Хранители Кодекса Люцифера

По ее телу будто побежал ледяной поток, когда она внезапно почувствовала, что он стоит за дверью ее спальни. Александра не стала задаваться вопросом, откуда она могла знать это. Она просто знала. Пламя свечи плясало, будто хихикая. Александра пристально смотрела на дверную ручку, слабо поблескивающую в темноте. Дверная ручка пошевелилась.

26

Она моргнула.

Ей показалось, что она улавливает звук его дыхания за дверью.

Внезапно она услышала жалобный стон. Это был ее собственный стон.

Именно этот жалкий звук, который, казалось, исходил от кого-то другого, и разрушил чары.

Она любит Генриха. И он любит ее. Если он стоит перед ее дверью, то лишь потому, что медлит и не хочет навязываться ей. Но он и представить себе не может, как сильно она нуждается в его присутствии. И до тех пор, пока он рядом, с ней ничего дурного не случится.

Она отбросила одеяла, схватила свечу, подбежала к двери и распахнула ее.

Коридор был пуст.

27

Иногда Генрих спрашивал себя, спит ли она когда-нибудь. Он уже был готов поверить, что нет.

Он увидел ее на окутанном темнотой мосту, ведущему к центральной башне, и нисколько не удивился, ибо знал: она прекрасно ориентировалась ночью. Честно говоря, он даже не пытался искать ее где-нибудь в другой части замка.

– Было заперто? – поинтересовалась она, не глядя на него.

Генрих отвык удивляться тому, что она всегда знала, где он был.

– Время еще не пришло.

– Вы все больше удивляете меня, Геник. Похоже, ваша решимость уже не та, что прежде. – Она повернулась спиной к пропасти и прислонилась к перилам. Ветер трепал ее волосы.

– Разве не вы всегда проповедовали терпение?

– Ваш вкус тоже удивляет меня, мой дорогой друг.

Он насторожился. Впервые за все эти годы он услышал в ее словах слабый намек на то, что она тоже всего лишь человек. Чувство триумфа проникло в его чресла – чувство, которое он никогда еще не испытывал в ее присутствии. Оставаясь внешне совершенно спокойным, он потянулся к ней.

– Вы нарядили девушку, сделав из нее плохую копию себя самой. Я не могу представить, что вы боитесь того, как бы красота Александры не затмила вашу.

– Не вижу здесь никакой красоты.

– Еще меньше я могу представить себе, что вы сделали это из-за меня, – продолжил Генрих. – Или я не прав, дорогая?

Она не отвечала. Он подошел к ней вплотную. Ее волосы бились о его щеки. Ее лицо казалось бледным, едва узнаваемым пятном. Аромат лаванды окутал его. У него возникла совершенно безумная мысль, что женщина, если бы он взял ее здесь и сейчас, не оказала бы никакого сопротивления. Один раз – единственный раз! – он был сильнее. Генрих настолько возбудился, что трение брюк о его эрегированный член чуть было не привело к тому, что он едва не излился прямо в штаны. Он знал, что его лицо пылает, и радовался поглотившей их темноте.

– Я даже мысли такой не могу допустить. – Он попытался широко улыбнуться.

Когда и на это не последовало никакой реакции, он подошел так близко, что она больше не могла увернуться, и, наклонившись, поцеловал ее. Губы женщины оставались сомкнуты, однако ему показалось, что ее живот прижался к нему на крошечную долю дюйма. Он поцеловал ее крепче. Когда она и после этого не разомкнула губы, он настолько жестоко впился в них, что чуть не раздавил свои собственные. Его язык прошелся по ее сжатым зубам. Он шевельнул бедрами, чтобы дать ей почувствовать свою эрекцию, понял, что ее тело еще сильнее прижалось к нему…

Боль была настолько сильной, что он отпрянул. Ее зубы не отпускали его. Глаза Генриха наполнились слезами. Он хотел уже поднять руку, чтобы ударить ее, но тут она разжала челюсти. Он провел рукой по губам и почувствовал что-то теплое и мокрое.

– Вы укусили меня, – задыхаясь, произнес он. Его нижняя губа начала пульсировать.

Она убрала волосы с лица. Она так сильно впилась в него зубами, что его кровь бежала из уголка ее рта. Он беспомощно уставился на нее, когда увидел, как она высунула язык и слизнула кровь. Гнев его мгновенно испарился.

– Мне жаль вас, – сказала она.

– Неужели вы не понимаете? – заикаясь, спросил он.

Кровь бежала у него по подбородку, а губа при каждом движении болела, как зияющая рана. Но он игнорировал боль. – Я подготовил жертву. Для вас! И Александра – ее часть!

– Почему вы решили, что я хочу этого? Если бы я хотела ее крови, то собственноручно перерезала бы ей горло. Если бы мне хотелось ее подчинения, я бы сразу же взяла ее, и она кричала бы от желания и больше никогда не вспоминала бы о вас.

– Речь идет не о ней. Ведь она – всего лишь средство для достижения цели. Жертва – это я.

Он заметил, как она подняла бровь. Но не успела женщина спросить, почему он считает, что она могла бы заинтересоваться этой жертвой, как Генрих поднял руку.

– Вы дважды высмеяли меня, и ваша насмешка причинила мне невероятную боль, – заявил он. – Вы дважды дали понять, что не верите мне. Я докажу вам, что вы ошиблись. И для этого мне нужна Александра.

Она кивнула в сторону центральной башни.

– Изольда была моим подарком для вас. Почему вы не приняли ее?

Он улыбнулся, не обращая внимания на израненную нижнюю губу.

– Это подарок для слуги, – ответил он.

Она задумчиво смотрела на него. Физическое возбуждение стихло, но все его существо вибрировало от напряжения, заставляя дрожать тело. Что бы ни произошло за последние мгновения, он приблизился к ней больше, чем когда-либо, больше, чем даже в тот кровавый день в Праге.

– Вы хотите сказать, что оставались целомудренны с тех самых пор, как были здесь в последний раз?

Генрих понял, что может рискнуть.

– Не в мыслях, – возразил он. – В мыслях я так вас трахал что весь мир вокруг меня пылал.

Ему показалось или ее глаза и правда сузились до щелок, а уголки рта вздрогнули? Он почувствовал, что у него снова встает, хотя губа болела просто невыносимо.

– Что вы задумали? – спросила она.

– Сначала я должен сделать то, что не успел довести до конца за время путешествия сюда. Я вернусь не позже чем через два дня.