Хранительница ароматов

Мне не нужны были эти незнакомые запахи, но я знала, для чего предназначены мыло и вода. Сняла одежду, мое тело все еще дрожало от длительного голодания и недели, проведенной в постели. Села на край ванны и опустила туда ногу, почувствовала горячее. И заскользила вниз, пока над водой не остался торчать только мой нос. Тепло обволакивало меня – это было невозможно хорошо. Я разглядывала свое исхудавшее тело – бледная кожа в белой ванне была почти невидимой. Мне захотелось остаться в ней навсегда.

Вода уже остыла, когда Колетт постучала в дверь.

– С тобой там все в порядке? – спросила она.

– Да, – прозвучал мой ответ.

Позже я вытерлась, оделась и пошла на кухню, где Колетт усадила меня в кресло-качалку. Там не спеша я оглядела горшки, висящие на крючках, тарелки и миски на полках, яблоки в плетеной корзинке. Мне было известно о существовании этих предметов.

– Как насчет чая? – предложила Колетт.

Я молча кивнула. «Ты можешь это сделать, – успокаивала я себя. – Это не так уж и странно».

Женщина сделала запястьем круговое движение, и из большой белой коробки вырвалось голубое пламя. Я закричала и побежала к своей кровати. Пролежала несколько часов, сжимая зеленый отцовский флакон, представляя, что мы с ним снова в хижине. Но это было утешение, заключенное в стекло. Жизнь никогда не будет прежней, и я никогда не смогу вернуться назад.

В последующие дни я узнала много нового. В этом месте печи не требовали дров, а тепло не требовало огня. Часы делили день на равные части, а барометры превращали погоду в цифры. Колетт и Генри щелкали выключателями, и ночь уходила; они держали около уха маленькие коробочки и разговаривали с невидимыми людьми.

Запахи этих новых вещей были необычными, слишком острыми и возбужденными, как будто они двигались очень быстро, чтобы не упустить из жизни ничего. К концу каждого дня я отчаянно нуждалась в запахе островной грязи под ногами, дыма из печи, овсянки и табака беглеца.

Я никуда не вписывалась. Здесь не было нужды ходить за фуражом или добывать огонь. Колетт заваривала чай из пакетика, а не из типсов. Все навыки, которыми я так гордилась, здесь не имели никакого значения, а те, что мне были нужны, окружающим были совершенно непонятны. Ночью я засыпала и во сне возвращалась на остров, надеясь найти свой дом, но просыпалась с криком.

У Генри, русалочьего человека, были седые волосы, но двигался он с гибкой энергией гораздо более молодого мужчины. Он проводил все свое время, работая неподалеку, и стук его молотка обеспечивал ровный ритм дня. Находясь внутри дома, он был тих и ненавязчив. Я видела, что он наблюдает за мной, ожидая вопросов. Папа обычно проделывал это с цыплятами, когда они были взволнованы: стоял в курятнике, пока они не успокаивались. Воспоминание было жгучим, острым и шипящим. Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к тому, что его больше нет?

– Как вы меня нашли? – наконец спросила я Генри.

Я откладывала это, подозревая, каков будет ответ.

Он посмотрел так, словно что-то решал. Затем сказал:

– Старик Дженкинс, который тоже живет на островах, нашел твоего отца…

Колетт вышла из кухни и едва заметно покачала головой. Генри смущенно кашлянул.

– Мне жаль, Эммелайн, – проговорил он.

Моя вина. Моя вина. Моя вина.

– Мне пришлось ждать подходящего прилива, чтобы пройти через ваш канал, – продолжал Генри. – Было мучительно знать, что ты там совсем одна.

Я сосредоточенно разглядывала свои руки, лежащие на коленях. Совсем не хотелось думать о тех днях. Рука Колетт мягко взяла меня за плечо.

– Помню, как твой отец принес тебя сюда.

Ее слова заставили меня поднять глаза.

– Что?!

Она кивнула.

– Ты была крошечная, едва ходила. Мы понимали, что твой отец боролся с чем-то или с кем-то. Как и очень многие, кто сюда приезжает, знаешь ли. Что было определенно ясно, – добавила она решительно, – так это то, что он любил тебя. И мог о тебе позаботиться. В противном случае я бы никогда не позволила увезти тебя на тот остров.

Генри кивнул.

– Мы ничего не имеем против уединенного образа жизни, но не терпим жестокости, – сказал он. – И по тому, что твой отец просил, когда вы обосновались на острове, стало понятно, что у вас все в порядке.

– Что вы имеете в виду?

– Он оставлял мне записки в пустых коробках. Сообщал, когда тебе хотелось чего-то особенного.

Синий дождевик. Книги и шоколад. Клео. Я поняла это и отвернулась, чтобы они не видели моих глаз.

– Мне кажется, на сегодня достаточно, – промолвила Колетт.

Было время в моей жизни, когда я чувствовала себя взрослой и самостоятельной. Сейчас же я была так напугана внешним миром, что боялась покидать дом. Сидя в своей комнате, рассказывала сама себе истории из отцовской книги сказок. Про девочку в красном плаще, бегущую по лесу. Про джинна, заточенного в бутылку, который со временем становится все более могущественным. Про детей, заблудившихся в чаще, у которых для спасения были только хлебные крошки. Мысленно повторяла эти истории, словно они могли подсказать мне, как ориентироваться в странном месте, в котором я очутилась, но лучшее, что они могли сделать, это помочь забыться. Страстное желание вернуть то, что ушло навсегда, заставляло меня возвращаться к ним снова и снова, как будто с их помощью можно было изменить финал моей собственной истории.

К жизни меня вернул пес по кличке Додж. Поначалу я боялась его из-за грубой шерсти и острых клыков, так напоминающих медвежьи. Даже несмотря на то, что шерсть была золотистой, а белая морда со спокойными глазами теплого коричневого цвета выглядела добродушно, я стояла в дверях кухни или гостиной, не решаясь войти до тех пор, пока Колетт не будила его, чтобы вывести на крыльцо.

Но однажды, когда я подошла к кухне, он просто встал и сам направился к входной двери, ожидая, когда его выпустят. Будто все понимал. Колетт открыла дверь, и я услышала, как он плюхнулся на крашеные доски крыльца.

Было любопытно наблюдать за ним из окна. Додж снова уснул, его дыхание стало ровным и спокойным. Внезапно он резко поднял голову, всем видом демонстрируя полную боевую готовность. Мне, стоявшей по другую сторону стекла, понадобилось чуть больше времени, чтобы учуять запах двигателя и увидеть лодку Генри, входящую в гавань. Пока я напрягала обоняние, Додж уже вскочил, неторопливо спустился вниз к причалу и стал ждать, когда Генри пришвартует лодку. Подойдя, хозяин наклонился и погладил собаку по спине.