Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь

Ближайшей целью человеческой жизни и деятельности Сенека считал преодоление с помощью философии бренных, материальных рамок существования для всемерного приближения к вечному и идеальному — к божественной истине. «Тело для духа, — заявлял он, — бремя и кара, оно давит его и теснит, держит в оковах, покуда не явится философия и не прикажет ему вольно вздохнуть, созерцая природу, и не отпустит от земного к небесному. В этой отлучке он ускользает из-под стражи и набирается сил в открытом небе» (там же, 65, 16).

Делая акцент на необходимости преодоления материальной природы, сковывающей дух человека, Сенека практически доходит до апофеоза смерти, чем и определяется известная стоическая позиция в отношении жизни и смерти. «Этот медлительный смертный век, — пишет Сенека, — только пролог к лучшей и долгой жизни. Как девять месяцев прячет нас материнская утроба, приготовляя, однако, жить не в ней, а в другом месте, куда мы выходим, по видимости способные уже и дышать и существовать без прежней оболочки, так за весь срок, что простирается от младенчества до старости, мы зреем для нового рождения. Нас ждет новое появление на свет и новый порядок вещей. А без такого промежутка нам не выдержать неба. Так не страшись, прозревая впереди этот решительный час: он последний не для души, а для тела» (там же, 102, 23–24).

Признавая равные для всех возможности в приобщении к философии и приближении, таким образом, к богу, Сенека выразительно распространял это свое утверждение также и на рабов: «Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому. Они рабы? Нет, твои смиренные друзья. Они рабы? Нет, твои товарищи по рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой и над ними одинакова власть фортуны» (там же, 47, 1). К этой теме Сенека возвращается не раз, и, хотя утверждения римского философа о том, что все люди практически находятся в одинаковом положении, что рабы в духовном плане ничуть не хуже свободных и что действительно порочным является лишь рабство добровольное, не выходят из круга абстрактно-нравственных заявлений, трудно переоценить значение этой позиции. Она исходила из признания известного равенства всех людей, и этот тезис о равенстве всех перед лицом истины, перед лицом бога, вполне был сродни христианскому тезису о равенстве всех во Христе.

В религиозно-нравственной доктрине Сенеки заключено много такого, что чрезвычайно роднит его с христианством и делает одним из самых непосредственных философских предтеч этого вероучения. Религиозно-философское учение Сенеки сближают с христианством такие черты, как строгий, последовательный монотеизм, с представлением об определяющем значении божьего промысла; установка на нравственно-религиозное назначение философии, посредством которой возможно овладение добродетелью, а вместе с тем и постижение бога; радикальное различение природы материального и духовного, а соответственно, и различие большего и меньшего государства, избранного сообщества мудрецов и праведников и остального общества; наконец, представление о равенстве всех людей от природы, а именно в отношении духовного совершенства и приобщения к божественной истине. Но были, конечно, и существенные различия, не позволяющие совершенно растворять учение римского стоика в христианской доктрине. Так, Сенеке был свойствен своеобразный монизм — убеждение в том, что в мире господствует разумное и доброе начало, тогда как христиане хотя бы отчасти склонялись к дуализму, к признанию извечной борьбы добра и зла. Соответственно, Сенеке свойствен и иной, чем это было у христиан, взгляд на природу человека: у него нет идеи греховности человека и все злое в традициях античного рационализма рассматривается как результат заблуждения. Равным образом несвойственно Сенеке и смирение в духе, характерном для христианства. Он признавал неограниченные возможности духовного совершенствования человека, неограниченные права распоряжаться всем своим — достоянием, жизнью, включая даже право на самоубийство. Вообще философия Сенеки была еще слишком проникнута античным рационализмом, чтобы стать родоначальницей или ипостасью христианства.

Последним в ряду философских предшественников христианства необходимо назвать гностицизм — идеалистическое направление, ставшее особенно популярным на рубеже старой и новой эры на эллинизированном Востоке, в частности и среди иудейской интеллигенции. Гностицизм более всего известен из полемики Иринея, епископа Лугдунского (Лионского), с более поздними его представителями, уже затронутыми христианством, — такими, как Василид из Антиохии и Валентин из Александрии (соответственно первая и вторая половины II века). В дошедшем до нас сочинении Иринея «Обличение и опровержение учения, ложно именующего себя гносисом» философия гностиков представлена как плагиат из христианства, однако, несомненно, учение это развилось достаточно рано и само успело повлиять на христианство (это доказывается примером Филона Александрийского, о котором речь пойдет ниже).

Важнейшее положение гностицизма сводилось к признанию божественного начала мира и ряда последующих эманаций, включающих в конце концов и наш материальный мир. Этой онтологической концепции вполне соответствовало и мистическое учение гностиков о познании — гносисе, откуда они и получили свое название. Решающее значение здесь придавалось мистическому слиянию с божеством путем аскезы и магии, посредством преодоления материального бытия и приобщения человека к более высоким духовным началам. Гностическое учение импонировало духовным запросам античной интеллигенции: оно предлагало стройную концепцию мира, объединявшую в единую систему бога, разум и материю. Своей мистической концепцией познания оно сулило возможности приобщения человека к глубинным истинам, к тайнам бытия, трактуемым в религиозном ключе. Это был вид утонченного, интеллигентского богоискательства, внесшего известную лепту в формирование христианской доктрины. Однако изощренная метафизика гностицизма делала его доступным лишь для хорошо подготовленного, образованного меньшинства и исключала широкое распространение в качестве универсальной религиозно-философской доктрины, одинаково приемлемой для всех.

Мы рассмотрели два направления, по которым шло предуготовление христианства, — восточные мистернальные культы и античную идеалистическую философию. Различные по своей сути, они использовались в поисках новых религиозных истин различными слоями населения: первое — широкими массами народа, второе — по преимуществу интеллигенцией. Впрочем, стихийно развивалось и взаимодействие этих двух духовных потоков, как это видно на примере Апулея — писателя, не чуждого философии, но вместе с тем страстного почитателя Исиды. Залогом успеха в поисках новой универсальной религиозной доктрины могло быть слияние этих двух направлений в единый поток, что и произошло естественным образом на той почве, которая, казалось, самой судьбой была предназначена для такого синтеза. Речь идет об эллинизированной иудейской Палестине, где синкретическое культурное развитие подготовило слияние восточного религиозного и античного философского моментов и где как раз в это время обнаружилось особенное, по сравнению с другими регионами античного мира, тяготение к новой религии утешения.

Иудейский мессианизм

Чтобы понять, каким образом на почве Древней Иудеи развилось мессианское религиозное движение и почему оно достигло такой силы и яркости выражения, что смогло привлечь к себе тянувшиеся к новой религии народы античного мира, необходимо хотя бы вкратце познакомиться с историческими судьбами древнего иудейского народа.

Окончательно евреи утвердились в Палестине к концу XIII века до н. э. Длительная борьба с местным народом хананеями и одним из прибрежных «народов моря» — филистимлянами содействовала разрыву еврейских племен с традициями первобытнообщинного строя и формированию у них раннеклассового общества. На рубеже XI–X веков до н. э. в Палестине складывается объединенное царство Израиля и Иуды со столицей в Иерусалиме. Создание этого государства было связано с деятельностью царя Саула, его преемника Давида и сына последнего — Соломона. Однако независимое существование этого единого государства оказалось очень коротким. При незадачливых преемниках Соломона во второй половине X века древнееврейское государство распадается на два небольших самостоятельных царства: на севере — Израиль со столицей в Самарии, а на юге — Иуда со столицей в Иерусалиме. Распад политического единства древнееврейского народа, с одной стороны, и наступление на Палестину соседних крупных государств, с другой, обернулись для иудеев катастрофой. В конце VIII века до н. э. ассирийцы разгромили Израиль — в 722 году ассирийский царь Саргон II разорил Самарию. В начале VI века вавилоняне разгромили Иуду: в 597 году в первый раз, а в 586 году — во второй, когда вавилонский царь Навуходоносор взял и разрушил Иерусалим, причем масса народа была уведена им в плен («вавилонское пленение»).

Разгром персидским царем Киром Старшим Нововавилонского царства и взятие им в 538 году Вавилона открыли некоторые перспективы для возрождения Иудеи. Евреям разрешили вернуться на родину, был заново отстроен Иерусалим и восстановлена святыня древнееврейского народа — Иерусалимский храм. Однако надежды, если таковые и существовали, на полное политическое и национальное возрождение оказались обмануты: Иудея осталась под властью персов, затем, после разгрома персов Александром Македонским, перешла под власть этого царя, а еще позже стала частью владений одного из эллинистических государств — державы Селевкидов. Правда, в середине II века до н. э. в результате восстания, поднятого братьями Маккавеями, Иудея вновь обрела независимость, но только на короткое время. В 63 году до н. э., после аннексии римлянами селевкидской Сирии, она также попала под власть Рима. На первых порах номинально римляне сохранили правление царей из местной династии. Но в 6 году н. э. Иудея окончательно была превращена в провинцию с римским прокуратором во главе.

Необходимо отметить, что римская провинциальная политика столкнулась здесь с упорным сопротивлением. На притеснения властей, на финансовый гнет, на бесцеремонное отношение римских наместников к иудейским обычаям и святыням местное население отвечало вспышками протеста. Наиболее крупными выступлениями явились два больших восстания, две так называемые Иудейские войны: первая — при императоре Нероне, в 66–70 годах, а вторая — при Адрнане, в 132–135 годах н. э. Римские войска жестоко подавили оба восстания. Многие города были разорены дотла (Иерусалим — еще при подавлении первого восстания), множество людей убито или уведено в полон и продано в рабство, огромное число, спасаясь от репрессий римских властей, выселилось за пределы Палестины, пополнив население иудейской диаспоры — давно уже существовавшей зоны рассеяния иудеев по берегам Средиземноморья. По подсчетам новейших ученых, из 3–4 миллионов человек, составлявших в ту пору еврейское население античного мира, на долю Палестины осталось около 700 тысяч.

Эта историческая трагедия древнееврейского народа нашла яркое отражение в крупнейшем памятнике его религиозной мысли — Библии. Впрочем, определение Библии как памятника религиозной мысли отражает лишь наиболее существенную ее черту; на самом деле Библия является литературным сводом, включившим в себя самые разнообразные сочинения, созданные еврейским народом в глубокой древности: мифолого-религиозные предания и трактаты, исторические хроники, религиозно-политические памфлеты, романические повести и т. д. Этот сложный состав находит отчетливое отражение в самом названии: «библия» в переводе с греческого буквально означает «книги», «сочинения», что точно соответствует обозначениям этого памятника в древнееврейском языке.