Хозяйственная этика мировых религий: Опыты сравнительной социологии религии. Конфуцианство и даосизм
Шрифт:
Но принудительные работы оставались классической формой обеспечения государственных потребностей. Как на практике соотносились между собой натурально- и денежно-хозяйственный способы покрытия государственных потребностей, показывает (применительно к XVII веку) обсуждение в присутствии императора вопроса, по какой из двух систем следует ремонтировать Императорский канал. Было решено осуществлять строительство за деньги, поскольку иначе ремонт занял бы 10 лет. [184] В мирное время постоянно пытались снять нагрузку с гражданского населения путем привлечения к принудительным работам войска. [185]
184
Domin P., Gandar S. J. Le canal imp'erial // Var. Sind. 4. Schanghai, 1894. P. 35.
185
Так, при династии Мин до 1471 года действовало предписание: транспортировка зерна в столицу должна осуществляться наполовину войском, наполовину — гражданским населением. После этого постановили, что войско должно выполнять эти работы самостоятельно. (Yu tsiuan tung kian kang mu: Histoire de la dynastie des Ming / Composie par l'empereur Khian-Loung; traduite du Chinois par M. l’abb'e Delamarre. Paris, 1865. P. 351.)
Уже в раннее время наряду со снаряжением воинов, трудовой повинностью и общественными работами встречаются налоги. Трудовая повинность на царской земле, видимо, была очень рано (в VI веке до н. э.) отменена в государстве Цинь, правитель которого позже (в III веке до н. э.) стал «первым императором» всей империи.
Конечно, подати существовали и раньше. Потребности императорского двора, как почти повсюду, обеспечивались особыми натуральными выплатами, которые возлагались на отдельные провинции, [186] и пережитки этой системы сохранились вплоть до настоящего времени. Система натуральных повинностей была теснейшим образом связана с организацией патримониального войска и чиновничества. Как и везде, здесь они также обеспечивались продовольствием из княжеских складов, что привело к устойчивой натуральной пребенде. Тем не менее, как показывают документы, [187] наряду с этим иногда было уже довольно развитым денежное хозяйство государства, по крайней мере при династии Хань в начале нашей эры. И это сосуществование принудительных работ (прежде всего в строительстве,
186
См. выше расчеты центрального правительства X, XI и XIV веков. Согласно хроникам, натуральные выплаты в зависимости от удаленности территории от столицы в целом должны были распределяться таким образом, чтобы первая зона посылала зерно вместе с соломой, вторая — только зерно, а каждая последующая — специфические высокоценные товары, требующие больших затрат труда. Это вполне правдоподобно и подтверждается другими данными.
187
Ср. изданные Шаванном (Chavannes 'E. а. а. О.) находки А. Стейна периода 98—137 годов н. э. В одной из них говорится о жаловании офицера (N 62); спорно, что жалование солдат также выплачивалось деньгами, но по крайней мере обмундирование для них частично покупалось за деньги (N 42). Целый (правда, более поздний) журнал выплат буддийского храма показывает абсолютно денежный характер хозяйства: арендная плата ремесленников, работавших за вознаграждение, как и все остальные выплаты, указаны в деньгах. По сравнению с этим состоянием позже произошел серьезный спад.
188
Поставки двору шелка и фарфора с императорских мануфактур только в 1886 году («Peking Gazette» от 23, 24, 27, 30 января, 13 и 14 июня сего года) составили 405 000 таэлей (себестоимости!). К этому нужно прибавить натуральные поставки из провинций, которые как минимум частично (шелк, дорогая бумага) могли использоваться двором, наряду с использованием в политических целях (железо, сера). Провинция Шаньси безуспешно подавала в 1883 году петицию о переходе на денежные платежи («Peking Gazette» от 15 декабря), поскольку ей самой приходилось сначала покупать натуральные товары (за исключением железа), которые она была обязана поставлять.
Смещение в сторону денежных выплат затронуло также (и даже в первую очередь) самый важный вплоть до последнего времени налог — земельный, интересную историю которого мы не можем рассматривать здесь подробно. [189] Мы обратимся к этому ниже в том мере, в какой это будет необходимо для рассмотрения аграрного строя. Сейчас будет достаточно сказать, что иногда гораздо более дифференцированная налоговая система (из-за того что не вложенные в землю состояния оставались невидимыми для техники налогообложения обширного императорского управления) постепенно развивалась здесь, как и в патримониальных государствах Запада, в направлении унификации налогов путем превращения всех остальных податей в доплату к земельному налогу. Тенденция к осуждению всякого невидимого имущества, вероятно, также отчасти обусловила постоянные попытки по возможности обеспечить государственные потребности с помощью натурального хозяйства — посредством трудовой повинности и общественных работ. В действительности в первую очередь это определялось ситуацией с денежной системой. Даже для земельного налога были характерны две тенденции, также универсальные для обширного управления патримониальных государств. Во-первых, это тенденция к его превращению в денежные подати, затронувшая все остальные обязательства, особенно трудовую повинность и иные общественные работы. А затем тенденция к его превращению в распределенный налог и в конечном счете в твердо установленную дань, которая распределялась по провинциям в постоянных пропорциях. Мы уже кратко затрагивали этот очень важный процесс. Замирение империи при маньчжурах позволило двору отказаться от политики гибких доходов и привело к знаменитому указу 1713 года, который восхвалялся как источник нового расцвета Китая в XVIII веке; он превратил обязательства провинций по земельному налогу в фиксированные подати. Среди доходов центрального управления наряду с земельным налогом были значимы соляной налог, рудники и лишь в последнюю очередь таможенные пошлины. Но даже суммы, которые Пекин получал из этих источников, в действительности стали фиксированными согласно традиции. Лишь войны с европейскими державами и финансовая нужда вследствие восстания тайпинов (1850—1864) повысили значимость таможенных пошлин ликин для финансов империи во время блестящего финансового управления сэра Роберта Харта.
189
Об этом см.: Biot 'E. Nouv. Journ. Asiat. 3 Ser. 6.1838.
Замирение империи и последствия фиксации налогов привели к избыточности и отказу от принудительных работ, паспортного контроля и любых ограничений свободы передвижения, выбора профессии, места проживания и характера производства; следствием этого стал резкий рост численности населения. Даже согласно цифрам кадастров (правда, отчасти крайне проблематичным)? выходило, что сильно колебавшаяся плотность населения Китая к началу господства маньчжуров не на много превышала ту, что была при Шихуан-ди за 1900 лет до этого — в любом случае численность населения на протяжении столетий якобы колебалась между 50 и 6о миллионами. Однако за период с середины XVII века до конца XIX века она выросла с 6о до 350—400 миллионов. Тогда же получила развитие ставшая нарицательной китайская жажда наживы — как в малом, так и в большом — и возникли очень крупные состояния. Эта эпоха крайне примечательна тем, что, несмотря на поразительное изменение численности населения и его материального положения, абсолютно стабильным оставалось не только духовное своеобразие Китая, но и экономическая сфера, в которой не возникло даже зачатков современного капиталистического развития, несмотря на, казалось бы, столь выгодные условия. К тому же не произошло никакого оживления активной внешней торговли Китая, некогда игравшей важную роль, а пассивная торговля велась под строгим контролем в одном единственном порту (Кантон), открытом для европейцев. Примечательно и то, что совсем ничего не известно о внутреннем стремлении населения взорвать эти ограничения, исходя из собственных капиталистических интересов; известно исключительно обратное, как и то, что в области техники, хозяйства и управления не произошло никакого «прогрессивного» развития в европейском смысле. В результате налоговая система империи оказалась совершенно не способна выдержать серьезного удара, столкнувшись с суровыми внешнеполитическими вызовами. Как все это можно объяснить с учетом необычайно быстрого прироста населения, бесспорного, несмотря на всю критику? Это наша центральная проблема.
Для этого были как экономические, так и духовные причины. Первые имели полностью государственнохозяйственную природу, т. е. были обусловлены политически; как и «духовные» причины, они вытекали из своеобразия господствующего слоя Китая — сословия чиновников и кандидатов на должности («мандаринов»). Сейчас мы поговорим о них и в первую очередь — об их материальном положении.
Как мы видели, вначале китайский чиновник зависел от натуральной пребенды из царских складов. Позже ее постепенно стало вытеснять денежное содержание. Это положение сохранилось. Формально правительство платило жалованье своим чиновникам. Однако из собственных средств оно выплачивало содержание лишь ничтожной части тех, кто действительно был занят в управлении, причем эти выплаты составляли лишь небольшую, а часто — совсем незначительную часть их дохода. Чиновник не мог бы жить на это жалование и тем более покрывать официально возложенные на него затраты по управлению. В действительности, скорее всегда происходило так: подобно феодальному владетелю или сатрапу, чиновник отвечал за поступление определенных сумм податей перед центральным правительством (а низший чиновник — перед правительством провинции); со свой стороны, он покрывал почти все затраты по управлению из действительно собранных им податей (налогов и пошлин), оставляя излишки себе. Официально это положение не признавалось, по крайней мере полностью, хотя, без сомнения, существовало фактически, особенно после установления фиксированных доходов правительства.
Так называемая фиксация земельного налога в 1713 году, по сути, являлась финансово-политической капитуляцией монархии перед держателями должностных кормлений, ведь на самом деле налоговые обязательства по земельным наделам не превратились в устойчивую земельную ренту (как, например, в Англии). Скорее, произошла фиксация того, что центральное управление начисляло провинциальным чиновникам в качестве нормы налоговых поступлений от их округа, т. е. суммы, определенную часть которой они должны были отдавать монархии в качестве дани. В результате центральное правительство просто на все времена установило размер налогообложения кормлений этих сатрапов. [190] Специфика патримониального управления проявлялась здесь в том, что доход чиновника от управления округом рассматривался как кормление, фактически не отличимое от его частных доходов. [191]
190
То, что смысл принятой меры был именно в этом, видно уже по самой — в целом довольно противоречивой — формулировке: отныне определенное число административных единиц в соответствующей провинции несет «налоговые обязательства», а все остальные «освобождаются от налогов», что действительно фиксировалось при периодических переписях населения. Конечно, это не означало, что определенное число жителей освобождалось от налогов, просто они не учитывались чиновникам в качестве налогоплательщиков. И уже очень скоро — в 1735 году — императоры отказались от этого бесполезного различения двух категорий населения.
191
Все проекты прямых налогов последних 30 лет провалились уже из-за того, что они стали бы прежде всего налогами на кормления мандаринов. Патримониальное понимание чиновнических доходов всегда особенно наглядно проявлялось в трауре по умершему чиновнику. Согласно представлениям, которые в Китае особенно отчетливо сохранялись в семьях чиновников, траур должен был отвести гнев и зависть духа умершего от тех, кто после его смерти наследовал его имущество. Помимо того, что изначально в царство мертвых его сопровождали важные элементы имущества (в том числе вдовы и другие человеческие жертвы), наследники должны были значительное время избегать дома умершего, не прикасаться к его вещам и, облачившись в бедную одежду, жить в другой хижине, не пользуясь его имуществом. Поскольку должность рассматривалась лишь как «кормление», а кормление — как частное владение его держателя, то вызывавшая обязательный траур смерть чиновника неизбежно влекла за собой отставки с должностей. Постоянные массовые вакансии многочисленных должностей, временная непригодность многочисленных чиновников, возникновение очереди из лишившихся своих должностей из-за траура кандидатов, особенно при эпидемиях, были политически крайне обременительными. Императоры попеременно то запрещали слишком длительный траур, исходя из государственных интересов, то, из страха перед духами, вновь ужесточали его — и то и другое под угрозой наказания палками. После смерти матери Ли Хунчжана императрица в резкой форме безуспешно предостерегала его от ухода в отпуск вместо полагавшейся отставки («Peking Gazette» от 1 мая 1882 года).
В свою очередь, владельцы должностных кормлений, напротив, были очень далеки от того, чтобы рассматривать земельный налог или какие-то иные обязательства налогоплательщиков как фиксированную часть своего совокупного дохода. На практике не могло даже идти и речи о том, что правительство империи всерьез могло пойти на подобную фиксацию. В соответствии с тем же патримониальным принципом обладатель должности должен был за счет имеющихся доходов обеспечивать не только все материальные потребности гражданского управления и правосудия в своем округе, но и — в первую очередь — финансировать свой неофициальный чиновнический штаб, численность которого, по мнению специалистов, даже в низшей административной единице (сянь)
колебалась между 30 и 300. Нередко штаб рекрутировался из деклассированного населения; как мы видели, без этого он был просто не в состоянии осуществлять управление в чужой для него провинции. Его личные расходы не отделялись от расходов на управление.Так что центральное управление не имело сведений о подлинных брутто-доходах отдельных провинций и округов, а провинциальные наместники — о доходах префектов и т. д. С другой стороны, для налогоплательщиков был важен только один принцип: по возможности сопротивляться введению податей, которые не являлись традиционными. Мы еще увидим, как и почему они в определенных пределах могли делать это с большим успехом. Даже если не учитывать проблематичность этого сопротивления постоянным попыткам дополнительного налогообложения, в сущности зависевшего от положения властей, чиновники располагали двумя средствами повышения доходов. Во-первых, введение дополнительной платы за расходы по сбору налогов (как минимум 10 %) и за несоблюдение сроков, независимо от того, произошло ли оно по вине должника или по воле самих чиновников (что происходило довольно часто). Во-вторых, перерасчет натурального налога в деньги: сначала денежный налог пересчитывался в серебро, потом в медь и еще раз в серебро — причем по различным курсам, которые устанавливал сам сборщик налогов. [192] Но в первую очередь следует помнить, что в соответствии с патримониальным принципом чиновника следовало отблагодарить «подарками» за всякое служебное действие, а законных тарифов не существовало. С учетом этих дополнительных заработков весь брутто-доход чиновника шел прежде всего на покрытие материальных издержек его должности и выполнение возложенных на него административных задач. Однако доля в них собственно «государственных» расходов по внутреннему управлению чаще всего была незначительной. Следовательно, брутто-доход чиновника, стоявшего на самой нижней ступени, непосредственно у источника налогов, являлся тем фондом, из которого пополняли свои доходы вышестоящие чиновники. Он должен был регулярно передавать своему начальнику относительно небольшие суммы в соответствии со сложившимся прейскурантом. И кроме того, сначала при вступлении в должность и затем через определенные промежутки времени делать ему максимально крупные «подарки», чтобы заручиться благоволением, которое было определяющим для его собственной судьбы. [193] При этом он должен был давать хорошие чаевые неофициальным советникам и младшим чиновникам начальника, если те могли повлиять на его судьбу (вплоть до привратника, чтобы получить аудиенцию). Это происходило на всех уровнях вплоть до дворцового евнуха, который получал дань даже с высших чиновников. Соотношение между официально объявленными и фактическими налоговыми поступлениями только от земельного налога оценивается крупнейшими специалистами [194] как 1:4. Заключенный в 1712—1713 годах между центральным правительством и провинциальными чиновниками компромисс в денежно-хозяйственной форме примерно соответствовал фиксации феодальных обязательств на Западе в форме натурального хозяйства, с той лишь разницей, что в Китае, как и во всех специфических патримониальных государствах, речь шла не о ленах, а о кормлениях. А также не о зависимости правителя от военной службы снаряжавших самих себя рыцарей, а о зависимости центральной власти от административной службы типичных для патримониальных государств обладателей кормлений с налогов и пошлин, выплачивавших натуральную и прежде всего денежную дань. Существовало еще одно важное отличие от Запада. Там тоже были известны кормления, в том числе с налогов и пошлин. Впервые они появились в рамках церковной организации, а затем — по церковному образцу — позаимствованы патримониальными государствами. Однако они были или пожизненными, или наследственными, как и лен, а часто — даже передавались путем продажи. Сборы, таможенные пошлины, налоги, на которых они основывались, были зафиксированы привилегией или устоявшимся обычаем, тогда как в Китае именно «предусмотренного бюджетом» чиновника можно было свободно снять и перевести с должности; он даже был обязан переводиться через короткие сроки. Отчасти это делалось с целью сохранения политической власти центрального управления; а отчасти — чтобы и другие кандидаты получили свой шанс. [195] Чиновничеству в целом было гарантировано получение огромных доходов с кормлений, но положение отдельного чиновника, напротив, было совершенно затруднительным. Получение должности (учеба, покупка, подарки и «взносы») приводило к огромным расходам и часто долгам, поэтому он стремился за короткое время службы получить с должности максимальный доход. И это было возможно, поскольку отсутствовали твердые тарифы и гарантии. Считалось само собой разумеющимся, что должность существует для накопления состояния; осуждалась лишь чрезмерность [обогащения]. [196]
192
Поэтому влиятельные люди всегда предпочитали и добивались права выплачивать налоги натуральными продуктами.
193
Это напоминает сборы в Соединенных Штатах с чиновников, назначенных главой победившей партии, в пользу ее боссов и в партийную кассу; только они были в целом твердо фиксированными.
194
Расчеты и оценки см.: Parker Е. H., Jamieson G. Trade and Administration of the Chinese Empire. P. 85 ff.
195
Это представление особенно четко проявляется в рескрипте, опубликованном в «Peking Gazette» от и января 1895 года. В нем порицается то, что некий (младший) чиновник владел кормлением более трех лет, так что другие кандидаты не могли «воспользоваться своей очередью»
196
Это следует из многочисленных рескриптов. Так, в «Peking Gazette» от 23 марта 1882 года сообщалось, что чиновник в Кантоне за несколько месяцев скопил на 10 000 таэлей больше, чем обычно (NB!). Арендованный писец в Фуцзяне смог купить себе место префекта в Цзянсу. Таможенные чиновники имели доходы в 100 000—150 000 таэлей ежегодно.
Это имело и другие важные последствия. Прежде всего система перемещений надежно обеспечивала власть центрального управления в отношении конкретных чиновников персонально. Вследствие постоянного перемешивания и постоянного изменения шансов на получение доходов все чиновники конкурировали друг с другом за кормления. Из-за невозможности согласовать личные интересы чиновничества, его положение было щекотливым с точки зрения отношений с верхами, и вся его внутренняя привязанность к властям связана с этим. Хотя среди чиновников существовали «партии», прежде всего на основе землячеств и сложившихся школ, в которых они воспитывались. «Консервативной» школе северных провинций в последние десятилетия противостояли «прогрессивная» школа центральных провинций и «радикальная» школа кантонцев; о противостоянии сторонников воспитания по методу Сун и сторонников метода Хань внутри одного ямэня говорилось в императорских указах этого времени. Помимо того, что чиновники были чужаками и их постоянно перемещали из провинции в провинцию, распределявшее их ведомство пыталось смешивать конкурирующие школы и землячества в каждом конкретном округе, чтобы не возникал земляческий партикуляризм, который угрожал бы единству империи. С другой стороны, слабость чиновников в их отношениях с верхами уравновешивалась такой же их слабостью в отношениях с низами. Еще более важным следствием этой структуры кормлений был чрезмерный административный и экономическо-политический традиционализм. В какой мере он обосновывался на уровне убеждений, мы еще скажем. Но он имел и совершенно «рациональные» причины.
Всякое вмешательство в сложившиеся формы хозяйства и управления затрагивало необозримые и многочисленные интересы господствующего слоя, связанные с побочными доходами и кормлениями. И поскольку любого чиновника однажды могли перевести на менее доходное место, то в подобных случаях чиновничество выступало так же сплоченно, как налогоплательщики, предотвращая попытки изменить систему взяток, пошлин и налогов. На Западе длительная апроприация шансов на получение таможенных пошлин, платы за сопровождение, мостовых и дорожных денег, складской и путевой пошлин, побочных поборов и других доходов сделала явными затронутые интересы. Как правило, это позволяло объединить определенные группы интересов и посредством насилия, компромисса или привилегии снять отдельные затруднения в сношениях. Об этом в Китае не было и речи. Если рассматривать интересы высшего, господствующего слоя чиновников, то там шансы на получение доходов не были индивидуально апроприированы, а принадлежали всему сословию сменяемых чиновников. Поэтому оно сплоченно противостояло всякому вмешательству и со смертельной ненавистью преследовало любые рационалистические идеологии, призывавшие к «реформам». Только насильственная революция — либо снизу, либо сверху — могла привести здесь к изменениям. Замена транспортировки дани на лодках по Императорскому каналу гораздо более дешевой транспортировкой пароходами по морю, изменение сложившихся способов взимания пошлин, повышения по службе, рассмотрения петиций и проведения процессов, всякое изменение вообще могло угрожать побочным интересам каждого из них — как нынешним, так и будущим. Изучение ряда императорских проектов реформ 1898 года показывает, к каким огромным изменениям чиновнических доходов они могли бы привести даже при частичном осуществлении. Это позволяет оценить, какие огромные материальные интересы были затронуты ими и какими бесперспективными они были, ведь не существовало никаких органов для их проведения, кроме самих этих интересантов. В этом традиционализме заключался источник «партикуляризма» провинций. В первую очередь это был финансовый партикуляризм, обусловленный тем, что кормления провинциальных чиновников и их неофициального окружения оказались бы под серьезной угрозой при любой централизации управления. Это стало абсолютно непреодолимым препятствием для рационализации управления империи из центра, а также для проведения единой экономической политики.
Принципиально важно понять, что общим для чисто патримониальных государственных образований, каковыми являлось большинство государств на Востоке, было то, что утверждение денежного хозяйства усиливало, а не ослабляло традиционализм, как можно было бы ожидать. Именно из-за того, что посредством кормлений оно создавало для господствующего слоя такие шансы на получение доходов, которые не только усилили «дух рантье» в целом, но и сделали сохранение экономических условий, обеспечивающих получение доходов с кормлений, всепоглощающим интересом причастного к этому слою. Именно поэтому с развитием денежного хозяйства и одновременным превращением государственных доходов в кормления мы видим в Египте, исламских государствах и Китае, — после кратких промежуточных периодов, продолжавшихся до апроприации кормлений — то, что обычно оценивают как «застывание». Поэтому общим следствием восточного патримониализма и его денежных кормлений было то, что лишь завоевания страны извне или успешные военные либо религиозные революции регулярно взрывали жесткую оболочку интересов держателей кормлений, заново распределяли власть и тем самым создавали новые экономические условия, тогда как все попытки изменений изнутри терпели неудачу из-за сопротивления заинтересованных слоев. Как уже говорилось, великим историческим исключением является современный европейский Запад, прежде всего из-за того, что там не было замирения в рамках единой империи. Мы помним, что тот же слой обладателей государственных кормлений, который в мировой империи препятствовал рационализации управления, в отдельных государствах некогда был ее могущественным сторонником. Однако потом стимул исчез. Как конкуренция за рынки принуждала к рационализации частно-хозяйственных предприятий, так и конкуренция за политическую власть у нас и в Китае эпохи раздробленности принуждала к рационализации государственного хозяйства и экономической политики. И как, с другой стороны, любое образование картелей в частной экономике ослабляет рациональную калькуляцию, эту душу капиталистического хозяйства, так и прекращение политической конкуренции государств за власть приводит к сворачиванию рационализации органов управления, финансового хозяйства и экономической политики. Мировая империя уже не дает для этого никаких стимулов, существовавших когда-то при конкуренции отдельных государств. Но это не было единственной причиной. Даже в эпоху конкуренции государств в Китае рационализация управления и хозяйства была ограничена более узкими рамками, чем на Западе. Дело в том, что на Западе — помимо уже упомянутых различий в апроприации — существовали мощные самостоятельные силы, которые могли объединиться с правителем и разрушить традиционные ограничения, либо в особых условиях, опираясь уже на собственную военную силу, отбросить ограничения со стороны патримониальной власти, что и произошло в ходе пяти великих революций, определивших судьбу Запада: итальянской XII и XIII веков, нидерландской XVI века, английской XVII века, американской и французской XVIII века. А были ли эти силы в Китае?