плащом так и сияли. Перед ним шел его оруженосец, неся огромный тяжелый меч — казалось, это сам король вступает в пределы своего королевства.

А я вовсе не была уверена, что этот меч не принадлежал раньше моему Ричарду; я вовсе не была уверена, не надел ли этот человек шпоры моего мужа, испытанные в бесконечных боях и странствиях. Я даже глаза закрыла, ощущая, что на лбу под чепцом выступил холодный пот. Неужели Ричард мог погибнуть, а я так и не узнала об этом? Что, если, когда я доберусь до дворца, королева начнет меня утешать? Очередную придворную вдову вроде Алисы де ла Поль!

Лорд-мэр шагнул вперед и, склонив голову перед победителем, подал ему на алой подушке ключи от столицы. Со всех сторон к воротам города стекались толпы людей, лондонцы смешались с рядами солдат, а те приветствовали горожан, дружески хлопая их по спинам; горожане в одном строю с победителями шли через мост, махали девицам, улыбались и весело кричали — казалось, в город наконец-то явилась освободительная армия.

Народ рекой следовал за войском Мортимера. Клянусь, если бы он двинулся на Вестминстер во главе такой армии, то запросто мог бы уже сидеть на королевском мраморном троне: [46] в данный момент вся столица была в руках у этого человека. Но он держал путь на Кэндлвик-стрит, где гордо высится Лондонский камень, [47] то есть метил в самое сердце столицы. Мортимер ударил по камню мечом, и камень зазвенел, а толпа завыла от возбуждения.

46

Капитан Джон Мортимер, сын Эдуарда Мортимера, был прямым потомком, праправнуком, короля Эдуарда III и кузеном герцога Ричарда Йоркского, матерью которого была Анна Мортимер, родная сестра Эдуарда Мортимера.

47

Лондонский камень, он же Скунский камень, — древний шотландский коронационный камень, первоначально хранившийся в Скунском аббатстве; в 1297 г. английский король Эдуард I увез его в Лондон в знак покорения Шотландии, и с тех пор он находится в Вестминстерском аббатстве и используется во время коронации.