Хроники Кадуола
Шрифт:
«Любопытная точка зрения».
«Несомненно. А теперь я сказал все, что мне хотелось сказать — можешь идти».
Глоуэн притворился, что не расслышал последнее предложение: «Дело идет к вечеру, погода зябкая. Почему бы нам не выпить по бокалу вина? Надеюсь, вы не возражаете — в конце концов, мы оба люди воспитанные и цивилизованные».
Флоресте ответил надменным взглядом: «С чего ты взял, что меня можно задобрить примитивными трюками? Я не нуждаюсь в твоем вине ни утром, ни вечером».
«Я ожидал, что вы откажетесь, — отозвался Глоуэн, — и не принес никакого вина».
«Болтовня! — пробормотал Флоресте. — Все это безмозглая, никому не нужная болтовня. Разве ты меня не слышал? Я разрешил тебе удалиться».
«Как
«Я не интересуюсь новостями. Все, чего я хочу — прожить остаток своих дней в мире и спокойствии».
«Даже если новость касается непосредственно вас?»
Флоресте опустил глаза к белому цветку, покачал головой и вздохнул: «Изящество и элегантность, до свидания — нет, прощайте навсегда! Меня вынуждают, против моей воли, погрузиться по уши в вульгарность». Он смерил Глоуэна взглядом с головы до ног — так, как будто увидел его впервые: «Что ж, почему нет? Мудрец, путешествуя по жизни, наслаждается видами, открывающимися с обеих сторон, потому что знает, что больше не проедет по той же дороге. Дорога впереди петляет налево и направо, за холмы и за горизонт — кто знает, куда она ведет?»
«Иногда об этом нетрудно догадаться, — заметил Глоуэн. — Например, в вашем случае».
Вскочив на ноги, Флоресте принялся расхаживать взад и вперед по камере, заложив руки за спину. Глоуэн молча наблюдал за ним. Флоресте снова опустился в кресло: «Наступили тяжелые времена. Я не прочь выпить вина».
«Мне все равно, — ответил Глоуэн. — Я приготовился и к этой возможности». Он подошел к двери и постучал по заслонке, закрывавшей смотровую щель.
Марк Диффин открыл заслонку и заглянул в щель: «Что вам нужно?»
«Мою коробку».
«Мне придется налить вино в кувшин из синтана и выдать синтановые стаканчики. Преступникам не разрешается пользоваться стеклом».
«Не смейте называть меня преступником! — взревел Флоресте. — Я — драматург, артист! Неужели вы не видите разницу?»
«Одно другому не мешает, — пожал плечами Марк Диффин, приоткрыв дверь. — Вот ваше вино. На здоровье!»
«Идиот, деревенщина! — бушевал Флоресте. — И все же — какое это имеет значение? Мудрец наслаждается каждым мимолетным мгновением. Наливай, не скупись!»
«Печальный случай, — сказал Глоуэн, поставив кувшин и стаканчики на стол. — Ваша преждевременная кончина заставит многих пустить слезу».
«В том числе меня. Стыдно так со мной обращаться!»
«Вы забываете о своих мерзких преступлениях. Вы заслуживаете гораздо худшего».
«Чепуха! Так называемые преступления служили не более чем средствами для достижения цели — карманная мелочь, потраченная в надежде получить щедрую награду! С ними покончено, я их даже не помню. Но теперь — подумать только! — мне придется танцевать, исполняя главную роль в балете смерти, который вы называете «правосудием». А зачем? С какой целью? Кто от этого выиграет? Ни в коем случае не я. Гораздо лучше отмести все эти глупости одним движением руки и начать заново, как подобает воспитанным, образованным людям!»
«Мне интересно было бы узнать точку зрения моего отца по этому вопросу — если я его еще когда-нибудь увижу. Он исчез, вам разве не говорили?»
«Слышал что-то подобное».
«Что с ним случилось? Может быть, вы знаете?»
Флоресте залпом осушил стаканчик: «Почему бы я стал тебе говорить, даже если бы знал? Я здесь сижу и считаю последние минуты своей жизни исключительно благодаря тебе».
«Ну, например, потому что это было бы благородно и великодушно».
«Ты хочешь от меня великодушия? — Флоресте снова наполнил свой стаканчик из синтанового кувшина. — Всю свою жизнь я был великодушен! И как меня за это наградили, чем мне отплатили? Я все еще зарегистрирован как «вспомогательный персонал», и далеко не в начале списка.
Тем временем, я раздавал плоды своего гения обеими руками, налево и направо! Я жертвую все свои личные сбережения на строительство нового Орфеума — несмотря на то, что мне никогда не придется увидеть его во всем великолепии. Но все равно я жертвую! Новый Орфеум станет моим памятником, и многие века люди будут с трепетом произносить мое имя!»Глоуэн с сомнением покачал головой: «Ваши надежды могут не сбыться. В этом и заключается плохая новость, которую я вам принес».
«О чем ты говоришь?»
«Все очень просто. По вашему произволу, жестокому и преднамеренному, меня подвергли множеству лишений и унижений. В связи с этим я вчинил иск против вас, вашего имущества и всего вашего состояния. Юристы заверили меня, что я получу очень крупную сумму возмещения. Планы строительства нового Орфеума придется отложить».
Флоресте испуганно уставился на Глоуэна: «Ты шутишь! Это безумие, этому нет названия!»
«Напротив, это логично. Вы уготовили мне ужасную участь, и я потерпел большой ущерб. Мне даже вспомнить страшно о том, что мне пришлось пережить! Почему бы я не имел права на возмещение? Мои претензии полностью обоснованы».
«Только в теории! На практике ты просто-напросто хочешь забрать мои деньги — драгоценное сокровище, которое я копил долгие годы, бережно откладывая каждое сольдо, ни на минуту не забывая о грандиозной мечте! А теперь, когда моя мечта наконец стала достижимой, ты приходишь и разбиваешь вдребезги всю мою Вселенную!»
«Вас нисколько не беспокоило, как я себя чувствовал в темнице под Поганым Мысом. Почему меня должны беспокоить ваши чувства по поводу не построенного театра?»
Уныло расслабившись, Флоресте сидел и неподвижно смотрел на белый цветок. Какая-то мысль пришла ему в голову — он выпрямился в кресле: «Ты обращаешься не по адресу. Керди, а не я, настоял на том, чтобы мы позвонили на Поганый Мыс. Я уступил его требованиям, это правда, но без каких-либо эмоций; твоя судьба для меня ничего не значила. Но замысел принадлежал Керди, и он бесконечно наслаждался его осуществлением. Возьми с него деньги, если хочешь; оставь мои сбережения в покое».
«К сожалению, не могу вам поверить, — возразил Глоуэн. — У Керди все путалось в голове, он не мог вынашивать далеко идущие планы».
«Дорогой мой, неужели ты настолько непроницателен? Ненависть к тебе могла, конечно, доводить Керди до исступления, близкого к помешательству, но ничто не могло отвлечь его от желанной цели. Он ненавидел тебя с детства!»
Глядя на стену камеры, Глоуэн припомнил все былое. В данном случае Флоресте говорил нелицеприятную правду: «Я всегда это подсознательно чувствовал, но всегда подавлял это ощущение, выбрасывал его из головы. Все считали Керди добропорядочным, прямодушным парнем, и думать про него такие вещи было нехорошо — хотя он, со своей стороны, практически не скрывал своих чувств. Однако — я все еще не понимаю, почему он так меня ненавидел. Должна же быть какая-то причина?»
Флоресте сидел и смотрел на свой цветок: «После того, как он позвонил на Поганый Мыс, он все мне выложил — его как будто вырвало. Он ничего не скрывал. Похоже на то, что всю его жизнь ты отбирал у него все, чего он хотел, причем отбирал шутя, не прилагая никаких усилий. Керди был без ума от Сесили Ведер — он желал ее настолько, что ему становилось плохо от одного взгляда на нее. А она избегала его, как урода — но к тебе прильнула с радостью. Ты закончил лицей с отличием и получил повышение по службе в отделе B, опять же без каких-либо заметных усилий. В Йиптоне Керди сделал все, что мог, для того, чтобы тебя подставить, но умпы не поверили его доносу и арестовали его вместо тебя. По его словам, после этого он стал ненавидеть тебя так, что у него дрожали колени каждый раз, когда он с тобой встречался».