Хроники последнего лета

— Буду галантным. Пусть полюбуются граждане, — он кивнул в сторону камеры и без перерыва, точно продолжал фразу, сказал: — я скучал.

— Я тоже.

— Не может быть. Ты наверняка воспользовалась случаем и пошла в загул.

— Ты очень проницателен. Но это не мешало скучать.

— Шампанское, икра, устрицы и молодые любовники?

— Конечно. И не только молодые. А так же старые и богатые.

— А как же бурный секс? Ты же скрытая нимфоманка.

— Почему — скрытая? Ты даже не представляешь, что делает с папиками Виагра!

— Чего не узнаешь о собственной жене! Почему я об этом не знал?

— Не спрашивал, — Наташа кокетливо пожала плечами.

— Сколько, однако, в тебе тайн, — вздохнул Рудаков.

— Ну, знаешь ли… в тебе, как бы сказать помягче, не меньше.

— Куда мне…

— Да ладно! О тебе шепчется вся Москва!

— Шепчется? Новый способ коммуникации?

— Именно так. Громко кричать побаиваются. Твой пример показателен.

— Это забавно. А я послал своего адвоката, — спокойно сообщил Рудаков.

— Брика? — удивилась Наташа.

— Его самого.

— Как? За что?

— Просто так. Козлина он, — Рудаков подумал и добавил пару сочных эпитетов.

Наташа покачала головой.

— Тёма, подожди. Я виделась с ним вчера вечером.

— Зачем?! — спросил Рудаков так резко, что она вздрогнула.

— Как зачем? Он позвонил…

— И о чем вы разговаривали?

— Понимаешь, мы разговаривали не со всем с ним.

— Не понял!

— Он познакомил меня с одним человеком, — объяснила Наташа, — Добрый-Пролёткин, советник Загорского. Мы обсуждали тебя.

— Ты сплетничаешь обо мне с шестерками Загорского?

— Зачем ты так говоришь? Хотя мне вообще-то все равно, кто он такой — хоть шестерка, хоть семерка. Главное — он знает, что происходит и предлагает выход.

— Выход, — усмехнулся Рудаков, — а хочешь, я тебе расскажу, что он предлагает?

— Тёма, подожди…

— Нет, ты послушай!

— Хорошо, только не волнуйся!

— Я совершенно спокоен. Ты будешь слушать?

— Буду! — сказала Наташа, почувствовав укол раздражения. Она никак не ожидала от Тёмки такой острой реакции.

— Ну и чудненько. Значит, ты встречалась с очень приятным господином — Добрым-Пролёткиным. Он, несомненно, проявил сочувствие, рассказал, что вместе со своим боссом хотели бы поддержать меня, но — увы — не имеют возможности. А все потому, что я заехал по черепу любимчику некоего Абдусаламова, который оскорбился в лучших чувствах и поклялся оторвать мне голову и прочие органы. И месье Загорский никак не может ему воспрепятствовать — еще бы, сам Султан, любимчик президента и герой Кавказа. Верно?

Наташа, слушавшая внимательно и настороженно, кивнула.

— Я так и думал! — воскликнул Рудаков, — Как все просто и понятно, верно? А этот самый Пролёткин не объяснил, с какой стати ко мне подъехали Султановы боевики?

— Тёма, я уверена, Загорский тут не причем!

— Откуда такая уверенность? Ты настолько близко знаешь Загорского?

— Нет, вовсе не близко, — смутилась Наташа, — просто… об этом все говорят!

— И о чем же говорят все, — ядовито полюбопытствовал Рудаков?

— Ну… о том, что Баренцева сама обратилась к Султану. К тому же она — девушка богатая, могла и заплатить.

— Ну-ну. Заплатить Султану? А тот послал бойцов, не посоветовавшихся с Загорским? А если она заплатила его бойцам, то с какой стати Султану так за них впрягаться? Нет, дорогая, без Загорского тут не обошлось.

— Это не так, — твердо сказала Наташа.

— Пусть не так, — неожиданно легко согласился Рудаков, — будем считать, что у меня разыгралась паранойя. Чего только не бывает из-за сотрясения мозга! И что же тебе предложил этот милейший гражданин?

Наташа была обижена тоном Тёмки и совершенно неоправданной агрессией. Он же не видел Доброго-Пролёткина, никогда не встречался с ним! Разве можно так отзываться о человеке, который хочет помочь! А в искренности советника Наташа не сомневалась, зачем ему лгать и придумывать, ни Загорскому, ни его команде нет никакого смысла вступаться за Рудакова. Зачем? Поэтому надо принимать любое содействие с благодарностью, а не кидаться на людей.

— Тёма, выслушай, пожалуйста, и не горячись, — осторожно сказала она.

— Слушаю тебя внимательно, дорогая, — подозрительно спокойно ответил Рудаков.

Наташа вздохнула, собираясь с мыслями. Частое употребление слова «дорогая» говорила о приближении жуткого скандала. Но что поделаешь!

— Тёма, все очень плохо. Тебя или надолго посадят, или, если выпустят, отвернут голову султановские бандиты.

— Звучит жизнеутверждающе.

— Перестань паясничать! Ты что, совсем ничего не понимаешь?

— Будь спокойнее, — посоветовал Рудаков, — это всегда убедительней.

— Тёма, — решилась Наташа, — тебе нужно сознаться.

— Прости, что?

— Ну, сознаться. Признать обвинения, — Наташа зачастила, стараясь сказать как можно больше, пока Рудаков не прервал ее, — тогда будет скидка… ну, в смысле, дадут меньший срок. Он говорит, без срока совсем не получится, но зато через год-полтора тебя отпустят досрочно. Пролёткин обещает, что поможет. Иначе все будет очень плохо.

— Сознаться в чем? Ты прекрасно знаешь, я не виноват. Или тебя переубедили?

— Я знаю, что не виноват! Тёма, я очень люблю тебя! Я буду ждать! Сколько угодно! Пойми, это — система, с ней не справиться. Тёмочка, пожалуйста!

Рудаков медленно встал, прошелся по комнате туда-обратно, раскрыл стоящий на столе пластиковый пакет и заглянул внутрь.

— Тушеночка… ого! Сигареты! Хорошо, пригодятся. И конфеты — тоже здорово. Наташка, ты молодец.

Он взял пакет и, сильно сутулясь, пошел к двери.

Уже на выходе повернулся и сказал:

— Ты это… знаешь что… не приходи больше. Никогда.