Хозяйка заброшенного поместья

— Кредиторы? — подсказала я.

— Да. Все, что мало-мальски ценное было. Зеркало маменьки твоей в резной раме, секретер батюшкин, даром что он только для красоты и стоял, из столовой вообще все забрали — и стол, и стулья, про серебро я уж молчу!

Вот, значит, почему Марья, водя меня по дому, обмолвилась: «Тут столовая была, а сейчас ничего нет», указывая на дверь рядом с кладовкой, и решительно повлекла меня дальше. Ничего, поесть я и на кухне могу, и вообще, на мой вкус, мебели в доме вполне хватало, так что сокрушаться по вынесенной я не стану.

— А засовы в сарае поищи, — закончила Марья. — Если хочешь посмешищем стать на всю округу. А скорее всего, придется за ними в город ехать.

Лучше быть посмешищем, чем потерпевшей. Поищу, непременно. Но сначала — дела неотложные.

Пока мы с Марьей разговаривали, я вынула из печи чугунок с кашей, укутала его одеялом, чтобы не остывал. Сдвинув угли к дальнему краю печи, выгребла золу. Подкинула на угли лучины, раздула их, оживляя огонь, потом доложила дров. Поставила на «плиту» чайник.

Тесто за ночь поднялось, разгладилось, но по-настоящему гладким и пушистым не стало. Пусть еще постоит. Судя по всему, подходить будет медленно: домашняя закваска да изрядная часть ржаной муки. Поднимется, надо будет обмять, подождать, пока поднимется еще дважды. Потом сформированным караваям придется дать расстояться как следует. К тому времени как раз и печь протопится, а я успею и поесть, и посуду помыть, и еще кучу дел переделать.

Кстати о печках…

— Марья, а маменька известку где хранила? — спросила я. — Гашеную?

Вчера в сарае я мешков с надписью «известь» не заметила, но, если уж у прежней хозяйки гипс нашелся, известь наверняка должна быть. Негашеную в выгребную яму кинуть или погреб обработать. Гашеной — там подштукатурить, там подбелить, по осени в землю внести, под капусту или свеклу. Или вон, как мне, с просеянной золой и солью — для термоустойчивой замазки.

— Так в углу сарая закопана. А зачем тебе?

— Закопана?

То, что у одной стены сарая не было пола, я заметила, но решила, что не доделали по какой-то причине. А это, оказывается, специально.

— Тесто известковое в горшках, а горшки в земле. Вечно так лежать могут.

Вечно мне не надо, но что известка есть — уже хорошо.

— А зачем тебе? — повторила Марья.

— Щели в печах хочу замазать, — не стала скрывать я. — Надоело мерзнуть. Да и, может, еще пригодится деревья побелить.

— Это ты чего еще удумала? — возмутилась Марья. — Они тебе стена, что ли, белить?

Я мысленно хихикнула: белить или не белить, кажется, вопрос вечный. Но, судя по удивлению Марьи, здесь это не принято, значит, рассчитывать, что осенняя побелка до весны дожила, не приходится. Нужно будет самой заняться. А до того…

За окном простучали подковы — торопится кто-то, прямо как мои мысли. Я заставила себя остановить их. До весны у меня еще есть время. Сегодня — хлеб, печи, замки, а если повезет и управлюсь быстро, сколочу ящик под компост, чтобы очистки морковки и подобное зря не пропадало. Зимой, конечно, он преть не будет, ну так ничего до весны отходам не сделается…

Громкий стук в дверь заставил меня подпрыгнуть. Колотили так, будто стучавший имел право требовать, чтобы его впустили.

— Марья, открывай! — Снова стук. — Открывай, кому говорю!

Нянька ахнула.

— Никак аспид вернулся! Да злой какой!

11.1

— Только чего он сам-то дверь не откроет? — Марья начала подниматься с сундука.

Точно, я же совсем забыла про кочергу в дверях!

— Погоди, я сбегаю.

Позавтракала, называется!

Я выскочила из кухни под ворчание няньки, дескать, много чести, чтобы барыня сама бегала открывать. Виктор продолжал колотить в дверь, так что, когда я добралась до нее и выдернула кочергу из ручки, руки чесались огреть ею незваного гостя как следует. Дверь распахнулась.

— Теплая встреча, — усмехнулся «аспид», оглядывая кочергу. — Забирайте своего работничка. Какая хозяйка, такие и работники.

Он отступил в сторону, разворачиваясь к лошади, и я ахнула, разглядев висящего поперек седла человека. За спиной запричитала Марья.

Я сбежала по ступенькам, сунула руку под воротник тулупа, нащупывая артерию. Живой, но пульс, кажется, медленнее, чем должен бы быть. Водятся ли в этом мире часы с секундной стрелкой?! И температуру тела на глаз не определить — но шея ощущалась прохладней, чем должна бы, под тулупом-то.

— Давайте его пока в людскую, — распорядилась я.

Там ближе к кухне и теплу. Я собралась подхватить лошадь под уздцы, но Виктор сам уверенно повлек ее в сторону флигеля.

Неужели его пускали на «черную» часть? Хотя о чем я, он же муж хозяйки, конечно, все в доме знает!

— Где вы его нашли? — поинтересовалась я, шагая рядом.

— На дороге в моих владениях. Повезло, что я выехал на утреннюю прогулку именно по этой дороге. К вам было ближе, чем ко мне.

Только сейчас я обратила внимание, что дышал Виктор тяжело, лицо покрылось красными пятнами, а выбившиеся из-под шапки волосы слиплись. Похоже, перекинул конюха поперек седла, а сам бежал трусцой рядом с лошадью.

Повезло пропойце, что барин не отвернулся брезгливо, а подобрал, не побоялся руки испачкать.

Я раскрыла двери флигеля, собралась попросить Марью помочь мне затащить бесчувственного конюха в дом, но Виктор закинул его на плечо. Надо же, а с виду совсем силачом не выглядит. Не задохлик, конечно, но и не качок. А конюха нес, будто и вовсе никакой тяжести на плечах нет. Уложил его на лавку в людской, прежде чем я успела что-то сказать, резко бросил:

— Я за доктором. Заодно пусть руку Марьи посмотрит.

Я похолодела. Вот сейчас разглядит гипс и спросит, что это!

— Неча ему на меня смотреть, — огрызнулась нянька, прижимая здоровой подвешенную на косынке руку. Я выдохнула: большая косынка совершенно скрывала гипс.

Виктор не услышал или сделал вид, будто не услышал возмущения няньки.

Я стащила с конюха рукавицы. Проглотила ругательство: пальцы были красно-синими и ледяными на ощупь. Добегался. Вот чуяла же моя… мое сердце, надо было его искать! Хотя как бы я его нашла, если он аж до соседних владений добрался, прежде чем уснуть!