Хозяйка заброшенного поместья

— Да я и ему в глаза столько раз это говорила. Молодой мужик, справный…

— Молодой?

На мой взгляд, конюху было под сорок. Не старик, конечно, но и назвать молодым…

— Так двадцать пять ему, а посмотри, до чего себя довел! Оно понятно, жена родами померла, и первенец вместе с ней. Любил он ее шибко, когда женихался, за десять верст в соседнюю деревню бегал, только чтобы увидеть. Да только всему бог свой срок отмерил, и горю тоже, а он, вишь, третий год его водкой заливает.

Я молчала, не зная, что сказать. Впрочем, Марье мои слова не требовались.

— Грех это. И душам их покоя не дает, притягивает их сюда, к земле. И свою душу этак вот-вот загубит. А так ведь парень молодой, работник какой справный был! Любая бы пошла, деток бы народили…

Я подняла руку, останавливая ее. Так и есть, копыта. Во двор верхом въехал Виктор. Один.

— Пойду чайник поставлю, — сказала я.

Нянька пронзительно глянула на меня.

— Аспида, что ли, чаем поить?

— Конюха, — напомнила я.

— Так он не очухался еще.

— Когда очухается, надо, чтобы чай горячий был, но не обжигал, — парировала я под скрип отворяющейся двери.

Эх, не успела смыться! Вот сейчас Виктор спросит, откуда я знаю, что делать с обмороженным, а Марья ответит, что сам же он меня на курсы и послал! Вот будет весело!

— Евгений Петрович в отъезде, — сказал Виктор, нагибаясь в дверях. — Придется без него. Как ваш пострадавший?

Он внимательно оглядел конюха.

— Пока непонятно, — сказала я. — Не хуже, уже хорошо.

Не мог ли Виктор быть той ночной тенью? Кому еще могло что-то понадобиться в доме? Сейчас, вблизи, он казался высоченным, тот, вроде, был ниже. Но издалека, в темноте, я могла неправильно оценить рост. Короткая курточка, вроде гусарской, очерчивала плечи и, в отличие от сюртука с расклешенными книзу полами, позволяла разглядеть не только узкую талию, но и поджарые бедра. Нет, пожалуй, ночью был не он. Виктор сложен лучше. Красивый мужчина.

— Осмотрели, что хотели?

Я разозлилась на саму себя. Нашла время на мужиков заглядываться! И вообще, он со мной разводиться собрался! И…

— Вам полностью изложить данные объективного обследования?

Брови Виктора взлетели, и я сообразила, что юной барыньке неоткуда знать, что такое «объективное обследование». Я захлопала ресницами и мило улыбнулась.

— Вы завтракали?

12.1

— Уже забыли, что в деревне я завтракаю только после утреннего моциона?

— Да и не помнила вообще-то, — буркнула я себе под нос, но Виктор услышал.

— Как это на вас похоже!

Петр завозился, выпростав из-под одеяла руку, обмотанную шарфами по локоть. Я снова укрыла его.

— Насколько я помню физику, теплая одежда не греет, а просто изолирует тело от холода, — фыркнул Виктор. — Как вы только учились!

Марья открыла рот и тут же закрыла его. Видимо, и за касаточку хотелось вступиться, и барину замечания делать не осмеливалась, все же его-то она не воспитывала.

Я проглотила ругательство, снова улыбнулась так мило, как только была способна.

— Хорошо, спрошу по-другому. Вы голодны?

— Почему вас вдруг это интересует?

Потому что нужно срочно убрать тебя от пациента, пока ты не полез с идеями растирать его водкой или еще какой гадостью. И еще дальше — от Марьи, пока она не начала рассказывать, как я ей вправила вывих.

— Потому что я не успела позавтракать. Составите мне компанию?

Виктор усмехнулся, зыркнул этак… Тьфу ты, нянькин лексикон, оказывается, заразный! Посмотрел сверху вниз, будто на школьницу, которая, глупо хихикая, строит ему глазки.

— Разве вы уже обставили столовую?

— Не обставила и не собираюсь, но на кухне есть обеденный стол.

— На кухне? — раздельно произнес Виктор, и от тона его голоса меня мороз пробрал. — Вы предлагаете мне есть на кухне? Как нищему?

Марья вжалась в лавку, одновременно замахала здоровой рукой — дескать, беги, дитятко, пока не поздно.

Но мне уже было не до того. Он всерьез полагает, будто на моей кухне так грязно, что на ней только бомжей и кормить?

Я выпрямилась — правда, все равно пришлось задрать голову, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Нищего я дальше людской не пущу: не хватало еще блох из каши вылавливать! Но если вам очень хочется пооскорбляться, могу принести миску каши сюда. Как нищему.

Собравшегося было ответить Виктора перебил Петр: видимо, громко мы орали.

— Барин… — Он застучал зубами, но все же договорил: — Добежал все-таки.

Кучер охнул, сообразив, что лежит, попытался вскочить. Я поймала его за плечи.

— Лежи. Ты сильно обморозился.

— Барыня… Да я…

— Лежи, — велел ему Виктор. — Так ты ко мне бежал? Что хотел сказать?

— Барин, сделайте божеску милость, заберите барыню отсюда!

— Это вы его послали? — «Аспид» повернулся ко мне. — Или до того беднягу довели, что он сам ночью помчался, лишь бы его от вас избавили?

— Да как у вас язык от таких слов не отсох, барин! — не выдержала Марья.

— Тихо! — рявкнула я.

Нянька подпрыгнула, Петр клацнул зубами, и даже Виктор закрыл рот.

— Марья, завари чая, пожалуйста. И подсласти как следует, меда не жалей, — попросила ее я. Виктор приподнял бровь, я сделала вид, что не заметила.

Нянька вскинулась, собираясь говорить.

— Пожалуйста, — повторила я.

Марья вылетела из людской.

— Петр, расскажи барину, что ты вчера видел.

Трясясь и клацая зубами, кучер рассказал, как «русалка» гналась за ним «аж до самых ваших угодий».

— Раз в доме нечисть появилась, значит, совсем благодать из него ушла, — закончил он. — Заберите барыню, пропадет ведь ни за грош.

Я выразительно посмотрела на Виктора. Тот, кажется, смутился. А потом вдруг стремительно склонился над конюхом.