Хроники последнего лета

Загорский какое-то время постоял, покачиваясь взад-вперед на каблуках, потом хмыкнул, глубокомысленно поднял указательный палец, удрученно покачал головой и пошел на встречу с вечерней Москвой.

XXIII

О, чудо — горячая вода появилась раньше установленного графиком отключений срока!

Наташа забралась в ванну и с остервенением терла себя мочалкой, пока все тело не стало пунцовым. Потом долго лежала в горячей воде и смотрела в потолок. Когда от влажной жары стало трудно дышать, и пульс гулко застучал в висках, она встала, не вытираясь, накинула халат и прошлепала на кухню.

Кофе-машина сообщила надписью на зеленом экранчике, что молокопровод не работает, и поэтому капучино не будет. Пришлось довольствоваться эспрессо.

Наташа села в кресло и тут обнаружила, что руки дрожат, и удерживать чашку с кофе не получается. Она поставила ее на столик, откинулась на спинку, закрыла глаза и сцепила пальцы, стараясь унять дрожь.

Звонок прозвучал резко и настойчиво. Наташа вскочила, поправила халат и бросилась к двери. На секунду остановилась, набрала в грудь побольше воздуха, с силой выдохнула и решительно открыла.

Это был не Рудаков. На пороге стоял советник Иван Степанович Добрый-Пролёткин.

— Вы разрешите?

Наташа не ответила, но советник проскользнул мимо нее в прихожую, бесцеремонно скинул рыжие сандалии и прошел прямо в комнату.

— И вам здравствуйте, — сердито сказала Наташа.

— Не обижайтесь, Наталья Владимировна, — смиренно ответил Добрый-Пролёткин, прижав руки к груди, — мне обязательно надо с вами поговорить. Это очень важно!

— Что-то с Рудаковым?

— Нет, нет, с ним как раз все в порядке…Я хотел бы поговорить о вас.

— Обо мне?

— Да, такой парадокс: с вами и о вас, — Иван Степанович захихикал, но тут же снова стал серьезным, — давайте присядем. Прошу вас!

С этими словами он по-хозяйски опустился в кресло.

Наташа помедлила, но потом с независимым видом села на диван напротив.

— Скажите, пожалуйста, Наталья Владимировна… вы помните, о чем мечтали в детстве? Или нет, это слишком общий вопрос… О чем вы мечтали в тринадцать лет? Помните разговор с вашей лучшей подружкой Сонечкой?

— Сонечкой?

Наташа была ошарашена.

— Именно! Вы сидели в кафе-мороженом, пили ванильные коктейли и разговаривали? Помните волшебный запах ванили и холодную сладость, растекающуюся по нёбу? Помните?

На последних словах советник так повысил голос, что почти перешел на крик.

— Да-да, я помню, — поспешила сказать Наташа.

Добрый-Пролёткин сразу же успокоился, расплылся в приятной улыбке, откинулся, как и Наташа, на спинку и сказал уже другим, спокойным и ласковым голосом.

— Ну и славно. О чем вы разговаривали?

— О счастье… кажется, о счастье.

— Вы молодец, Наташенька! И что вы говорили?

— Я говорила…говорила, что хочу детей. Троих или четверых. Хочу сильного и благородного мужа, дом… большой дом. Чтобы мне всегда было спокойно, красиво, чисто…

— Правильно, вы говорили о настоящем счастье, которое заложено в вашем естестве! Вы чувствуете вкус, видите цвет и слышите мелодию! Она прекрасна! Прекрасна! Вот и сейчас — вы улавливаете запах ванили… Правда?

— Да, — тихо ответила Наташа.

— Этот запах дает спокойствие и комфорт. Это редкое чувство, и его надо беречь… Как и сейчас — вы сознаете не просто воздушную мягкость дивана, а возможность расслабиться… Расслабиться, закрыть глаза и почувствовать пастельный полумрак.

— Да…

— Закройте глаза!

Наташа закрыла глаза, и лицо ее стало совсем неподвижным.

— А теперь припомните, — сильным грудным голосом сказал советник, — ваш вечер с Рудаковым, когда вы говорили о счастье. Это было на ваш день рожденья в пивном ресторане на Маяковке. Помните?

— Помню.

— Вы ели айсбан с кислой капустой и пили черное пиво. Вам понравилось?

— Не очень. Слишком жирное мясо… много еды. А пиво горькое. Мне хотелось апельсинового сока…

— Или ванильного коктейля?

— Да.

— Помните, что говорил Рудаков?

— Да. Он говорил о счастье. И о доме.

— Что именно?

— Дом с дубовым столом, большим камином и высокими окнами с цветными витражами. Тёма будет писать пером на тяжелых листах, а я — сидеть в кресле-качалке и гладить кошку.

— Вам это нравилось?

— Наверное…

— Вы уверены?

— Нет.

— Уже не уверены… Вам больше нравится легкий и светлый дом, чем особняк с готическими витражами?

— Да!

Иван Степанович смотрел на Наташу, слегка наклонив голову, словно оценивая.

— Это правда, — сказал он после недолгого размышления, — Наташа, вы меня слышите?

— Да…

— Давайте, я покажу вам кое-что интересное! Хотите!

— Конечно, хочу!

Наташа сразу же открыла глаза, словно очнувшись ото сна, и сладко потянулась.

Добрый-Пролёткин положил на стол две фотографии.

— Вот, полюбуйтесь.

Наташа взяла в руки карточки, внимательно рассмотрела и удивленно спросила:

— Что это?

— А вы не понимаете?

— Это… это я?

— Совершенно верно!

Иван Степанович показал на одну из фотографий и печально вздохнул:

— Это вы. Только не сейчас, а через пять лет.

С фото глядела бесцветная женщина с седеющими волосами, сеткой морщин вокруг глаз и тусклым взглядом.

— Но почему? — робко спросила Наташа. Странно, но она сразу поверила советнику.

— Это неизбежно, — жестко ответил Добрый-Пролёткин, — таков результат вашей жизни с Рудаковым.

— Значит, будет так. Я люблю Тёму.

— Уверены?

— Да!

Иван Степанович расцвел, словно услышал что-то приятное.

— Замечательно! Признаюсь, я ни секунды не сомневаюсь: вы очень любите Тёму. Настолько, что готовы посвятить ему жизнь, правда?

— Почему «посвятить»? Нам хорошо вместе, — просто сказала Наташа.

— Вы так считаете? Тогда присмотритесь к другому снимку.