Хранитель Времени

«Поларис» с некоторой неохотой принимает внезапные коррективы в маршрут: это особо заметно по изменившемуся тембру голоса мотора. Хоть и понимаю, что мероприятие это совершенно излишнее, но что-то тянет наверх. Помаявшись с полчаса, выезжаю на более-менее ровную площадку, где оставляю снегоход, и уже ножками, спотыкаясь через шаг, иду к стоящим на вершине глыбам. На самой большой издалека виден белый монумент, очень напоминающий нацеленное в небеса остриё копья. Но путешествие пора заканчивать: в сумерках в здешних местах можно запросто сломать шею. Сегодня я не добрался до мемориальной таблички с именами девяти свердловских туристов. Что ж, поклонюсь павшим в следующий раз. А он совсем не за горами.

– Викторыч, ты где? – оживает станция.

Похоже, внизу забеспокоились. Меж тем снегоход на пониженных оборотах несёт вниз, и, хотя приходится всё время быть начеку, устойчивость выше всяких похвал.

– Минут через десять буду! – рация исправно доносит мои слова до нужных ушей.

Зимой темнеет быстро, и приходится включить фары. Нет, японцы молодцы. У такой, на первый взгляд нешоссейной техники очень серьёзная иллюминация. Поток света буквально заливает дорогу. Наконец замечаю всполохи далёкого огня. Сидя у костра, меня поджидает вся команда: не терпится узнать, что найдено интересного.

Меня встречают как героя-разведчика, ушедшего в неизвестность и добывшего дорогой ценой необходимую информацию.

– Ну что, народ, соскучились? – сделав круг почёта вокруг стоянки, говорю, покидая наконец изрядно поднадоевшее сиденье.

Вечер проводим в беседах на разные темы. Поговорили обо всём, только о завтрашнем дне не было сказано ни слова.

Глава 25

Рассвет встречаем на ногах. Сегодня знаковый день, и сон беспощадно гонится из озабоченных проблемами спасения мира голов. Зонд должен активизироваться. Об этом сообщает Комплекс, просканировав всю прилегающую территорию. В который раз уточняем возможные координаты выхода, но ответ слегка разочаровывает: зонд за всю историю своего существования ни разу не выходил из недр в одном и том же месте. Задачка, а как подстроиться под такую гибкость? Где устраивать подставной лагерь из мёртвых туристов?

– Слышь, батя! – Потапов-младший останавливает наши пустые дебаты. – Я вот что думаю: сверхзадача нашего противника – определить состояние сегодняшних биоресурсов, а значит, где бы мы ни соорудили ложный лагерь, будьте уверены, зонд туда доберётся. Кстати, мне кажется, надо от греха подальше уйти в тайгу, предварительно установив видеокамеру. Может, для проверки информации зонд по лесам на живность охоту устроит с помощью неких мобильных устройств. Кроме того, я посмотрел карту всех выходов щупалец: основной район – это круг с радиусом в полкилометра от вершины горы. Поэтому подставу можно организовывать в любой точке этого кольца. Пусть чудо внеземных технологий сам думает, как ему найти образцы.

Мы с Михалычем некоторое время смотрим друг на друга и молчим. Первым срываюсь я:

– Знаете, молодой человек, ваши мысли просто блестящи, и не думайте о том, что вам ответит отец. Похоже, он в состоянии, близком к шоку, и на данный момент может только грубить.

– Дожил, старый! Ну, раз моё мнение никого не интересует, тогда пойду работать. Все стали умными, а лопату лишнюю бросить некому! – Александр и в самом деле глубоко задумался.

Над правдоподобностью туристического бивуака голову особо не ломаем; не думаю, что железные мозги зонда обнаружат подвох – это пусть и инопланетная, но всё же машина, с определённой программой; мало того, она банально старая и морально изношена. Из всей бутафории настоящими должны быть только палатка да костёр. Он будет ориентировать подземного монстра по тепловому излучению и греть нашего добровольного помощника.

Рожин, что про него ни думай, – человек слова: не отказался играть роль подопытного кролика, несмотря на все наши уговоры. За несколько дней, проведённых в нашем кругу, он стал восприниматься нами как-то по-другому. Что ж – выбор смерти – это его право. Дай Бог, чтобы у каждого в конце пути была такая альтернатива. Единственное, на чём мы настояли, – это взять с собой кислородную маску.

Размышляя над происшествием, которое случилось на этом перевале в далёком 1959 году, я вот что подумал. Для успешного отбора проб зонду необходимо взять лишь образец крови, ну, может, совсем немного плоти, и всё. На деле же все, попавшие под действие поземной техники, а это наверняка случилось и с группой туристов Игоря Дятлова, гибнут от сил стихии, в данном случае от холода. Почему такое происходит? Скорее всего, это сделано для конспирации, если этот термин уместен для машины, находящейся в режиме слежения тысячи лет. Думаю, события развивались следующим образом: людей обездвиживают при помощи некоего усыпляющего газа, берут материал для анализа и оставляют умирать. Некоторые, в силу своей природной сопротивляемости яду, умирают не сразу, а успевают в горячке ужаса уйти на какое-то расстояние. Под действием отравы они теряют, полностью или частично, зрение и осязание. Такая версия объясняет почти всё: это и бегство людей в непонятном направлении, без одежды, даже без попытки оставить хоть какое-то сообщение для других.

Само обустройство поставного лагеря не занимает много времени. Что ни говори, а прошедшие дни нас многому научили. Палатку разбиваем на склоне, в четырёх с половиной сотнях метров от вершины, практически на границе зоны действия зонда. Место выбрано далеко не случайно, а с таким расчётом, чтобы у нас была возможность вести постоянное наблюдение за происходящим, а, приняв доводы Потапова-младшего, мы первым делом нашли поблизости высокую ель, на которой устанавливаем приёмную антенну, чтобы телесигнал от камеры проходил без помех. Дальше: завозим дрова, много дров и особо обустраиваем место для Петра. Мы уверены, что он не жилец: умрёт либо от ранения, либо зонд постарается.

Устроив Рожина со всеми возможными удобствами, чуть позже начинаем свозить туда же и покойников. Рассаживаем тела усопших вокруг места будущего костра, не зажигая его: опасаемся, что сами не успеем отойти на безопасное расстояние.

Беготня заканчивается неожиданно: оглядевшись, понимаем, что запланированное сделано. Остаётся только поджечь дрова. Несколько минут просто молчим: нас здесь трое битых жизнью мужиков – мальчишки в это время доводят до ума камеру слежения.

– Всё, идите... – Рожин нас почти гонит, – зажгите огонь – и покедова; нечего теперь разводить антимонии. Да, кстати, и похороните потом всю нашу компанию вместе...

– Ладно, – говорю я, – как скажешь...

Тонкая струйка бензина льётся на ветки. Спичка, пробежав по шершавому боку коробка, зажигается, и через секунду костёр пылает, а мы, не оборачиваясь, на максимально возможной скорости покидаем скорбное место. Трудно смотреть в глаза человеку, когда он в шаге от Божьего суда...

Пока солнце не спряталось в горах, камера показывает всё, что мы сотворили, в мельчайших подробностях. К ночи, когда стемнеет, видимость, вероятно, будет значительно хуже. К тому же, судя по поднявшейся опять позёмке, погода обещает быть наисквернейшей. Температура уже сейчас далеко за двадцать, а нестихающий ветер обещает пургу. Рожин ещё утром предупреждал, что буйство стихии будет нешуточным. Перекинувшись с ним по рации парой слов, ждём.

Наша маленькая палатка с трудом вмещает четверых, но у нас принцип – в тесноте, да не в обиде. Здесь уже не так холодно и нет пронизывающего до костей ветра.

– Только бы электростанция не подвела, – Егор внимательно прислушивается к шуму двигателя. – Батя, мы ведь её первый раз завели, ещё не обкатанная. Такая изящная, миниатюрная, как игрушка. Нам остаётся лишь довериться рекламе, что японская техника не подводит никогда.

Сына всегда тянуло к технике. Ещё в босоногом детстве он странным образом умел давать вторую жизнь разбитым вдрызг старшими братьями игрушкам. Маленькие худые пальчики ловко ставили на место даже крошечные детали. Чуть позже в его жизни появились велосипеды – сначала простенькие, а позже и супернавороченные колёса. Парень часами возился с ними, что-то чистил, подтягивал. Мне кажется, катался он на порядок меньше, чем ремонтировал. Как-то незаметно весь наш двор оказался завален всевозможным железом: от разбитого детского транспорта до мотоциклетных моторов. Сюда тащили всё то, за что не брался ни один автослесарь. Поняв бесперспективность борьбы с этим увлечением, я разрешил парню заниматься техникой, но поставил целый ряд условий, одним из которых была чистота, и, к чести Егора, она всегда поддерживалась безукоризненно.

– Не боись, ребята, прорвёмся, – Михалыч прячет в многодневной щетине улыбку, – Викторыч, давай-ка по соточке, за успех нашего безнадёжного предприятия.

– Хроник! – не могу удержаться от сарказма, но, впрочем, соглашаюсь сразу. – Наливай!

После дня, проведённого на морозе, крепость коньяка почти не ощущается, только на языке остаётся его чуть терпкий вкус. Но через пару минут алкоголь поступает в кровь, и становится теплее; мало того, значительно повышается настроение. Теперь очередь кофе: наливаем всем без ограничений – бодрствовать придётся всю ночь. Пьём горячий напиток, не отрывая глаз от экрана ноутбука.