Хозяйка хищного сада
Шрифт:
Надежда только на себя.
Я подхожу к воротам, так и не выпустив грабли. Смотрю на наш с Киарой подкоп, в котором погиб цветок, который так напоминал мне побитого щенка. Я заматывала ему стебелек еще вчера, теперь же он сожран пламенем, поник и почернел.
Какой же бывший урод. Ничего живого не жалко.
Я смотрю на большой замок, висящий на той стороне. Мне его не открыть. С Киарой мы сюда пролезали под воротами, а вот как назад – еще не придумали.
Лозы замирают, словно ожидая моих действий. Мне кажется, они боязливо жмутся к прутьям, опасаясь новой огненной атаки.
– Хм… –
Я помню, как соскальзывали ноги, вчера я не смогла перелезть ворота. Но сегодня, стоит мне поднять правую ногу, как лоза делает ступеньку, на которую я могу опереться, и отпружинивает меня вверх.
– Свят-свят-свят, дорогой, смотри, на ней нет панталон! – восклицает рыжая.
И это все, что ее волнует? Попробовала бы она по Заболотью в кружевном объемном белье пошастать – я бы на нее посмотрела.
Я оседлываю ворота и смотрю вниз. Все стоят, открыв рты, что муженек с любовницей и магами, что Фарх с Киарой. Никто не ожидал от меня такого.
– Ничего не было видно. Я следила за юбками, – улыбаюсь я.
Козломуж смотрит на мои ноги так, словно первый раз видит. Фарх с другой стороны забора тоже не стесняется разглядывать мои голые колени.
Неужели тут те самые времена, когда ногу чуть выше щиколотки показываешь – и мужчина уже в агонии женитьбы?
Эх, им бы в наш продвинутый век – мимо голой женщины бы прошли, вызывая полицию.
В этот момент очень вовремя возвращается Ковальски, садится на ворота рядом со мной, садовым пинцетом держа в клюве веточку, на которой висит фиолетовый фрукт. Он пахнет так сладко, что хочется впиться в него губами и втянуть в себя сок.
– Насколько ядовит? – тихонечко спрашиваю я, пользуясь тем, что все пялятся на мои возмутительно голые ноги.
– Шмертельно, – отвечает ворон, стараясь не разжать клюв.
– Внутрь? Снаружи? – шепотом уточняю я.
– Шак угодно. Шуткие ошоги снаружи и внутри.
Значит, кислотный фруктик. Поэтому Ковальски его и держит пинцетом. Экий продуман!
Я осматриваюсь. Можно позаимствовать лист лозы, чтобы держать снаряд, но это бы значило, что я осознанно наврежу растению, защищая себя. А они только начали мне помогать, мы с ними только сплотились перед общим врагом. И вот!
Нет, не подойдет. Они больше никогда мне не поверят.
Я пытаюсь взять фрукт на пинцете. Протягиваю руку, примеряюсь, надеясь, что зрители не знакомы со свойствами ароматного плода, беру пинцет и чувствую, что драконофрукт вот-вот ускользнет вниз, на землю.
И у меня вряд ли будет еще время отправить Ковальски на второй круг. Как только козломуж увидит, что делает фрукт, когда падает на землю, мне крышка.
Поэтому, когда фрукт выскальзывает из пинцета, я ловлю его рукой. Ощущаю жгучую, невероятную боль, словно коснулась пламени, и с наслаждением запуляю драконофрукт в бывшего.
Тот не ожидает подлянки и пропускает удар. Фрукт попадает ему прямо в грудь, растекается густой кляксой и начинает пузыриться.
– Что ты делаешь? Что за детские выходки?
В борьбе за жизнь все средства хороши.
Я смотрю на свою руку. Она красная, на ней появляются волдыри.
Черт. Рабочая рука же.
Когда бывший понимает, что фрукт проел одежду и добрался до кожи,
он начинает орать и снимать с себя слои ткани.– А-а-а! Что это за хрень? А-а-а! Жжет! Сделайте что-нибудь!
Маги мечут в меня злые взгляды, но без приказа не атакуют. Рыжая Присцилла же, махая руками в воздухе, кудахчет вокруг любовника.
И я пользуюсь заминкой. Нужно дожимать:
– У меня наготове целый сад таких фруктов. Ты не выйдешь из Заболотья, Теор, если посмеешь меня отсюда увозить силой. Мой отряд воронов обстреляет ими сверху.
Муженек слушает меня вполуха. Он срывает с себя верх, оставшись топлес, и я вижу, как фиолетовое пятно фрукта проедает кожу в районе солнечного сплетения. Его пытаются стереть остатками одежды маги, Присциллу же хватает только на причитания – свои нежные ручонки она держит подальше от любовника.
Я не спрашиваю у Ковальски про противоядие. Мне не нужно, чтобы враги получили знания, как мне противостоять. И хоть я чувствую себя плохой от подобного поступка, на чаше весов моя жизнь, а мой враг – беспринципный мужик, хотевший скормить меня росянкам и заведший любовницу.
Я оборачиваюсь и смотрю на Фарха. Мне интересна его реакция, хотя я в нем разочаровалась.
Он глядит на меня, едва склонив голову набок, при этом выражение его лица едва заметно изменилось. Линия подбородка стала чуть ниже, рот едва приоткрылся, а глаза чуть-чуть расширились.
Руку саднит, и я морщусь. Взгляд Фарха останавливается на ожогах, и он осуждающе стискивает челюсти.
Я поворачиваюсь к козломужу. Он как раз избавился от остатков фрукта на себе и оценивает огромный волдырь посередине груди.
– Генерал, что стоите? – кричит Присцилла.
Фарх даже не кидает на нее и взгляда. Ну, хоть что-то.
– Нам снять ее, господин? – спрашивают маги, и я напрягаюсь.
Напрягаются и лозы, что оплетают ворота. Кончики их встают как змеи перед прыжком, готовые метнуться к врагу.
– Еще стоите? Я вам за что плачу? Поджарить ее! – рявкает бывший и злобно смотрит на меня.
Маги тут же поворачиваются ко мне, подняв руки.
А вот это плохо. Очень плохо.
– Кажется, одного фрукта тебе показалось мало? – нервно спрашиваю я.
А сама выбираю положение поудобней на воротах, чтобы в случае чего отклониться от струи. И без того твердое железо, кажется, становится еще неудобней.
Неожиданно позади слышу шум крыльев. Быстро оборачиваюсь, чтобы не пропустить атаку, и вижу по соседству дракона размером с оранжерею. Черный, опасный, он медленно подходит к воротам и кладет голову рядом со мной, поворачивая ее в сторону магов.
Да неужели? Смотрел-смотрел и решил вмешаться? А как же махровый патриархат?
Зря муженек приказал здесь разобраться со мной. Кажется, это было последней каплей в чаше терпения Фарха. У генерала есть принципы, и это радует.
И тут он мордой делает резкое движение в мою сторону. Я не сразу понимаю, что получаю тычок чуть спереди и вбок, и лечу с забора спиной вперед.
– А-а-а! – кричу я и зажмуриваюсь, готовясь к встрече с землей.
Упасть не успеваю. Вокруг талии кольцом оборачивается хвост. Ощущения непередаваемые. Будь я в свои пятьдесят семь в прежнем теле – переломилась бы пополам, а так только крякаю.