Хранитель ядов
Шрифт:
– Эксель…
Постойте-ка… Мне известно это состояние. Бог мой, да он возбужден! Мой взгляд непроизвольно скользнул вниз, чтобы удостовериться в догадке. Так и есть.
– Дакот, это гремучая смесь моих эликсиров так на тебя действует?
– Откуда ж… мне знать… – Юноша закусил губы и уронил голову мне на плечо. – Черт же… Нашел время…
– Прости меня! Это моя вина, – запричитала я.
Мое самобичевание ему никак бы не помогло, и я это ясно осознавала. Но как быть? Наши отношения не предполагали ничего подобного. Ужас сковал мой разум: если мое решение будет неправильным, лучший друг может меня возненавидеть.
Я
– Эксель…
Легкое скольжение по моему плечу, и мягкое касание шеи губами чуть выше левой ключицы. Я едва не подпрыгнула от неожиданности.
– Да… Дакот… успокойся.
Вряд ли он услышал мой жалкий лепет.
– Это все эликсир, Да… Дакот.
– Думаешь? – Шепот у левого уха. От него у меня зашевелились волосы на затылке, и снова стало знобить. – Думаешь, единственная причина… эликсир?
«Это все эликсир. Это все эликсир. Это все эликсир, – как заведенная повторяла я про себя. И тут Дакот снова коснулся губами моей шеи. – Эликсир… Ай! Что за?.. Язык? Мамочки родненькие! Он меня лизнул!»
Пепельные волосы защекотали щеку. Я не смела даже шевельнуться, с ужасом рисуя в воображении будущие последствия.
Он меня возненавидит. Без сомнения. Будет презирать!
– Эксель…
Я скосила взгляд. Его взор затуманился. Обжигающая ладонь легла на мою правую руку, все еще покоящуюся на его колене. Подцепив ее пальцами, Дакот потянул меня за собой.
Мои глаза готовы были выскочить из орбит, когда он, орудуя моей рукой словно кукольной, медленно потянул шнуровку на своих брюках. Края плотной ткани устремились к земле, и я заворожено проследила за тем, как прогнулись под их тяжестью тонкие травинки.
Между тем моя рука, направляемая рукой Дакота, скользнула внутрь, и я вздрогнула, ощутив в ладони его почти раскаленную и уже влажную плоть.
– Эксель… – Выдох прямо в мое ухо, сопровождаемый гортанным стоном.
«Это все эликсир», – запищал внутренний голос.
Инициативность во мне так и не проявилась, поэтому лежащая поверх моей рука Дакота вернулась к роли кукольника.
Жар в ладони, жар на шее, и с каждой секундой нарастающий темп. Пару раз кончик языка Дакота коснулся моей ключицы. Я почувствовала, как щеки наливаются румянцем, а губы дрожат. Картинка, стоящая перед глазами, – моя рука, орудующая в брюках Дакота, дарила ощущение нереальности происходящего. А приглушенные стоны, доносящиеся слева, лишь усиливали эффект.
Какая впечатляющая чувствительность… Боже правый! Что за мысли в моей глупой голове?!
Шорох слева. Дакот поднял голову от моего плеча и придвинул лицо вплотную. Я и глазом моргнуть не успела, как его губы встретились с моими. Нежное ненавязчивое прикосновение, но совершенно неожиданное для меня. Реакция была спонтанной: я мгновенно сжала ладонь чуть сильнее, чем делала до этого, сдавливая горячую плоть.
– Эк… сель…
Дакот дернулся всем телом, но в то же время не позволяя мне разжать руку. Пульсация в ладони, нестерпимый жар. Все еще содрогаясь, он наклонился, на мгновение прижался лбом к моему плечу, а затем, потянувшись, слегка прикусил не прикрытую тканью платья кожу зубами.
Я
ойкнула и наконец отстранилась.В голове забилась одна-единственная мысль:
«Святые Первосоздатели! Дакот убьет меня за унижение, которому я его только что подвергла».
Глава 2. УКРАДЕННЫЕ ГРЕЗЫ
Стать пустотой мне уготовано судьбой
И в темень ночи рухнуть с высоты полета,
Пройти весь долгий путь рискованно одной,
Но я решусь тебя спасти от гнета…
Животные всегда пылали ко мне лютой ненавистью. А особенно лошади. Я была для них словно вожжа, постоянно находящаяся под хвостом, – нервирующая и раздражающая. Любой конь, на которого мне помогали взобраться, поначалу вел себя вполне спокойно, но как только мы оказывались предоставлены сами себе, норовил сбросить и втоптать в землю по самую макушку. Истинные причины этого феномена и по сей день известны лишь Первосоздателям.
И однажды случилось непредвиденное.
Один из самых страшных сезонов засухи пришелся на мой шестой год жизни. Отец в то время, будто одержимый, занимался лишь своим долгожданным первенцем. Не жалея сил, он обучал меня всему, что, по его мнению, в будущем могло понадобиться благовоспитанному отпрыску семьи Сильва. И, к сожалению, едва ли помнил, что худощавый ребенок с короткими смоляными волосами, жадно вслушивающийся в его наставления, – это его маленькая хрупкая дочь, а не будущий крепкотелый сын-наследник с несгибаемой волей
Роберт Сильва всегда мог быть легко захвачен моментом, и чем ярче сверкали непритворной заинтересованностью мои синие глаза сквозь черноту густой челки, тем сильнее будоражился он, придумывая для меня все новые и новые испытания, и горделиво улыбался, если мне удавалось пройти их с первого раза.
Учеба и нравоучения представлялись мне игрой, иных развлечений я не знала. В отличие от Эстера, чьим воспитанием занималась нянечка Мисси и чья маленькая светловолосая головенка частенько мелькала в глубине лабиринта пышной зелени позади нашего особняка, когда он и его добродушная воспитательница играли там в прятки. У меня же никогда даже камеристки не было. Самостоятельность – залог твердости духа.
На шестом году жизни отец начал активно учить меня ездить верхом. Сказать, что эта наука давалась мне с трудом, значит, просто промолчать. Каждый день я взбиралась в седло, как на эшафот, а конь-палач, лениво шевеля ушами, ждал моего последнего предсмертного слова. Но разве я могла разочаровать отца?
В один из самых душных дней лета мои уроки верховой езды закончились намного раньше, чем обычно. Отец отправился в соседнее селение по делам.
Жадная до отцовской похвалы я злобно пялилась на коня рыжего окраса, которого еще не успели расседлать после моей очередной неудачи. Животное стояло около конюшни и недобро смотрело в ответ.