Хозяйка собственного поместья

Интересно. Очень интересно. Кажется, прислуга молодую княгиню недолюбливает. «Когда кажется — тогда крестятся», проворчала я про себя, следуя за экономкой в столовую.

Если правда, что красный цвет усиливает аппетит, то обитатели этого дома явно не страдали от его отсутствия. Верхнюю половину стен, над панелями темного дерева, покрывали обои глубокого винного цвета, бархатные шторы в тон окаймляли окна. Посередине этого бордового великолепия царил стол. Овальный, огромный, человек двадцать, наверное, можно посадить. Почему-то мне представилось, как муж с женой обедают в гробовом молчании по разные стороны этого стола, разделенные не только расстоянием, но и взаимными обидами.

— Прикажете подать кушанья вам в будуар, как обычно? — спросила Аглая.

А ведь она прекрасно слышала, как я сказала Виктору, что буду обедать с ним. Что это — привычка переспрашивать барыньку, у которой семь пятниц на неделе, или намек на мое шаткое положение в этом доме?

Или у меня просто разыгралось воображение? Эти хоромы, где все говорило о богатстве — не показном, а том, что переходит из поколение в поколение и воспринимается владельцами как само собой разумеющееся, — заставляли меня чувствовать себя той, кем я и была по сути — деревенской девчонкой, случайно попавшей в роскошный дом. Я обругала себя: вот же, разбушевались комплексы! Вслед за Аглаей вернулась в гостиную, миновала малую гостиную, действительно небольшую, но очень уютную, и оказалась в галерее, за окнами которой виднелся парк.

— Изволите осмотреть гостевые комнаты? — спросила Аглая.

Я «изволила». Комнаты как комнаты, со светлыми обоями и узкими кроватями, побольше, чем в моей усадьбе, но безликие, словно гостиничный номер.

За комнатами для гостей хозяйки была дверь в мои покои, следом — покои маменьки Виктора, куда я тоже не стала совать нос. Как бы разузнать, какие отношения были у Настеньки со свекровью? Спрашивать напрямую у Виктора — не лучшая идея. Как и расспрашивать прислугу. Умная прислуга господам сплетничать о них же самих не будет, а глупая такого понарассказывает, что правду от вымысла не отделить.

Впрочем, мало какая мать будет любить женщину, закатывающую скандалы ее сыну так активно, что дело дошло до развода. Вопрос в том, как она эту нелюбовь будет проявлять. Что ж, познакомлюсь с маменькой — узнаю.

За спальнями шла детская, пока пустующая. Комнатка мне понравилась. Хоть и далековато от родительской спальни, но просторная и светлая. Печь-голландка в стену встроена так, чтобы топиться из соседней комнаты, так что малыши не обожгутся случайно и не устроят пожар. Стены, в отличие от остального дома, не оклеены обоями, а оштукатурены и расписаны. На одной — лес, из-под куста выглядывает любопытная мордочка ежика. На второй — луг с цветами и бабочками под залитым солнцем небом. Я невольно улыбнулась, глядя на улыбку солнышка.

— Когда перестраивали дом, барин особо выделил место для детской, — сказала Аглая, хотя я ни о чем не спрашивала. — Жаль, что господь не торопится радовать его наследником.

А вот это точно шпилька в мою сторону. Я мило улыбнулась.

— На все воля его.

Тряхнула головой, отгоняя мысль о том, какие у нас с Виктором могут быть дети. Да, он предложил не торопиться все разрушать, но и о том, что забирает заявление, или как оно тут называется, не сказал. Так что незачем мечтать. Лучше подумать, как быть с экономкой, явно недолюбливающей молодую барыню. Возможно, и за дело. А заодно порадоваться, что весь дом чист — как бы прислуга ни относилась ко мне, работу свою она делала на совесть.

А может, и не надо мне влезать в жизнь этого дома, все равно Виктор обещал, что долго мы здесь не пробудем.

— Вот и все, барыня, — сказала Аглая. — Пойдемте отдыхать, уже, должно быть, воду в ваши покои принесли.

— А там что? — указала я на дверь в стене детской.

— Комната для гувернантки. Это черная половина дома.

— Веди, — приказала я.

Но и на черной половине оказалось чисто. Комнатки, конечно, были куда меньше господских, а коридор такой узкий, что вдвоем едва разминешься, и с маленькими окнами. Рядом с детской находилась комната для гувернантки, сейчас пустующая, дальше по коридору шли девичья, кладовая и кухня. Я не стала лезть в уличной обуви и дорожной одежде в кухню, где все сверкало чистотой. Не стала заглядывать и в комнаты кухарки и экономки, которым, как и лакею, были выделены отдельные помещения. Черные сени вели во двор, напротив них располагалась судомойня с дверью в столовую.

Так, описав круг, мы вернулись в вестибюль. Я посмотрела вверх по лестнице. Любопытство боролось с усталостью.

— Второй этаж пока закрыт, — сказала Аглая, проследив за моим взглядом. — Сходить за ключами?

— Что там?

— Бальный зал, карточные комнаты, курительная и комнаты для отдыха дам, большая столовая.

Судя по всему, открываются перед приемами. Выходит, князь Северский дает балы? Хотя, наверное, может себе позволить. Ладно, мне это роскошество пока ни к чему.

Отдохну от дороги, поем, разузнаю у Виктора, дозволено ли мне отдавать приказы слугам и как это нужно делать — непосредственно или через экономку, — и там разберусь.

Отпустив экономку, я прошла к своим покоям и, открыв дверь, ошарашенно застыла на пороге.

25

Если все остальные помещения выглядели элегантно и сдержанно, то эта комната походила на музей. Музей роскоши и тщеславия. Только золотого унитаза не хватало для полноты картины.

Солнечный свет падал сквозь кисею на окнах, подсвечивал розовый атлас стен, отражался в зеркалах с узорчатыми рамами. Я скинула валенки — ноги утонули в ворсе ковра. Подошла к ближайшему зеркалу, стоящему на туалетном столике с резными дверцами. Девушка в дорожном платье из темно-синей шерсти смотрелась в нем так же неуместно, как, наверное, выглядела в старой усадьбе с рассохшимися окнами юная барынька в шелковом платье и атласных туфельках.

У двери в спальню висело еще одно зеркало — небольшое, по привычным мне меркам, в половину роста. Но расположено оно было так, чтобы стоя рядом с гардеробом белого дерева видеть всю фигуру целиком. Третье зеркало было напротив кресла, стоящего у окна. Если бы я собиралась сесть и повязать для развлечения, или заняться еще каким-то дамским рукоделием, устроилась бы в этом кресле. Круглый столик рядом с ним идеально подходил для того, чтобы сложить на него нужные мелочи.

Но как бы я ни повернулась, куда бы ни села — в кресло у окна, или рядом с изразцовой печкой, или на обитую бархатом цвета морской волны козетку неподалеку от входа в комнату, — в каком-то из мутных стекол я видела себя. Была ли то уловка архитектора, чтобы расширить на самом деле не очень большое пространство, или дань тщеславию юной красавицы — кто сейчас ответит?

Впечатление музея усиливали шторы — нежно-серебристая кисея, отгораживающая комнату от любопытных глаз с улицы, муаровый шелк лавандового цвета и тяжелый бархат того же цвета, что и козетка.

Я тронула штору, чихнула от поднявшегося облачка пыли. Надо бы вытрясти, а то, может, вообще убрать этот пылесборник? Вполне хватит и двух пар штор. Я снова чихнула. Раскрыла дверцы огромного гардероба. Впрочем, гардеробом этот шкаф светлого дерева можно было назвать лишь с большой натяжкой. Внутри не было ничего похожего на штангу под плечики, только полки и парочка выдвижных ящиков, сейчас пустующих. Я провела пальцем по полке. Так… Похоже, добросовестность прислуги на покои барыни не распространялась.