Хроники Навь-Города

Лучше бы он смотрел на чашу.

Рыцарь-советник, а попросту эконом замка сэр Ингман, в задумчивости стоял перед нею. Неторопливо засучил рукав, неторопливо опустил руку — и отдёрнул её.

Стражники замешкались, мечи только поднимались для удара, но эконом дожидаться не стал. Он бросился бежать, и люди старались угадать его путь, угадать, с тем чтобы оказаться в стороне.

Все, кроме одного.

Рыцарь-послушник встал на пути советника.

— Сэр Ингман, я знаю, что… — но договорить не успел. Советник ударил его в грудь, ударил голой рукой, но панцирь, лёгкий парадный панцирь, раскололся, словно яичная скорлупка.

Раскололся не только панцирь. Кровь хлынула изо рта рыцаря-послушника, он упал — сначала на одно колено, потом завалился на бок. Рука запоздало потянулась за мечом, но сэр Ингман ударил ещё раз.

Как знать, может, мгновение, что ушло на этот удар, и стало для него роковым. Не задержись он, степняку было бы сложнее догнать эконома. А так сэр Дии-Ол кошачьим крадущимся шагом подоспел — и снёс ятаганом голову советника.

Одним ударом.

Практика.

И только тогда очнувшиеся стражи подоспели на помощь.

Обезглавленное тело рубить не трудно.

— Засвидетельствуйте, доблестный рыцарь, что вампир наказан, — невозмутимо произнесла баронесса.

Фомин подошёл к тому, что совсем недавно было рыцарем-советником.

Кисть руки, обугленная, с проступающими сухожилиями и костями, ещё царапала землю.

Он осмотрел рыцаря-послушника. Нет, и тут поздно что-либо делать.

Ищущий И-Гор умирал.

— Уходите, — прошептал он из последних сил. — Уходите все… Скорее…

6

В Ра-Амони Луу повидал много любопытного, ужасно любопытного, но более всего — просто ужасного.

Видел он и Кочующую Рощу, и Заглота, а обманным туманом надышался столько, что как и жив остался.

Но сейчас ему вспомнился Тягучий Пруд. Бросишь в него камень — круги по воде не разбегаются, а ползут. Едва-едва, словно смола, а не вода. Отползут с локоть и уймутся, опять тишь да гладь. Вода прозрачная, водоросли, ракушки — самый обыкновенный пруд. Рыб разве что не видно. А попробуй, опусти палец — всю оставшуюся жизнь будешь ошибаться в счёте.

Так и сейчас — камень упал, всколыхнул толпу, но волнение улеглось, не начавшись. Что в глубину ушло, не узнаешь, пока не окунёшься с головой, но на поверхности — зеркало, гладкое бесстрастное зеркало.

Чёрные слуги (не кожею черны — службой) крючьями подцепили вампира, отдельно, в плетёную корзинку, закинули голову.

— С вашего позволения, моя госпожа, вампира — в подвал? — спросил Бец-Ал-Ел баронессу.

Та задумалась: всё-таки рыцарь, и не простой рыцарь, а советник. Друг казны. Но чувство долга, а пуще того, страха, пересилило.

— Это всего лишь мерзкий вампир. Берите его, мастер, и сделайте то, что положено.

Интересно, а что положено? Луу слышал, что и осиновый кол, и отсечение головы дают лишь передышку. Иногда на зиму-другую, иногда надолго, успевают вырасти внуки внуков, которые и слышать ничего не хотят о вампирах, считая их сказками, бреднями выживших из ума стариков. Но они возвращаются…

Рыцари один за другим подходили к чаше. Стражники держали сабли наголо — опоздав раз, больше они не боялись оскорбить никого. Дорогая наука, плачено за неё жизнью рыцаря-послушника. Хотя… Разве это дорого? На то и существуют послушники, чтобы расплачиваться. За всё. Кого первым посылают в порубежье? В драконье гнездо? В битву? Да они и сами рвутся, за бесчестье почитают отстать хоть на вершок. Послушников всегда больше, чем золочёных шпор.

Луу поймал себя на том, что жалеет не этого несчастного юношу, а рыцарей вообще. Раскис. Или достиг новой ступени понимания. Прежний Луу, он только себя, бедного, жалел. Ещё несчастных, тех, кому ещё хуже, чем ему. Но рыцарям, даже рыцарям-послушникам, разве хуже? Получается, так.

После рыцарей Испытание Аргента пошло резвее. Простолюдин, он простолюдин и есть. Никакой торжественности, голая простота — окунул руку, предъявил стражнику и ступай. Шли один за другим, цепочкою, и за две склянки испытание прошли — все.

Страже не удалось отличиться. Вампиров больше не объявилось.

Довольно и одного.

— Теперь наша очередь. — Бец-Ал-Ел тоже окунул руку. Да, про себя-то Луу и позабыл. Он-то знает, что ни при чём, вот и смотрит, словно наблюдатель. А он — участник. Действующее лицо.

С опаской он коснулся воды. На самом донышке осталось. Сколько рук-то перебывало в ней. Помутнела, стала коричневой. Земля, она себя явит.

Он погрузил кисть полностью. Лёгонькое пощипывание, онемение. Он испугался — вдруг грязь дюжины сотен рук испортили средство? Поди, доказывай, что ты не вампир.

Но обошлось. Рука, как и у всех, стала блестящей. И чесалась. То ли от волнения, то ли средство так действует.

Бец-Ал-Ел слил остаток из чаши во флягу.

— Попытаюсь восстановить. Куда более выгодная реакция, чем превращение свинца в золото, — сказал он тихонько Луу.

Баронесса встала:

— Мы узнали Истину. Мы снова можем смело смотреть друг другу в глаза. У нас снова чистые руки. — И она подняла руку ладонью вперёд.

Навстречу открылись сотни серебряных ладоней.

Ужасно умилительно единение знати и народа. Только Луу почему-то не умилялся. Мешало что-то.

— На подступах к Замку замечены муты. Замок в осаде. Мы разобьём их и очистим наши земли от этих отбросов раз и навсегда.

Гул одобрения пронёсся по толпе. Порыв единения, миг, когда все равны перед целью. Каждый становился частичкой чего-то большего, значимого, нежели просто баронесса Т'Вер или свободный торговец Луу.

Луу не любил подобных порывов. Не хотелось становиться частью, пусть даже самого расчудесного целого. Люди не браухли, чтобы сбиваться в стадо. Нет, он понимает, что есть дела, которые в одиночку никак не свершить. Много таких дел. От врага отбиться, например. Но при этом стоит всё-таки оставаться самим собой, иначе вдруг столько врагов объявится — жизни не хватит. Ни своей, ни чужой.

— Рыцарей прошу в рыцарский зал, всех же прочих гостей — на гостевой двор, где всяк найдёт хлеб, мясо и вино.

Гул одобрения удвоился. Бурчит, бурчит народное брюхо.

Под восторженные крики баронесса удалилась. Почему он, Луу, или кто другой уходит, а баронесса удаляется? Как это у неё получается — удаляться? Талант врождённый или выучка?

За хозяйкой Замка потянулись и рыцари — неспешно, величаво, зная, что столы, обильные поминальные столы, их подождут. Остальные же поспешили на гостевой двор. Всяк, он ведь и свою, и чужую порцию выпить норовит, только отвернись, замешкайся. Простые мы, простые. Кто смел, тот и смёл, как любил говорить легендарный рубака и картёжник барон Лоо-Ги.