Хроники Единорога. Охота

Аспирант вяло кивнул.

– Превосходно. Но это еще не все. Говоря по правде, я у тебя ту боль вовсе не забрал. Я ее лишь временно заблокировал. Так что, если я еще раз увижу или почувствую, что кто-то из твоих песиков обнюхивает меня под хвостом, я сделаю так, что кошмар возвратится. И постараюсь, чтобы он был во сто крат более страшным.

Филипп был бы ошарашен, если бы не то, что он и пошевелится не мог. Его глаза выражали безграничное изумление.

Телепат не мог отказать себе в удовольствии еще немного его накрутить.

– Мужик, ты и вправду верил, будто бы у тебя имеются какие-то шансы?... Знаешь, иногда банальный случай приводит к тому, что внезапно все начинает складываться. У меня была проблема, и проблема огромная, и тогда твои парни появились под пабом, тем самым предлагая, как на тарелочке, ее решение. Старичок, которого указал бармен, все выдал, ведь правда? Сдал меня, сукин сын. А вы, профи по допросам, заглатывали его слова, будто голодные пеликаны. Ты и поверить не можешь, как я балдел от радости, стоя в толпе на углу "Войска Польского", когда твои люди выпытывали у меня, в какую сторону я сбежал. Не тогда ли тебе пришла в голову гениальная идея применить снайперов? – Глаза аспиранта сделались идеально круглыми. – Все так, мишенька, я водил тебя на поводке с самого начала и ручаюсь, что это еще не конец. Это не ты ожидал меня здесь, а я тебя, а точнее, то оружие, которое мне нужно. Признаюсь, ты чуть не попутал мои планы с той мобилкой. Так выглядят истинные проблески гениальности, дорогой мой, именно так, только тебе не хватило решительности. В конце концов, ты прибыл сюда, и я вытащил из твоей головы расположение снайперов. Мои люди тут же занялись ими, а наша болтовня служила только тому, чтобы дать им время на действия. – Мундек бросил взгляд на часы. – А теперь последнее и самое важное. С этого момента ты работаешь на меня. Будешь делать все, что я тебе скажу. Правительства нет. Ваш комендант утратил покровителей и свалил за границы Союа. Половина его подлиз уже пакует чемоданы. Сам знаешь, какой бардак царит в комендатуре с момента "несчастного случая" с премьером. Не потому ли у тебя была столь большая свобода во время погони за мной? Ведь раньше даже твой дяденька из центрального аппарата не дал бы тебе подобной свободы.

Дзик кивнул в очередной раз.

– А..ак... как я опъясню п-потею оужия?

Аспирант начал разговаривать, поначалу нечетко, борясь с онемением, достававшим до шеи.

– Спокойно. Ничего опасаться не надо, во всяком случае, пока будешь вести себя вежливо.
– Мундек оттер лоб платком. – Твои паяцы запомнят данную операцию, как неудачную. Я не появился на месте встречи. Так что напотелись напрасно. Но ты не сдаешься, операция продолжается, оружия ты не сдаешь, таишься и следишь. Дедок из паба вскоре получит новые сведения. Через пару-тройку дней расставишь на меня еще одну неудачную ловушку. После того получишь свои снайперские винтовки. Кстати о птичках, стрелков найдешь в темно-синем фургоне на поле "С". Они уверены в том, что ты взял их на разведку перед началом собственно операции, и не помнят, что брали оружие. Выступать они не станут, если ты устроишь им это время и сможешь удержать их подальше от интендантуры до времени нашей следующей встречи. Надеюсь, Филипп, что это начало нашего плодотворного сотрудничества. Через пять минут ваше болезненное состояние пройдет.- Мундек указал на неподвижных оперативников. – Еще тебе следует плюс за то, что послушал мою подсказку и выбрал место операции так, чтобы оно не находилось в радиусе действия камер охраны. Благодаря этому, ни у тебя, ни у меня не будет ненужных стрессов.

– Ну а Мавта? – проблеял полицейский, обильно пуская при этом слюну, когда паралич мышц достал уже до его нижней губы.

Телепат делал это сознательно, постепенно расширяя границы паралича мышц, благодаря чему усиливал чувство страха у собеседника. Он рассчитывал на то, что паника не позволит Филиппу разумно думать. В течение нескольких последующих минут аспирант останется один на один с медленно ползущим вверх онемением, задумываясь над тем, что произойдет раньше: невозможность зачерпнуть воздуха или высвобождение. Небольшой такой урок послушания.

– Терпение, поначалу ты должен доказать, что стоишь тех усилий, которые я на тебя трачу.

Мундек похлопал Дзика по покрытой потом щеке и спокойно вышел автомобилям, оставляя за собой восемь живых статуй, в том числе, семерых нечеловечески вспотевших "мыслителей" Родена, сидящих на бетонных столбиках, обозначающих границы парковки.

ЧАСТЬ III

МЕСТЬ

– Вредный ты сукин сын, Тадек, - но ты мне нравишься, - сказал Лис. – Вот попросту нравишься.

Молодой сплюнул под ноги кусочком зубочистки, которой он вытаскивал между зубов волокна разваренной куриной грудки. Чертов стукач в сутане питался, словно последний нищий в приюте. День за днем разваренные, хотя жесткие, как черт знает что, представители куриного рода, павшие, похоже, от старости, поскольку медлительная старушенция, которую ксёндз называл экономкой, ничего живого, наверняка, догнать не могла. От обещанных Лисом рулек в меду остались одни воспоминания.

Они сидели на веранде, ксёндз в серых брюках и черной, служебной рубахе, но без колёратки, они же – в застиранных сутанах, которые хозяин вытащил из бездонного сундука, стоящего на затянутом паутинами чердаке. Пользуясь бодрящим бризом, тянувшимся с озера, все болтали, словно старые приятели и попивали церковное вино, одновременно присматриваясь к закату солнца, видимому, только лишь благодаря просеке, по которой в направлении Помяниц шла линия среднего напряжения. Стоящий на подоконнике старый транзисторный приемник тихо жужжал, в тресках и помехах с трудом можно было выловить отдельные слова диктора. Но даже эти фрагментарные сообщения оптимистично не настраивали. Каждым третьим понятным словом было "кризис"...

Удивительно, что, хотя прошло уже какое-то время с ликвидации правительства, здесь, в провинции, среди обычных людей, паники заметить было нельзя. Жизнь шла обычным чередом – то есть, в меру обычным, поскольку хаос в учреждениях всегда имел место, даже когда по телевизору постоянно показывали говорящие головы правящей элиты.

Вот уже четвертый день они проводили в доме приходского священника, больше похожем на заброшенную лесную хижину, чем на жилище настоятеля. Лис посчитал, что это место идеально пригодно в качестве исходной точки для операций в базе отдыха, и в этом был весьма прав. Домик стоял на отшибе, местные особо не любопытствовали, а приходящей из деревни экономке отец Тадеуш представил их в качестве монахов, которые должны подготовить документацию, связанную с планируемой реставрацией церкви. Благодаря этому, им был гарантирован полный покой и уважение туземцев.

Ближайшие застройки находились метрах в четырехстах по прямой в сторону запада, за густым сосновым лесом, но то была еще не деревня, а всего лишь выселок на несколько дымов. Собственно Новитница растягивалась вдоль небольшого озера в полукилометре к востоку от деревянного костёла – настоящей жемчужины сакральной архитектуры – возведенного на ближайшем холме, единственном месте в округе, которое не тонуло в грязи, когда приходила дождливая осень.

– Так как, по маленькой, - сказал отец настоятель, поднимая стакан.

– По маленькой, - Лис чокнулся с ним и выпил золотистую [42] жидкость до дна. Он облизал губы, после чего обнял духовную особу дружеским жестом. – А вот скажи мне, Тадек, только честно, может ли живущий в грехе священник уделять таинства?

– Конечно же может, - без колебаний ответил спрошенный, потянувшись к полупустой бутылке.

– А почему же?

– Не понимаю, пан полковник... – отец Тадеуш подозрительно глянул на Лиса.

– Какого слова ты не понял, сверчок? – задал телепат риторический вопрос, подвигая свой стакан поближе. – По моему скромному мнению, священник, который утратил веру, нарушил данное им слово, да что там – присягу, и тем самым утратил связь с Богом, уже не может Его представлять.

42

В Западной церкви для причастия предпочитают белое вино, чтобы не допустить появления пятен на пурификаторе (маленьком полотенечко для очистки литургических сосудов). Восточные церкви предпочитают красное вино, которое лучше символизирует кровь.

– Это епископ посвящает в сан, и только он...

– Епископ, то есть – человек, - перебил настоятеля Мундек. – Точно такой же, как ты или я. Его же Господь в сан не посвятил.

– Разве это что-то меняет?

– Ты не понимаешь, Тадек? – телепат неприятно рассмеялся. – Действительно не понимаешь?

Священник пожал плечами и наполнил стаканы до краев.

– Вы уж извините, пан полковник, но вопросы веры не такие простые, как вам, атеистам, кажется.

– Пан полковник не извинит, - ответил Мундек. – Пан полковник прекрасно знает, как обстоят дела. Что бы ты не говорил, Тадек, ты и твои долгополые дружки довели веру до упадка.

– Чушь, - фыркнул настоятель и одним духом опустошил свой стакан.

– Нет, дорогой мой. Это не чушь. Люди сегодня массово отступают от Церкви. Ты когда был в последний раз в голоде? В крупном городе?

– Ну, будет уже...

– Неважно, сверчок. Живя здесь, в провинции, ты не замечаешь кризиса веры, потому что имеешь дело с простыми людьми, - он должен был сказать: примитивными, но в последний момент удержался от подобного эпитета – в замкнутом кругу, в котором один другого контролирует, а отсутствие на мессе уже становится причиной для ядовитых сплетен. Только эта вера показная, ведь правда? В девять месса и исповедь, в три часа дня залитая водярой рожа и избитая до крови жена. Хотя суп вовсе даже и не был пересолен. Ты прекрасно знаешь об этом. Видишь это ежедневно. И не реагируешь, пока бабло звенит на подносе. Говорят, что ксёндз – это чиновник Господа Бога, и, похожа, это верно. Получаешь, ставишь штампик, выписываешь, получаешь надлежащее бабло... За все, в соответствии с прейскурантом или сколько там не жалко, лишь бы не меньше полусотни...