Хозяйка Дома Риверсов
Шрифт:
Королева в Гринвиче не знала покоя, а вот ее двор чувствовал себя вполне уверенно и деловито шумел, ожидая новостей об успехах короля и его ручного совета. Сады, сбегавшие к реке, были прекрасны; как раз цвели вишни, и деревца были окутаны бело-розовым ореолом; а когда мы гуляли по берегу реки, вокруг нас танцевали целые облака бело-розовых лепестков, подобно теплому снегопаду. Маленький принц, весело смеясь, все гонялся за этими лепестками, но то и дело спотыкался и падал, и его няньке приходилось наклоняться и поднимать его, однако он не плакал, а тут же снова куда-то убегал, смешно перебирая толстенькими ножками. В полях близ реки еще покачивали светло-желтыми головками поздние нарциссы; зеленые изгороди вдоль дорог и в полях так и сияли белыми цветами, колючий терн тоже цвел вовсю, и на боярышнике бутоны готовы
Мы по-прежнему часто посещали часовню, молились за здоровье короля и благодарили Бога за его выздоровление. Но королева была по-прежнему мрачна. Она не могла забыть того, как лорды из королевского совета посадили ее под замок и силой заставили ждать, пока спящий король очнется; заставили бояться, что ей никогда уже не видать свободы. Такого унижения она простить Ричарду Йорку не могла. И не могла быть счастлива в отсутствие того единственного человека, который всегда оставался с ней рядом, а в тяжкие месяцы ее плена вынужден был, как и она, томиться в плену. И вот теперь он покинул ее и собирался встретиться с их общим врагом. Она ни капли не сомневалась, что он вернется с победой, но без него попросту не способна была чувствовать себя спокойной и счастливой.
Маргарита каждый раз передергивалась, точно в ознобе, входя в свои покои, хотя в камине всегда жарко горел огонь, стены были укрыты яркими гобеленами, и последние лучи солнца светили в окна, согревая эти красивые комнаты.
— Лучше бы они туда не ездили, — повторяла она. — Лучше бы просто призвали герцога Йоркского в Лондон; пусть бы он здесь, перед всеми, держал ответ.
Я не стала напоминать ей, что Йорк пользуется у жителей Лондона большой любовью и уважением; гильдии мастеровых и купцы доверяют его спокойному здравомыслию — ведь они поистине процветали, когда Йорку удалось установить в столице и в стране мир и порядок. Пока Ричард Йоркский был лордом-протектором, торговцы могли без опаски отправлять свои товары по дорогам, да и налоги во время его правления были снижены.
— Ничего, они скоро вернутся, — успокоила я. — И, возможно, Йорк обратится к королю с просьбой о прощении, он ведь уже поступал так раньше. Тогда они вернутся еще быстрее.
Но тревога, владевшая душой королевы, стала охватывать и всех тех, кто ее окружал. Теперь мы обедали в покоях королевы, а не в большом зале, и придворные постоянно ворчали, что во дворце мало веселья, хотя король и поправился. Двор и впрямь стал иным — каким-то уж слишком тихим и молчаливым, словно замок заколдованного короля, на который наложены чары безмолвия. Королева на недовольство придворных внимания не обращала. Она призывала в свои покои музыкантов, которые тихо наигрывали на инструментах только для нее, и молодые фрейлины даже порой танцевали, однако в сложных фигурах танца были вынуждены обходиться без партнеров и зрителей и тоже скучали по привлекательным молодым людям из свиты короля. Однако вскоре Маргарита даже такие развлечения прекращала и приказывала одной из фрейлин читать вслух какой-нибудь роман, а мы шили и слушали. Например, нам читали историю о королеве, которая всю холодную зиму мечтала о ребенке и в итоге родила дитя, сделанное целиком из снега. Когда снежный мальчик стал взрослым, муж женщины взял его с собой в крестовый поход, и там на горячем песке бедный юноша растаял без следа, и они лишились своего единственного сына.
Эта убогая история почему-то пробудила во мне чрезвычайную эмоциональность; у меня возникло желание сидеть в тиши, лить слезы и вспоминать моих младших сыновей, оставшихся в Графтоне, моего дорогого Льюиса, которого я никогда больше не увижу, и нашего старшего, Энтони. В этом году Энтони исполнилось тринадцать, и теперь ему предстояло получить собственные доспехи, став оруженосцем у отца или у кого-то еще из достойных людей. Энтони как-то слишком быстро вырос, и мне так хотелось, чтобы он снова стал маленьким мальчиком, чтобы я могла повсюду носить его с собой, посадив на бедро. Эти мысли разбередили мне душу и заставили сильнее тосковать по Ричарду, мечтать о встрече с ним. Мы никогда еще так долго не жили порознь. И я очень надеялась, что как только с герцогом Йоркским будет покончено, Эдмунд Бофор позволит наконец Ричарду вернуться домой из Кале, и тогда наша жизнь потечет в прежнем русле.
Вечером Маргарита пригласила меня к себе, и я, войдя к ней в спальню, сразу подсела поближе, ожидая, когда с нее снимут
тесный головной убор, облегавший голову и низко спускавшийся на уши, расплетут ей косы и расчешут волосы. Когда служанки удалились, она спросила:— Как вы думаете, когда они вернутся домой?
— Через неделю? — предположила я. — Если, конечно, все пойдет хорошо.
— А почему что-то может пойти нехорошо?
Я покачала головой. Я не понимала, что ее так терзает, почему она не чувствует себя счастливой, почему все время так возбуждена и встревожена — с того самого дня, как весь этот план ей впервые разъяснил герцог Сомерсет. Я не понимала, почему этот дворец, в котором всегда всем было так уютно и комфортно, кажется ей таким холодным и пустынным. Я не понимала, почему она выбрала для чтения вслух именно эту историю о сыне и наследнике, который тает без следа, так и не успев обрести наследство.
— Не знаю, — ответила я и тоже отчего-то ощутила легкий озноб. — Но я очень надеюсь, что все будет хорошо.
— Ладно, я спать хочу! — сердито заявила Маргарита. — А утром мы отправимся на охоту и постараемся немного развеселиться. Вы сегодня плохая компаньонка, Жакетта! Ступайте к себе и тоже ложитесь спать.
Но спать я не легла, несмотря на ее приказ, хоть и согласилась, что сегодня и впрямь была для нее никуда не годной собеседницей. Я подошла к окну и широко распахнула деревянные ставни; передо мной расстилались луга, залитые лунным светом, и длинная серебристая лента реки, и я подумала: ну почему в такой теплый майский вечер мне так печально, так тяжело на душе? Ведь май в Англии — самый лучший месяц в году, да и муж мой вскоре ко мне вернется, и ему больше не будет грозить страшная опасность в осажденной крепости, как прежде, и король наш обрел теперь свою прежнюю силу и красу, а его враг вот-вот будет окончательно побежден…
А на следующий день, ближе к вечеру, мы получили поистине ужасные известия, хотя толком никто ничего не мог разобрать. Мы приказали привести гонцов к королеве и принялись их допрашивать; мы старались выяснить что-то у тех, кто после какой-то кровопролитной схватки был взят в плен; этих людей тоже привели в королевские покои, и мы, выслушав их невнятные рассказы о случившемся, срочно выслали несколько человек на разведку. Они устремились по северной дороге в сторону Сент-Олбанса, где герцог Йоркский, явно не собиравшийся покорно являться в суд и слушать, как его объявят предателем, собрал армию. Он требовал у короля отстранить от должности его, Йорка, врагов и взять управление государством в свои руки, дабы соблюсти интересы всего населения нашей старой доброй Англии, а не только Дома Ланкастеров.
Один из пленных поведал, что на узких улочках Сент-Олбанса творилось нечто невообразимое. Вроде бы кто-то поднял мятеж, но сам он не сумел понять, кто именно и на чьей стороне перевес, поскольку был ранен, и его попросту бросили, и никто даже не подумал ему помочь.
— Вот что сразу лишает простого солдата мужества, — проворчал он, одним глазом косясь на королеву. — Начинает казаться, что и лорду твоему нет до тебя никакого дела. Нехорошо это, когда лорд бросает своих раненых на поле боя!
Вскоре прискакал верхом очередной гонец с новостью, что началась самая настоящая война: король велел поднять свой боевой штандарт, и герцог Йорк двинулся в атаку, но атака эта была сорвана. Королева даже вскочила, в страшном волнении прижимая руку к сердцу. Но к вечеру вернулся тот гонец, которого мы посылали в Лондон, и сообщил, что, судя по тому, что он успел увидеть на улицах, главный бой разразился между сторонниками герцога Сомерсета и сторонниками графа Уорика. Армия Уорика с боем прошла через пригороды, преодолевая невысокие садовые ограды, курятники и свинарники, и добралась до центра города, обойдя баррикады и появившись с той стороны, откуда их никто не ждал. Они обрушились на войско Сомерсета как снег на голову и повергли его в беспорядочное бегство.
Королева металась по своим покоям вне себя от бешенства. Сил ждать новых сведений у нее не было; она прямо-таки сгорала от нетерпения. Фрейлины жались по углам и помалкивали. Я остановила в дверях няньку, которая привела маленького принца, и сказала Эдуарду, что сегодня поиграть с мамой он не сможет. Нам совершенно необходимо было понять, что там происходит, мы никак не могли уяснить для себя истинное положение дел. Королева послала еще гонцов в Лондон, а троих отправила в Сент-Олбанс с личным письмом герцогу Сомерсету. После этого оставалось только ждать. Ждать и молиться за нашего короля.