Хроники Ордена Церберов

Впрочем, верить всегда нужно себе. А потому я схожу к аргусу Эстону, расскажу ему всё (кхм, почти всё) и пусть что хочет, то и делает. Хочет — защиту над акрополем поднимает, хочет — гонит к лекарям прихворнувшее Око…

Но не сложилось.

А я ярко представляла, как это было бы: акрополь Кремос, комната лекаря — тесная, загроможденная сундуками, шкафами, полками. Сам лекарь, пропахший лечебными травами и едкими настоями, требующий описать, что произошло. И я, честно (лекарям не врут!) рассказывающая, как всё было:

“— Сперва мне показалось, что за мной кто-то наблюдает, а потом я почему-то решила, что будет хорошей идеей, если я разденусь и буду себя трогать. Скажи, лекарь, что со мной?

— И-и-и, душенька, да это тебя естество зовет, мужика тебе надо! Всё, иди отсюда, лекарство за дверью сама найдешь!”

Камень, сощурившись, оглянулся на мой смешок, и я из уважения к его старшинству сделала вид, что смеялся кто-то другой, но не я, нет!

Илиан отвернулся, а я задумалась: а может, и правда, не было никакого взгляда?

Себе, конечно, нужно верить — но если я просто не поняла, что хотела себе сказать? И на самом деле это и впрямь, кхм, “естество зовет”?

Мужика-то у меня действительно давненько не было…

Может, и впрямь, завести кого? Мужиков вокруг — полный акрополь, на любой вкус. Пониже, повыше, тоньше, толще, темные, светлые, да хоть бы и рыжий — “лекарство” по душе подобрать не долго.

Составим с Солнышком расписание, будем по очереди хахалей в комнату таскать!

У церберов на плотскую любовь запрета нет: это семью двенадцать лет заводить не моги, а любиться — любись, лишь бы службе помехой не стало.

Мне про это еще наставница рассказывала. 

Тетка Карима, когда поняла, что на болоте мне жизни больше не будет, здорово вспылила — столько сил ею было в будущую преемницу вложено, а из-за моей дурости всё прахом пошло! 

Но потом, когда гнев у нее уже схлынул, а задница у меня еще не зажила, стала понемногу отходить и наставлять бедовую-непутевую, рассказывая, что там у них да как:

— Как только звезды в Зале Испытаний новичка признают — всё, пути тому назад нет. Цербер своей волей из ордена уйти не может, только с позволения старших. А они раньше, чем через двенадцать зим, не отпускают. Да и потом — еще по службе поглядят.

Я повозилась на лавке, пытаясь осторожно согнать наглую муху: жар, вроде бы, спал, спасибо Ведающему Тропы, и в озноб меня больше не бросало, только укрыться все еще было выше моих сил. А эта тварь назойливая кружила, кружила, стремясь сесть на подживающую спину или то что пониже — да и жигануть так, что искры из глаз сыпались.

Тетка Карима поглядывала на моё шебуршение искоса, поджав губы.

— А раньше, что — совсем никак? — я, наконец, устроилась поудобнее и затихла.

— Ну, почему… можно за золото. Но цену назначает орден, и он не торгуется. И обязательно должен найтись человек, который тебя выкупить захочет — самому за себя откуп заплатить нельзя. Это если вообще орден согласится отпустить. А не согласится — так просто откажет, и никто ему в этом не указ.

— А если, скажем, цербер — баба, и понесет?

Муха вернулась, и теперь жужжала где-то над ухом, зля неимоверно.

— Ты себя-то самой умной не считай! — вскипела тетка Карима.

Спина заныла: нынче ей как раз за то и прилетело, что посчитала я себя самой умной.

Я затихла, замерла, выжидая — но миновало, и буря прошла стороной, тетка успокоилась так же быстро, как и рассердилась.

— Орденские бабы, конечно, нос дерут до небес. Да только родить не могут.

Думать об этом мне, шестнадцатилетней, было неприятно: пусть мужа мне ждать не приходилось, но детьми ведьме обзавестись никто не запретил бы. 

Детей я хотела. 

Не прямо сейчас — но когда-нибудь потом, попозже!

— Но беременная баба — ордену один убыток, — продолжала между тем наставница. — Да и мужикам след бы думать о том, как какую пакость изловить, а не как детишек прокормить. Так что как только станете вы новичками — так и проведут над вами обряд. Парней выхолостят, девкам чрево замкнут.

— Так что, — хмыкнула я, — Парни там все что боровы холощеные?

— Дура, ой, дура! — рассердилась тетка Карима, и моя задница испуганно сжалась на знакомые слова. — Окстись, девка, мужик без яиц - не мужик! Нет. Просто пустым семя становится, и прорасти не способно. Шесть лет, пока орден щенков натаскивает, и еще шесть лет, пока они злыми псами рыщут, вынюхивая, где какая пакость затаилась, детей церберам не видать. Зато как срок минует и волшба спадет, тем, кто доживет, устав семьей обзавестись дозволяет, и даже из ордена для того выходить не обязательно.

Мерзкая муха теперь жужжала совсем перед носом, и я, замерев, приготовилась — а потом резким движением выкинула руку!

Спину обожгло болью, подсохшая корочка треснула и показала мне звезды из глаз посреди бела дня.

Я лежала, блаженно обмякнув, чувствуя, как по спине растекается упоительная прохлада.

— Ох, Ведающий Тропы! — причитала тетка Карима, накладывая мне на спину жирную мазь толстым слоем. — Почему, ну почему, такая сила — такой дуре!

Я потихоньку уплывала в сон.

Над головой ехидно и назойливо жужжала муха.

Я мотнула головой, отгоняя воспоминания (и привязавшегося ко мне слепня), косы подскочили и снова шлепнулись на грудь.

Дорога, по которой вёл отряд Солнышко, давно отделилась от большака и нырнула в лес. Вокруг шумели кронами деревья — и никакой тебе избушки тетки наставницы…

Только тянуло знакомым моховым запахом — кажется, где-то к самому лесу подступились болота — да метался перед конской мордой слепень, словно вырвавшись из воспоминаний.

Примерившись, я сшибла мерзкую тварь простеньким “огненным плевком”.

— Танис, тебе делать нечего? — тут же возник Солнышко. — Потерпи до привала, там я найду применение твоим силам!

Вот же ж!

Вот интересно. Если цербера можно откупить у ордена за золото — почему граф-отец не растряс мошну для сына и наследника? Может, просто, он и там всех достал?

Хмыкнув, я шевельнула ногами в стременах, и Коряжка пошел резвее, а вслед за ним послушно прибавила ход на совесть выученная вьючная.

— Камень, а Камень! — позвала я напарника.

Позади меня оживились, предвкушая очередное развлечение в скучной дороге. Впереди, наоборот, предпочли не услышать.

— Илиан!

— Чего тебе? — сдался он, поняв, что я так просто не отлипну.

— Есть вопрос! — бодро отозвалась я.

— Рад за тебя, — буркнул Камень.

Я решила, что это вполне можно считать разрешением:

— Скажи, а тебя в Логове как учили — как Клыка или как Око?

Он оглянулся, хмыкнул, приподняв бровь, “украшенную” шрамом.