Хроники Хокмуна. Рунный посох

Пропорции зала были причудливо искажены. Кое-где потолок спускался почти до пола, в других местах поднимался футов на пятьдесят. Окон не было; помещение освещалось несколькими факелами, укрепленными на стенах. В центре зала, окруженное трупами, лежащими здесь, видимо, уже давно, стояло огромное кресло черного дерева, а перед ним покачивалась подвешенная к потолку огромная клетка, похожая на птичью. В клетке, сгорбившись, сидел человек.

Кроме него, в этом странном зале не было ни души. Хокмун осторожно вошел и приблизился к клетке.

Именно из нее и доносились звуки, которые он слышал за дверью, — бормотание и стоны. Казалось невероятным, что человек способен так громко говорить и стонать. Хокмун решил, что причиной тому — необыкновенная акустика зала.

В тусклом свете факелов человек в клетке был едва различим.

— Кто вы? — спросил Хокмун. — Узник Безумного Бога?

Стоны прекратились, и человек пошевелился. Затем Хокмун услышал глубокий тоскливый голос:

— Да, можно сказать и так. Самый несчастный из его узников.

Хокмун уже привык к темноте и смог разглядеть незнакомца как следует. Он был долговяз и очень худ, с длинной цыплячьей шеей. Седые волосы свалялись колтуном; грязная борода выдавалась вперед почти на фут. У него был длинный скрюченный нос, а в глубоко посаженных глазах светилось тоскливое безумие.

— Я могу вас спасти? — спросил Хокмун. — Может быть, удастся раздвинуть прутья решетки?

Человек пожал плечами.

— Дверь клетки не заперта. Моя тюрьма — не клетка, а мой череп. О, горе мне!

— Кто вы?

— Когда-то меня называли Стальниковым. Я из древнего рода Стальниковых.

— И вы — в плену у Безумного Бога?

— Да. В плену. Да, именно так. — Узник медленно повернул огромную голову и уныло уставился на Хокмуна. — А вы кто?

— Дориан Хокмун, герцог Кельнский.

— Германец?

— Когда-то Кельн принадлежал стране, которую называли Германией.

— Я боюсь германцев. — Стальников отодвинулся подальше от Хокмуна.

— Меня вы можете не бояться.

— Да ну? — Стальников захихикал, и эхо этого безумного смеха раскатилось по залу. — В самом деле?

Он сунул руку за пазуху и вытащил предмет, висевший у него на шее. Этот предмет был похож на огромный рубин, сияющий темно-красным светом. Хокмун увидел на нем символ Рунного Посоха.

— Разве ты не тот немец, который должен лишить меня могущества?

— Алый Амулет?! — воскликнул потрясенный Хокмун. — Откуда он у вас?

— Что значит — откуда? — зловеще ухмыляясь, переспросил Стальников и поднялся на ноги. — С трупа воина, тридцать лет назад проезжавшего по этим землям. Его подстерегли и убили мои слуги. — Он гладил Амулет, и тот разгорался ярким, слепящим светом. — Это и есть Безумный Бог. Это и есть источник моей болезни и моего могущества. Я у него в плену.

— Ты — Безумный Бог! Где моя Исольда?

— Исольда? Девушка? Новенькая девушка со светлыми волосами и нежной белой кожей? А почему ты о ней спрашиваешь?

— Она — моя!

— Тебе не нужен Амулет?

— Мне нужна Исольда.

Смех Безумного Бога прогремел в зале, отдаваясь многоголосым эхом.

— Так ты ее получишь, германец!

Он захлопал в ладоши, похожие на клешни, и заметался по клетке, словно кукла, которую дергают за одну-единственную нить.

— Исольда, девочка моя! Исольда! Иди-ка сюда, сделай одолжение своему господину!

Из ниши в стене, где потолок почти соприкасался с полом, вышла девушка. Ее силуэт был знаком Хокмуну, но герцог не был уверен, что это его невеста. И все же… «Да, это она. Ее походка, ее осанка».

Его губы растянулись в счастливой улыбке. Он шагнул к ней, протягивая руки.

С диким звериным визгом девушка бросилась к нему.

На ее пальцах были наперстки с металлическими когтями, из одежды торчали шипы, лицо исказила гримаса.

— Убей-ка его, красотка Исольда! — хихикал Безумный Бог. — Убей его, цветочек мой, и получишь в награду его потроха!

Хокмун едва успел закрыть глаза руками. Металлические когти рассекли кожу на тыльной стороне его ладони. Он отпрянул от девушки.

— Исольда, опомнись! Я — Дориан, твой жених…

Но безумные глаза не узнавали его, а из оскаленного рта текла слюна. Острые когти снова метнулись к лицу герцога, и он едва увернулся.

— Исольда…

Безумный Бог хохотал, вцепившись в прутья решетки.

— Убей его, мой цыпленочек! Разорви ему горло!

— Что за сила лишила ее воли? Что заставило ее забыть о любви?

— Сила Безумного Бога, подчинившая и меня, — ответил Стальников. — Алый Амулет всех обращает в рабство.

— Да — если он в недобрых руках… — Хокмун снова увернулся от когтей Исольды и бросился к клетке.

— Руки, в которые он попадет, обязательно станут недобрыми, — со смехом произнес Стальников, когда когти разорвали Хокмуну рукав. — Любые руки!

— Только не руки слуги Рунного Посоха! — произнес гулкий голос. В дверном проеме стоял Рыцарь в Черном и Золотом.

— Помоги! — крикнул ему Хокмун.

— Я невправе, — ответил Рыцарь.

Убегая от разъяренной Исольды, Хокмун споткнулся, и тотчас когти впились ему в плечи. Он схватил ее за запястья и вскрикнул от боли — в ладони вонзились острые шипы. Но все же он сумел высвободиться и отшвырнуть девушку, а потом бросился к клетке, где верещал от восторга Безумный Бог.

Подпрыгнув, он ухватился за прутья решетки и подтянулся. Потом ударил Стальникова, и тот упал. Клетка дергалась и кружилась; Исольда приплясывала внизу, пытаясь дотянуться до Хокмуна.

С круглыми от ужаса глазами Стальников жался к прутьям. Подобравшись к двери, Хокмун распахнул ее и протиснулся в клетку. Внизу в бессильной злобе выла Исольда; алый свет Амулета отражался в ее глазах.

Глядя на чудовище, в которое превратилась его любимая, Хокмун заплакал. Потом с ненавистью посмотрел на Безумного Бога.

По залу разнесся глухой, скорбный голос Стальникова, который направлял в глаза Хокмуну луч Амулета:

— Назад, смертный! Повинуйся мне! Повинуйся могуществу Амулета…