Храм Василия Блаженного

– Да он же - больной человек! Ты что?! Ты сам-то хотя бы - человек? Ты же зверь! Убийца!

– Это ты - убийца! И на дружке твоем еще неизвестно что висит!

– Он даже не сопротивлялся. Он гражданский.

– Кто сопротивлялся, кто не сопротивлялся, - это мне решать в такой ситуации. Рапорт все спишет. Как напишу - так и будет. За пару лишних выбитых зубов с меня никто не спросит и не взыщет...

– Сволочь ты! Мясник!

– А твой дружок знает, что ты сам натворил?!

– Товарищ прапорщик!
– позвали его солдаты.
– Мы тут будку какую-то нашли.

– Иду!
– отозвался Бидон, тяжелым шагом затопав на призыв, приказав на ходу одному из солдат.
– Ты присмотри тут за этими. Если что - не церемонься, по зубам прикладом. Понял? Очнувшийся Васька хотел что-то сказать, предупредить, но Партизан прошипел ему:

– Молчи, Вася, молчи!

Бидон, осмотрев странное сооружение, велел всем оставаться на местах, а сам вступил на мостки.

Партизан едва себе шею не свернул, чтобы не пропустить, предвкушая тихую радость.

Бидон прошел вполне благополучно до самой будочки, но тут стало происходить нечто странное: настил медленно пополз у него из-под ног. Он тупо смотрел себе под ноги, не веря глазам своим: он не двигал ногами, а они сами скользили вперед. Все быстрее и быстрее. У него даже мелькнула сумасшедшая мысль, что это сапоги уезжают от него на дикой скорости.

Кое-как собрав мозги в горстку, он сообразил, что это падает настил, но было поздно. Настил рухнул вертикально в яму. Бидон со страшной скоростью просвистел по нему вниз головой...

Что было после - это просто дурной сон. Его с трудом вытащили из ямы, потом он долго плескался и отмывался у ручья.

А потом долго били Ваську и Партизана. Били, как попало и по чему попало.

Рапорт спишет.

Устав бить покурили. Потом опять били.

Били все вместе.

Потом били поочередно.

Потом опять все вместе.

И только когда надоело, вызвали по рации вертолет.

И до самого его прилета опять били.

В вертолет Ваську и Партизана загружали как дрова.

Но самое страшное для Васьки случилось уже тогда, когда их бросили в гудящую лопастями, как шмель, машину.

Солдаты вынесли из вертолета канистру с керосином, которым облили Васькин Храм, побросав внутрь все, что только могло гореть, и - подожгли.

Васька из последних сил рванулся к открытой двери вертолета, но его схватили за плечи, прижали разбитым лицом к рифленому железному полу, потом с трудом оттащили и бросили рядом с Партизаном, который уже едва шевелился, но все же пополз к Ваське, извиваясь от боли, повернулся к нему лицом и зашептал в упор:

– Ты прости, брат... прости... Ты не думай очень плохо обо мне. Я не хотел тебя подвести. Я уйти хотел. Не успел, извини, брат. Мне теперь крышка... Не мог я, чтобы меня вором считали. Ты не вспоминай меня плохо. Ты - думай. Помнишь, как я тебе говорил? Думай! Сам думай... Как, ты говорил, молиться надо? Сердцем? Так вот ты и думай сердцем. Сердцем слушай. Понял? Слышишь? А за Храм - прости! Нельзя мне было к тебе приходить... Ты мне только пообещай, что построишь Храм свой...

– Его же сожгли...
– захлебнулся слезами Васька.

– Ну и что же?! Ну и что же?!
– все так же горячо шептал Партизан, обжигая Васькину щеку дыханием.
– Ты опять строй! Пускай жгут и рушат, а ты - строй! Понял?! Ты обязательно Храм построй. Ты помолиться за меня должен. За всех пропащих и за меня. За меня некому - детдомовский я. Ты слышишь? Кроме тебя...

У него пошла горлом кровь, очевидно от напряжения, он впал в беспамятство, только бормотал в забытьи:

– За всех пропащих... кроме тебя... кроме тебя...

Васька терся об него лицом, стараясь стереть кровь с лица Партизана, и кровь их перемешалась. И плакал Васька красными слезами, словно кровью он плакал...

На маленьком аэродромчике их уже встречали.

Когда Ваську выносили из вертолета на носилках, его пронесли мимо носилок с Партизаном, которому прилаживали капельницу. Партизан с трудом перевесился через край, заглядывая воспаленными глазами Ваське в лицо, в глаза, поймал его за руку и с трудом сказал, едва разжимая разбитые, запекшиеся губы:

– Ты меня простил?

– Я построю Храм...
– ответил Васька с трудом.

– Прощай, брат, спасибо, - вроде как с облегчением сказал Партизан и слабо пожал руку Ваське.

Носилки пронесли мимо Васьки, а он все шевелил губами, словно что-то говорил вслед Партизану. Санитар наклонился над ним и услышал, как Васька еле шепчет:

– За всех пропащих... за всех пропащих...

А Партизан с трудом приподнялся на локте и быстро прокричал Ваське:

– Меня Борисом зовут! Слышишь, Вася?! Борис я! А фамилия у меня крылатая - Гусев моя фамилия. Запомни: Борис Гусев!

И уже упав обратно на носилки, прошептал сам себе:

– Кроме тебя...

Васька приподнял руку, словно помахать собрался, и тоже прошептал тихо, вроде как без звука совсем:

– Я построю Храм...