Хроники последнего лета

Тем временем оба спорщика замолчали, застыли, да так, что от одеревенения на шеях надулись жилы, а лица побагровели. Наконец, наваждение закончилось, авторитетные арестанты в один момент обмякли, потеряли силы и повалились на койки. Круглый немедленно бросился на помощь смотрящему, а два татуированных зэка подскочили к Ночи.

Ночь первым пришел в себя. Он оттолкнул долговязого доброхота, поддерживающего его голову, резко сел и сказал отрывисто и зло:

— Слышь, Святой! Здесь — наша территория, и не твоим тут банковать. Так и передай. Баклана оставь — он со мной будет. Еще дешевые предъявы пойдут — придется ответить. Уловил?

Белый молча лежал на спине, закрыв глаза.

И тут Рудаков, до сих пор с интересом наблюдавший за происходящим, огляделся по сторонам и громко сказал:

— Ну, ладно, вы как хотите, а я пошел спать.

Развернулся, в полной тишине проследовал к своей койке, повалился на нее и моментально заснул.

* * *

Как ни странно, вечернее происшествие привело к тому, что отношение сокамерников к Рудакову стало благожелательным. Исключение, что неудивительно, составили Святой и Круглый, но и они ограничились демонстративным игнорированием.

Рудаков не привык к режиму дня вообще, а тем более к раннему подъему, поэтому пробуждение в шесть утра далось ему непросто. Умыться, как следует, не получилось — из краника текла тоненькая струйка воняющей хлоркой воды, и вдобавок куда-то запропастилась зубная щетка.

Пережитый стресс и предельное напряжение душевных сил привели к самым неожиданным результатам: самочувствие оказалось если не превосходным, то вполне удовлетворительным. Исчезли тяжесть в голове и нестерпимая боль в затылке, к тому же появился зверский аппетит, что, в общем-то, неудивительно — за весь вчерашний день во рту не было и маковой росинки.

Завтрак, однако же, разочаровал, хотя чего еще можно было ожидать от тюремной еды? Ячневая каша, заправленная маслом с резким химическим запахом, кусок мокрого серого хлеба и — не лучший выбор для гурмана, но, как говорят, голод — не тетка. Арестант по прозвищу Кипа, тот самый, которого Рудаков принял за карманника — и, между прочим, не ошибся — дружески толкнул в бок:

— Что, Рудя, по кайфу хозяйский хавчик?

Рудаков неопределенно пожал плечами, показывая, что все нормально.

— Да… — Кипа ковырнул ложкой в тарелке. — кашка какая-то…

— С вазелинчиком, — ехидно вставил его сосед — квартирный вор.

— Привыкай, Рудя, — наставительно сказал Кипа, — это не воля. Ежели грева не будет — дело плохо. Куришь?

— Нет.

— Ничего, закуришь. Ладно. Слушая, Ночь, может подогреть парнишку?

Сидевший напротив Ночь ответил неожиданно резко:

— Нет. Пусть сам живет, тут подарков не будет.

— Вот так, Рудя, — сказал Кипа, — живи, значит, как можешь. Трогать тебя за места разные никто не будет, а вот…

— Базаришь много, — коротко бросил Ночь, и Кипа умолк.

Звякнул засов, заскрипели петли, открылась дверь, и на входе появился откормленный надзиратель с багровым лицом и светлыми водянистыми глазами навыкате, делавшими его похожими на большую рыбу. Увидев Рудакова, спокойно сидящего за столом в окружении уголовников, он явно удивился.

— Так… Рудаков! Подозреваемый Рудаков! На выход!

После неблизкого перехода по коридорам, разделенным запертыми решетками, и стояния лицом к стене, пока открывался очередной замок, они оказались у обшарпанной серой двери. Рудаков, державший руки за спиной, привычно ткнулся лбом в шершавую стену.

— Подозреваемый Рудаков доставлен!

— Вводите, — прозвучал знакомый голос.

Рудаков вошел и огляделся. Кабинет отличался вызывающим аскетизмом — стол, два стула и скамейка с потертым дерматиновым сиденьем у стены. За столом — вальяжно развалился майор Панкратов, а на скамейке устроился адвокат Брик, нахохлившийся и взъерошенный, он сидел, обхватив портфель двумя руками, словно беспокоился за его сохранность.

— Господин Рудаков! — расплылся в улыбке майор. — Как спалось на новом месте?

В его голосе звучала насмешка.

— Артемий Андреевич! — воскликнул Брик. — Я уже опротестовал ваш арест и написал жалобу на помещение в камеру с уголовниками.

— Я уверен, — холодно сказал Панкратов, что администрация СИЗО действовала исключительно в рамках закона. Возможно, иных камер просто не было.

— Я вовсе не в обиде, — заявил Рудаков, опустился на стул и добавил: — В общем даже — интересный опыт.

Майор даже не пытался скрыть удивление.

— Вы серьезно считаете все происходящее забавным?

— Простите, — вежливо поинтересовался Рудаков, — вы позвали меня, чтобы узнать, как мне спалось?

— Шутить изволите? — зловеще спросил Панкратов, но тут же взял себя в руки. — Собственно, с вами хотел пообщаться господин адвокат. Оставляю вас наедине.

С этими словами он встал и быстро вышел, едва не уронив стул. Было видно, что он раздражен до чрезвычайности.

Брик передвинулся на скамейке поближе к Рудакову и заговорил громким шепотом.

— У нас мало времени. Я должен сообщить вам крайне важную информацию, и прошу отнестись к ней со всей серьезностью.

Рудаков изобразил на лице заинтересованность. Показная таинственность со стороны Брика вовсе не прибавила доверия к его словам.

— Артемий Андреевич, поймите, вы попали в очень неприятную ситуацию. Я навел справки наверху, — адвокат многозначительно показал пальцем на потолок, — и выяснил, что источником неприятностей является ваша неосторожная статья. Вы даже не представляете, какие силы затронули.

— И что же это за силы? — вкрадчиво спросил Рудаков.

— Я не могу говорить открыто, вы же понимаете, — Брик выразительно показал глазами на стены, — думаю, что вам это и так известно. Все слишком серьезно.

— И что же теперь делать?

— Боюсь, что у нас остался единственный выход.

— И какой же?

— Сделка, — быстро сказал адвокат, — сделка со следствием. Необходимо признание — это с вашей стороны. Я возьмусь добиться договоренности на лучших условиях. При этом необходимо понимать, что реального срока избежать не получится. Видите, я очень откровенен, но лучше вначале расставить все точки над i.

— Сделка… — задумчиво произнес Рудаков. — То есть я должен признаться, если правильно помню, в нанесении тяжких телесных повреждений по мотивам национальной нетерпимости, так кажется в деле написано?