Хроники идиотов

И они таки возникли. В виде атаки ягуаров, которых ведет Икуши Табао. Так что чтобы Елена не падала в обморок, если старлей заглянет к ней в подвал, собственно, на территорию лаборатории, за каким-нибудь препаратом.

Конечно, дядя хотел лишь успокоить, но вышло только хуже. Елена, ни жива ни мертва, стояла, как соляной столб, минуты две. А когда отмерла, первым делом спряталась под стол, чтобы уже оттуда созерцать развитие событий. Благодаря громкой связи можно было знать, что происходит на поле боя. Не понимая многих терминов, все же, ей удалось уяснить, что вроде как атака отбита, хоть и не бескровно. А потом случилось самое жуткое. К ней в подвал действительно спустились. Сначала дверь ухнула, как пушка. В дверном проеме показались совершенно незнакомые Елене личности, из которых оборотнем был только один. Или одна. На первый взгляд сложно определить. Впрочем, Ирэна Шаттенхайм на многих производила подобное впечатление. Остальные же были еще хуже. Эта развеселая орава ввалилась к ней, дабы осчастливить сообщением, что старлей ан Аффите велел им идти сюда и получить научную помощь. Потому что, дескать, родина в опасности, и вообще. Не успела она и рта открыть, чтобы хоть как-то отреагировать на такое заявление, как в коридоре послышались шаги. Шестым чувством чуя, что вот и смерть ее пришла, Орлова забилась под стол еще глубже. Как пить дать, это товарищ ревизор грядет с проверкой, или чем похуже... Вот сейчас он явится, и будет полный абзац...

Но вместо ужасного монстра, которого Орлова воображала себе под столом, на пороге нарисовалось хорошенькое созданьице полуметрового роста. С очаровательной мордашкой-сердечком, огромными светло-зелеными глазками и россыпью золотистых кудряшек. Эта лапочка, что правда, довольно мрачно взирала на окружающую действительность, после чего рявкнула хорошо знакомым голосом:

– Какого ***** в лаборатории ни одного сотрудника, способного обработать раны?.. ******,***************,*************!!!

И пристроился у нее на столе строчить рапорт.

Елена сочла за лучшее все же упасть в обморок. Хотя мера эта ей так и не помогла. Эфла ан Аффите прочно окопался в ее сердце, и, видит небо, не собирался оттуда выбираться. .

Вечером долгого и суматошного дня Ханаан, совершив вечернюю молитву, собирался посидеть и порыться в старых пленках. В них, сколько он помнил, никогда не было порядка, и их периодически приходилось перекапывать. Раскладывать, нумеровать, подписывать... Чтобы всего через месяц опять все перепутать. И вот, стоило ему взяться за это полезное и богоугодное дело, прозвучал звонок в дверь. Послушник не удивился. Существовал один единственный вариант того, кто это может явиться к нему посреди ночи. Нет, на самом деле, больше, конечно, однако срочный выезд отряда ОКР, или затопленных соседей он отбрасывал сразу же.

На пороге стоял Лионель. Мокрый — видимо, на улице шел дождь — взъерошенный и расстроенный. Ханаан не стал задавать вопросов. А зачем? И так все ясно. Раз в неделю, как по расписанию, его товарищ ссорился с женой Амандой, и шел ночевать к послушнику. Обычно к утру оба спорщика успевали выпустить пар, успокоится, взять вину на себя и покаяться. Так что еще на неделю все было тихо.
– Что на этот раз? — вздохнул Ханаан, вешая промокший плащ на спинку стула — сушится, и чтобы вода стекала.
– А мне ведь тетка говорила!.. — раздраженно отозвался журналист, резко разворачивая стул задом наперед и садясь — Говорила мне! Лио, мальчик мой, не женись на женщине из рода Морсте!.. Нет же, баран упрямый...

– Осел — спокойно поправил его послушник, ставя чайник на плиту

– Что?.. — сбился с мысли Лионель

– Упрямый, как осел. Баран — символ глупости.
– Очень смешно!.. — Штудгарт фыркнул и отвернулся.

– Так что там с Амандой и ее родом? — невозмутимо продолжил Ханаан. Он уже закончил возиться по кухне, и уселся напротив. Что правда, сделал он это аккуратно, по-человечески. Дома он носил просторные холщевые штаны и растянутую футболку навыпуск. Но журналист все равно отмечал, насколько его приятель привык к рясе. Даже эта свободная одежда выглядела на Ханаане неестественно и смотрелась, как неродная. Впрочем, он в любой одежде так смотрелся...
– У моей ненаглядной, видите ли, очередная истерика. У нее хрен знает где, в Марселе, за пять тысяч километров отсюда, пропал брат! И знаешь, как она это выяснила?! Он не берет трубку уже час!! Офигеть! — Лионель вскочил с места, и зашагал по тесной кухоньке

– А если мужик пошел с приятелями пива попить, в кино, к любовнице, в конце концов?!

– Гийом не пьет пива — спокойно отозвался Ханаан — Даже я это помню. Так же, в кино он ходит по четвергам, а его любовница предпочитает приходить к нему сама, прости их Господь.

– С тобой невозможно разговаривать!.. Ты все время со мной споришь!

– И не думал.

– Вот видишь!..

Лионель резко распахнул форточку, и, пристроившись на узком подоконнике, закурил, стараясь, чтобы дым не попал на кухню. Ханаан привычно сложил руки ладонями вместе, и журналист знал, что приятель молится про себя об отпущении ему греха.
– Короче, мы опять поругались — печально завершил свою повесть журналист, докурив и вернувшись на место. Послушник молча разлил по чашкам кипяток, бросил в него пакетики, и на секунду задумался, вспоминая, есть ли на этой кухне хоть что-то вкусненькое. Лионель хмыкнул. Чай был с эхинацеей, он такой терпеть не мог, полагая «запаренным веником», да еще и в пакетиках. Но после прогулки под дождем придется к нему причаститься, если он не желает заработать простуду, или чего покрепче. Годы, все же, уже совсем не те. А что касается «вкусненького», то нашлись сухофрукты и мед. Ханаан, посчитав на этом свой долг хозяина выполненным, перестал рыскать по полкам, и внимательно уставился на гостя.

– Ты полагаешь, это была истерика? — словно ни в чем не бывало, вернулся он к прерванной теме — И что на самом деле брат твоей жены просто отправился по своим делам?

– Я бы сбрендил, если бы моя сестрица — если бы она у меня, разумеется, была! — совала нос в мою жизнь. Да еще и делала это не мене раза в неделю. Или придушил бы ее...

– Прости Господи тебе грех дурных мыслей, Лионель. Но что, если Аманда, долгих ей лет жизни, права?

– Она не может быть права...

– Потому что ты не хочешь этого?

Журналист молча уткнулся в свою кружку, и принялся торопливо пить обжигающий чай. Горло приятно ободрал шершавый привкус. Эхинацея, если с медом, то не такая уж и гадость, если вдуматься...

Послушник совершенно спокойно ждал, сидя напротив, и, кажется, был занят своими мыслями. Через минуту поставил в мойку пустые кружки и сказал:

– Я постелю тебе, как обычно, на диване.

– Ты будешь спать?

– Я говорю, — терпеливо повторил он — что постелю. И, если захочешь, ложись и отдыхай. Но если еще хочешь поговорить, то знаешь, где моя кель... комната. Заходи.

– Спасибо

– На здоровье.

Лионель, оставшись в одиночестве, снова закурил, глядя в окно. По стеклу ползли нескончаемые водные струйки, и за их пеленой совершенно ничего не было видно. Наверно, все же следует позвонить Аманде, и сказать, что с ним ничего не случилось, и что... Ладно, он был не прав... Но и она тоже!.. Завтра они еще вернутся к этому вопросу... И, наверное, все же не стоит лишать приятеля его законного сна. Все таки, ему завтра на заутреннюю спозаранку, пусть уж высыпается... Приняв это благородное решение, журналист отправился желать спокойной ночи Ханаану. И застал его, остервенело копающимся в кладовой. У его ног было в беспорядке брошено постельное белье и еще некоторые вещи. Сам Неприведигосподь, еще более лохматый, чем обычно, не обращая внимания ни на что, копался в завалах.

– Ты что делаешь?.. — севшим голосом поинтересовался Лионель

– Иди к черту, прости Господи!.. — донеслось из пыльных недр, и послушник чихнул — Погоди!..

Лионель поневоле принял боевую стойку. Он всегда чуял, если рядом происходило нечто, что могло бы его заинтересовать. Профессионально, или просто так, неважно. И сейчас как раз был один из этих случаев.
– Ага, есть!.. — Ханаан появился на свет, отбросил с лица волосы, и продемонстрировал терпеливо ожидавшему его приятелю нечто, завернутое в газету.

– Ну, и что это такое? — без особого энтузиазма вопросил он

– Это — старая пленка — Ханаан сунул трофей в руки Штудгарта, и принялся наводить порядок, хотя бы сравнительный

– И чем она так важна?..

– Я переснимаю все сводки, ты же в курсе?

– На пленку?! До сих пор???

– Да, представь себе, потому что порядок такой. И еще потому, что Эфла ан Аффите, упокой Господи его мятежную душу, параноик почище Гофмара

– А что ан Аффите?

– Все сводки, что приходят на штаб, требуется переснимать на фото, перед тем, как использовать. Дескать, потому, что могут быть следы, не важные и не замеченные поначалу, но потом могущие сыграть значительную роль