Хозяйка заброшенного поместья

— Я скажу, что платить за твое лечение не буду, и он отцепится, — хмыкнула я.

— И то правда, Евгений Петрович, говорят, меньше чем за два отруба и в дом не приедет.

Я попыталась перевести эту сумму в гусей, чтобы оценить дороговизну, поняла, что не помню, сколько стоит — или теперь лучше уже говорить «стоил»? — живой гусь в моем мире, и сдалась. Частная практика мне все равно не светит, диплом-то не подтвердить, так какая разница, сколько здесь платят за вызов врача. С чем смогу — сама справлюсь, а где не справлюсь, так на здоровье не экономят.

— Ну раз не хочешь мне руку освобождать, сделай милость, достань хлебово из холодильника.

— Холодильника?

Здесь есть холодильник?

Марья указала на шкафчик под окном. Ну да, своего рода холодильник, когда на улице мороз. Кроме чугунка с остатками супа там обнаружилось несколько крынок. Наверное, сметана и молоко, про которые упоминала Марья.

— Подписывала бы ты их, — проворчала я. — Чтобы каждый раз обвязку не снимать, не проверять.

— Так чего ее снимать? Чай, не беспамятная еще, что куда ставила, знаю. Да и грамоте не научена, не барыня.

«Хочешь, научу?» — едва не вырвалось у меня, в последний момент спохватилась. Я ведь тоже здесь не особо грамотна. Для себя-то мне и русского хватит, но рано или поздно придется кому-нибудь письмо или записку отправить. И что тогда?

Марья сунула нос в чугунок.

— Как раз на троих нам. Петьку накормлю, как проснется. Или пусть сам уже ест?

— Посмотрим. — Я пока не знала, в каком состоянии он будет, когда проснется. Вспомнила еще кое-что. — А Дуне?

— А кашу ты аспиду всю скормила?

Марья приподняла крышку горшка, что все еще стоял на печи. Удовлетворенно кивнула. Да, пожалуй, того, что после нас с Виктором осталось, хватит и Марье поесть — она-то вообще еще не завтракала, — и новой работнице. Я вчера, готовя в непривычной посуде, закинула слишком много. Удачно вышло.

— Посуду не мой, Дуня помоет, — велела Марья. — Я ей покажу, что где, да присмотрю, чтобы все путем было.

Я не стала спорить, только замочила миски в тазу, чтобы не засохли. Хотела бросить в воду соды или горчицы, но не нашла ни того, ни другого. Мыла, что ли, натереть?

— Щелока плесни, — посоветовала Марья, поинтересовавшись, чего я снова шкафы проверяю. — В прачечной как раз настоялся. Слей уж заодно.

В прачечной действительно обнаружилась глиняная корчага с залитой водой золой, пара пустых и сито. Убедившись, что я все сделала правильно, Марья ушла приглядывать за Петром, а у меня еще оставались окна в галерее.

Вчера я надеялась, что разбитое окно удастся застеклить, но, похоже, стекло «про запас» в усадьбе не хранили. Не так-то просто его хранить, если уж на то пошло. Вынимать стекла из людской избы или тем более теплицы мне тоже не хотелось. Оставалось только утыкать щели между досками да затянуть снаружи чем-нибудь непромокаемым и непродуваемым, чтобы не гнило до того времени, когда смогу найти мастера.

Папа мой, заядлый рыбак, непромокаемую пропитку делал просто — растворял в бензине парафиновую свечу и пропитывал полученным раствором хоть ткань, хоть обувь. Но Марья, упоминая вчера о ценах на свечи, говорила только про восковые и сальные. То ли не получили еще парафин со стеарином, то ли они пока в широкий доступ не вошли. Про бензин и вспоминать не стоит.

Впрочем, был у моего папы и другой рецепт — воск, натуральная олифа и скипидар. Раз есть восковые свечи, есть и воск. Олифа — это вываренное особым образом льняное масло, тоже не должна быть редкостью в этом мире. На худой конец, можно и просто льняное масло взять, на кухне вон стоит. А бутыль со скипидаром я своими глазами в сарае видела. Удивительно, что Марья его еще на мази от радикулита не перевела.

Олифа тоже нашлась в сарае. Взяв все необходимое, я зашла на кухню — сварить пропитку — и остолбенела в дверях, глядя на грязные следы на полу. Незнакомая девушка в грязных лаптях развернулась ко мне от таза с посудой, поклонилась.

Это, значит, та самая работница и есть. Как бы мне ее теперь не пристукнуть сгоряча.

16.1

Вот уж не думала, что проснется во мне это «ходют тут по мытому!» Взяв себя в руки, я спросила как можно мягче:

— Вы — Дуня? Евдокия?

Ее глаза вдруг стремительно наполнились слезами.

— Грех вам, барыня, над простой девушкой издеваться.

Нет, это не детский сад, это филиал дурдома на выезде.

— То есть? Как я над вами издеваюсь?

Она не ответила, только смотрела часто моргая.

— Марья! — крикнула я, отчаявшись что-то понять.

Та явилась тут же.

— Дуня! Уже за посуду взялась? Молодец, расторопная!

— Марья, познакомь нас, пожалуйста.

— Да ладно те… Вам, — поправилась она. — Не шутите так, барыня. Это я посмеюсь, что вы со мной как с госпожой разговариваете, а кто и расстроится.

До меня наконец дошло.

— Дуня, так ты обиделась, потому что я на «вы» обратилась?

— Да что вы, барыня. — Она затеребила фартук. — Кто я такая, чтобы на вас обижаться?

— Хорошо. — Кажется, дальше извиняться не стоит, девушка решит, что я продолжаю издеваться. — Тогда сойдемся на том, что я не хотела тебя обидеть, а ты не обиделась. И, раз уж Марья тебе не объяснила, давай я сразу расскажу несколько правил, их надо соблюдать.

— Как скажете, барыня.

«Не называй меня барыней!» — хотелось мне попросить, но что-то подсказывало: не поможет.

— Первое. — Я указала на грязные следы на кухне. — Чтобы вот этого не было…

— Так я сейчас подотру! — перебила меня Дуня. Метнулась в сторону двери в прачечную. С лаптя посыпалась пыль.

— Стоять! — рявкнула я.

Подпрыгнули не только Дуня с Марьей, но, кажется, и посуда.

Я-то думала, что Виктор хотел меня задеть, когда говорил, будто на моей кухне только нищих и кормить, а на самом деле здесь действительно о гигиене понятия не имели! Марья каким-то чудом сама руки и кухню держала в чистоте, наверное барыня выдрессировала. Однако не видела ничего плохого в том, что посуду моет девушка в юбке, покрытой по подолу пылью и соломой из куриной подстилки, и в грязных лаптях. А я еще тифу удивлялась!

— Первое. На кухню — только в чистом, как в операц… В смысле, грязную обувь снять, грязную одежду переодеть. Если хлев чистила или там когда снег растает и распутица начнется, уличную обувь меняешь на домашнюю, как только порог дома переступаешь.

— Так где это видано, барыня… — встряла Марья, и мои без того невеликие запасы терпения закончились.

— Я. Так. Велю.

Ну в самом деле, не объяснять же им про микробов! То есть объяснить-то можно, но опять скажут, что какая-то барская блажь. Все же испокон веков в одной одежде что в избе, что хлев чистить, что спать на лавке, и ничего… И грязи с улицы не натаскаешь: что на улице земля, что в избе на полу земля.