Хроника двойного контракта

— Соседи приходили, — объяснила она. — Соболезнования…

— Понимаю…

Шкурко села на пуфик и наполнила свою рюмку.

— Выпьем, детектив?

— Выпьем. Только сначала ответьте — кому вы звонили по сотовому телефону, когда ехали за рулем своего «Мерседеса» к дому?

— Откуда ты знаешь? — Шкурко даже испугалась, забегав глазами по моему лицу.

— У меня в машине «авторадар». Еще он называется «антирадаром». Если рядом находится точка срабатывания милицейского радара, радиостанции или сотового телефона, он начинает пищать. Я ехал за вами и не встретил на пути ничего, что бы являлось раздражителем спокойствия «антирадара». Значит, его источник находился внутри вашей машины. Значит — это ваш сотовый телефон. Значит, вы с кем-то разговаривали. С кем?

— Иногда мне кажется, что ты — ясновидящий, иногда — дурак…

— Может быть, иногда я вам и кажусь дураком, но только не сейчас.

— Ты прав. Я разговаривала по телефону с друзьями Саши. Сказала, что через полтора часа я буду их ждать дома. Это те друзья, которые не смогли прийти на похороны. Может, не будем терять время, раз ты не собираешься оставаться на поминках?

— Можно и начать, — согласился я. — Только с чего?

— С главного… — Шкурко вздохнула и поставила рюмку на стол. — Или сначала выпьем? Помянем добрым словом?..

— Может, не будем торопиться? Успеем еще.

— Как знаешь, — повторила Шкурко свою, пожалуй, любимую фразу. — Дело твое… И медленно выпила водку.

Я подождал, когда Любовь Витальевна примет свою обычную позу, вынул из кармана сигареты и закурил.

— Я начинаю, хорошо?

— Слушаю тебя. — Она снова потянулась к бутылке. Я поиграл бахромой на скатерти и поднял голову.

— Может, и Александр Олегович меня послушает? Шкурко побледнела.

Она смотрела на меня немигающим взглядом, пока я не усмехнулся:

— Бросьте, Любовь Витальевна! — И громче: — Полно вам, Александр Олегович, по комнатам прятаться! Выходите, водочки попьем, о делах наших, точнее, ваших поговорим…

Раздался шорох бамбуковой занавески, и на пороге с армейским кольтом в руке появился полчаса похороненный, а ныне воскресший — Александр Олегович Шкурко. Будь я художником, назвал бы эту картину: «Явление Шкурко народу».

Любовь Витальевна была близка к обмороку, Александр Олегович — к тому, чтобы разрядить в меня пистолет.

— Спокойнее, спокойнее, ребята!.. — Нужно было, пока не поздно, остановить обоих. — Через час сюда придут гости, и они будут очень удивлены, увидев живым народного депутата, несущего вниз по лестнице труп гражданина в форме дирижера!

Шкурко-муж опустил пистолет и присел на стул рядом с женой. Такой расклад меня устраивал, поэтому я перевел дух и спросил:

— Давайте, я все расскажу по порядку, а решение будем принимать сообща, хорошо? И это… Александр Олегович, уберите, ради бога, пистолет. Я на него уже смотреть не могу…

Любовь Витальевна прижалась к мужу, и он обнял ее, продолжая демонстрировать мне дульный срез кольта сорок пятого калибра. Наконец он выдавил из себя:

— Рассказывай.

— А где «пожалуйста»?

— Если ты действительно умен, то ты должен понимать, что теперь терять мне нечего. Поэтому выкладывай все побыстрее…

— Терять вам как раз есть чего. И хорошо, что я успел вам об этом сообщить. Вам, как депутату, должно быть известно такое выражение — и волки сыты, и овцы целы? Да наверняка знакомо… Это основной принцип у вас, депутатов…

— Время идет… — простонала Любовь Витальевна просящим тоном.

— Идет, — согласился я. — Вы уже побывали на похоронах? Есть желание еще разок туда съездить? Съездите! Только теперь уже не в роли Арлекино, а на правах настоящей вдовы! — Я сознательно переходил на грубость. — И если еще раз вякнешь без команды — я тебе на башке бутылку разобью! Не подскакивай, воскресший! И опусти пистолет, пока я ваше чертово семейство за «решку» не пристроил лет на пятнадцать каждого! Придурок… Если к вечеру я не заберу из рук одного артиста письмо, то он его опустит в почтовый ящик. Подсказать, аббревиатура из трех букв какого ведомства указана на адресе получателя? Так что прижмите свои куцые хвосты и сидите спокойно! Говорить будете только тогда, когда я задам вопрос.

Я снова перевел дух и успокоился. К этому разговору я готовился долгие часы прошедших суток.

— Эта история началась давно. Около трех лет назад. Тогда преуспевающий дипломатический работник Александр Шкурко работал в составе дипломатического корпуса в Германии. Дела шли хорошо, и дипломат успевал сочетать работу на благо государства с удовлетворением личной, всепоедающей страсти — увлечения живописью. Однажды он познакомился на одной из выставок с жуликом по натуре и мастером кисти Зигфридом Шальке. Помните, Любовь Витальевна, когда в вашей квартире из моих уст впервые прозвучало это имя?.. Сразу после того, как я увидел на стене эти пейзажи! К вашему несчастью, я тоже увлекаюсь живописью, но не как художник, а как любитель. Не дал мне бог такого таланта, как вашему мужу… Имя Зигфрида Шальке я услышал в ту пору, когда работал оперативником в отделе по борьбе с экономическими преступлениями. Нам тогда попался один гражданин Польши, пытавшийся продать два наброска — черновых наброска — Саврасова. Вот тогда я и услышал про Шальке, как об уникальном создателе художественных копий. Он создавал с истинных полотен такие «репро», что отличить их от настоящих могли только эксперты с соответствующим оборудованием. Дело «поляка» находилось у меня. Вот тогда-то я и смог изучить и способы письма, и характер всех преступных действий Шальке. Обладая умом недюжинной силы, он сделал то, до чего не могли додуматься все поддельщики полотен — он искусно делал копии и… объявлял их копиями. Его работы признавались знатоками и вскоре о нем пошел слух, как о великом «копиторе». Его работы по вполне доступным ценам приобретали банки Германии, частные лица, а иногда — просто мошенники, как «мой» поляк. Дальше — больше. Появились первые выставки Шальке с полотнами «Веронезе», «Рубенса», «Ван Гога», «Моне»… На одной из таких выставок и познакомился с Шальке наш дипломат-депутат… Так, Александр Олегович? Или в каком-то другом месте вы познакомились?.. Впрочем, не так уж это важно. Встреча произошла. Встреча двух мошенников и жаждущих денег дельцов. Не знаю, какие уж аргументы выдвигал дипломат Шкурко художнику Шальке, только тот согласился на следующее.

Я отвлекся, прикуривая сигарету. За это время Шкурко успел наклониться к жене и шепотом спросить: «Как ты, милая?» Та еще теснее прижалась к нему.

Вот нервы у людей!..

— Так вот, продолжаю… После коротких переговоров жулики пришли к следующему соглашению. Шальке скупает в Германии краденые полотна и передает их Шкурко. Но, перед тем как их отдать, он покрывает их защитным слоем и поверх него рисует «свою» картину. Украденную картину-подлинник в Германии продать сложно и опасно. А купить картину «копитора» Шальке — просто. Но все-таки опаска есть, и Александр Олегович переправляет картины дипломатической почтой. А кто же встречает картины в России? Вот тут и проявляется все остроумие жуликов международного масштаба. Картины в России встречает все тот же Шальке, который зачастил в Москву. Я проверил. За последние два с половиной года Зигфрид Шальке побывал в России восемнадцать раз! Пока все правильно, Александр Олегович?..

— Продолжайте, вас очень интересно слушать.

— Правда? Сомневаюсь, что открываю для вас что-то новое… Ну да ладно… Теперь главное — смысл всего этого предприятия. Он заключается в том, что, находясь в России, Шальке смывает с картин свою высокохудожественную мазню, придавая картинам прежнее лицо. После этого картины продаются Шкурко частникам в России. Истинные ценители и просто «новые русские» денег не жалеют, а интересоваться, откуда у «продавца» взялась картина Моне, — не повернется язык. Так, товарищ Шкурко? Вы у нас из какой фракции?..

Шкурко пистолет не спрятал, но водки налил. Себе и жене. Не напились бы…

— Увидев у вас «работу» Шальке под названием «Закат» Рериха, сначала я не удивился. Я удивился, когда увидел рядом с ней подлинник Рериха. А когда увидел в вашей спальной комнате «Ущелье среди скал» Фридриха, «работы» Шальке, вот тут я удивился не на шутку! Во-первых, настоящий ценитель никогда не разместит подлинник рядом с копией, бок о бок. Во-вторых, подлинник можно в одиночку повесить в спальне. От посторонних глаз подальше, к себе — поближе. Вы — безусловно, знаток живописи и ее ценитель. Вы бы повесили подлинник рядом с копией только в одном случае — если бы копия была… подлинником! Я об этом сразу не подумал. А потом — догадался, что сначала все три картины в вашем доме были «копиями», но вы не выдержали и с одной из них сняли защитный слой. Вы не могли ею любоваться из-за мазни Шальке, а сердце требовало этого! Я прав? Ну, ответьте, я прав?!