Хроники Потусторонья: Проект

Кроватка Игорька стояла в центре комнаты. Мы подошли к ней, осторожно ступая по пушистому ковру, и заглянули внутрь.

Игорёк и правда спал, да так безмятежно, как умеют только младенцы. Катя осторожно поправила чуть сбившееся набок одеяльце и прижалась ко мне.

— Как же всё-таки хорошо, — правда, Гер? Ой, а ты чего? Плачешь? Что с тобой, Герка?

— Ничего, маленькая, всё хорошо… — я улыбался, стирая с щёк эти дурацкие слёзы. Счастливые слёзы.

— Ну ладно. Пойдём тогда на кухню, может, попьём чаю, раз уж проснулись?

— Пойдём, Катюш.

Мы вышли из комнатки, аккуратно закрыв за собой дверь, и прошли на кухню. Катя долила воды в чайник и поставила его на плиту. Плита, кстати, была наша старая, советская. Казалось, тут перемешалась вся моя жизнь, в этой квартире, все воспоминания. Что-то было из восьмидесятых, что-то из девяностых, а что-то из нового времени, о котором я не хотел думать. Нет никакого нового времени. Есть только наше время, наше с Катей и Игорьком время, только для нас троих. Время быть счастливыми. Может же такое быть в жизни? Может же? Ведь может же человек быть счастлив простым семейным счастьем — даже если он не вполне человек? А вообще, может, это тоже был сон? И никакой я не Дух, а обычный человек, обычный московский житель, Герман Сергеевич Кастальский? Сколько мне сейчас? Лет тридцать пять, наверное, или около того. 1988-й год от Рождества Христова, Москва, июль — заповедное время и место. Работа хорошая, квартира приличная, семья — самая лучшая! Чего ещё желать?

Катя наливает кипяток в чашки с заваркой и кладёт в них кубики рафинада — один себе и три мне. Господи, а как раньше вприкуску пили! Казалось, ничего вкуснее просто не бывает, чем когда вот так, — вдвоём, и чай с сахаром вприкуску. Золотое время. Счастливое время. Как можно подумать, что бывает иначе? Как можно подумать, что может быть по-другому? Тридцать лет? Да Бог с вами, какие ещё тридцать лет?! Не было ничего! Ничего, кроме вот этого момента, кроме этого года, кроме этой жизни, нашей жизни, вдвоём, нет — втроём! Ничего!..

Я пью чай, Катя улыбается. Мы счастливы. Вот так вот запросто.

Из коридора сквозит. Я хмурюсь сквозь улыбку:

— Видишь, Катюш — сквозняк тут у нас какой-то! Пойду посмотрю, откуда дует. А, ну да, точно! Я же дверь в кабинет не закрыл! А там, наверное, форточка приоткрыта. Вот и поддувает.

— Сходи, Гер, сходи. Только возвращайся поскорее, ладно?

Катя улыбается. Собрала свои пушистые волосы в пучок, плечи укрыла платком и пьёт чай. Моя любимая, моя родная.

Тянусь через стол, чтобы поцеловать жену в губы — но получается, что целую в нос. Катя смеётся — звонко, заливисто:

— Да иди уже, чудо! Закрой свою форточку и возвращайся! А то без тебя скучно.

— Я сейчас, Катюша, я быстро!

Буквально выбегаю из кухни, быстро иду по коридору в сторону кабинета. Темно-то как! Где-то тут был выключатель…

Был — но куда-то пропал, и я наощупь дохожу до кабинета. Темнота, хоть глаз выколи. Дверь и правда открыта, а внутри здорово холодно! Похоже, форточка и правда нараспашку.

Я вхожу в кабинет и вижу: кресло развёрнуто к окну. Странное чувство: будто в нём кто-то сидит. Что за ерунда. Шарю по стене в поисках выключателя, но никак не могу его найти, а когда, наконец, нахожу и зажигаю свет, оказывается, что лампочка под потолком тусклая и почти ничего не освещает.

Кресло поворачивается ко мне, и я вижу сидящего.

Ледяной пот стекает по моей спине.

Сидящий… похож на человека. Но это не человек — это, кажется, сама тьма, сгустившаяся и принявшая форму человеческой фигуры. Вместо лица — ровная поверхность без намёка на нос, глаза, рот. Худое, длинное тело, длинные руки с какими-то паучьими пальцами, длинные ноги.

Безликое Существо встаёт — оказывается, оно на голову выше меня — и делает шаг в мою сторону. Я инстинктивно отступаю, спиной чувствуя холод стены. Существо упирает ладони в стену на уровне моей головы и наклоняет свою безликую башку на неожиданно длинной шее, поднося её прямо к моему лицу.

Я не могу сдвинуться с места. Не могу пошевелиться. Я только вижу, что Существо состоит из непонятной текучей тьмы, похожей на жидкий чёрный коллоид. Оно постоянно перетекает само в себя, меняет форму — но, несмотря на это, Существо остаётся вполне человекообразным. Его лицо, скачет мысль в моей голове, я хочу увидеть его лицо.

И тогда, словно угадав моё желание, коллоид на его «лице» начинает светлеть, и я, замирая от ужаса, вижу своё собственное лицо, похожее на лицо всплывшего утопленника — бледное, безжизненное, неподвижное. Я смотрю в свои застывшие глаза — но они вдруг оживают, и Существо принимается пристально вглядываться в меня, словно желая отыскать неведомый изъян.

И тут до меня доходит весь ужас происходящего. Я помню, я уже видел подобное — тогда, во время Второй Войны. Он выглядел почти так же — Лорд Тень, первый Искажённый. И я понимаю: время вышло. Второй Искажённый вышел в Мир людей. Мы опоздали. Но это не самое страшное. Самое страшное — Катя в опасности! Ведь он сейчас поглотит меня и, приняв мой облик, выйдет к ней! А она не поймёт, что перед ней уже не я, не я, что перед ней чудовище, что надо бежать, бежать, бежать, бежать, бежать, бежать, бежать!

Собрав все силы, я отталкиваю Искажённого. Он отступает, но не падает, а я кричу, кричу что есть сил:

— Катя!!! Катя, беги!!! Хватай Игорька и убегай из квартиры! Быстрее! Я его задержу!

Только не ходи сюда, родная, только не ходи сюда, не ходи! Убегай, убегай!

— Слышишь, ты! — кричу я Искажённому. — Тебе до неё не добраться! Я тебе не позволю! Давай! Я, может, не так силён, как ты, но и я кое на что способен! Давай, сволочь! Нападай! Ну же!

Он смотрит на меня моими глазами — долго и, кажется, как-то… печально. А потом вдруг распадается, растекается лужей!

Это конец, мелькает мысль. Она не успеет. Я не успею. Его уже не остановить.

Я выбегаю в коридор — но почему-то попадаю обратно в кабинет. Чертыхнувшись, разворачиваюсь, выбегаю в коридор — и снова оказываюсь в кабинете!

За дверью чернота.

Я опоздал, приходит вдруг страшная мысль. Всё кончено. Мира больше нет. Я опоздал. Я никого не сумел спасти. Я забыл обо всём, погнавшись за своим счастьем.

И вот она — расплата.

Вдруг я понимаю, что кто-то тихонько теребит меня за рукав рубашки. Я оборачиваюсь, готовый к любой напасти, любой атаке — но внезапно вижу перед собой Мо.

Он выглядит виноватым. Кажется, в его глазах стоят слёзы.

— Герман, очнись. Это я, Мо, — говорит он. Я мотаю головой:

— А Искажённый?

— Его здесь нет, Герман. И… и её тоже. Всё, что ты видел — неправда. То есть… Это Межмирье. Знаешь, Ват-У рассказывала мне… Когда-то Учёные Колыбели считали, что Межмирье — это Мир Снов. Снов, фантазий, мечтаний, воображения… Но в то же время — Мир страхов, сомнений, тревог, фобий всяких… Она говорила, Кошки считали, что Межмирье способно вывернуть наизнанку того, кто приходит сюда. Создать для него мир его собственных чувств, эмоций… и творчества. Мир, в котором нет ничего невозможного — потому что всё неправда. Это ненастоящее. По-своему, конечно, не в полной мере, и всё же. Понимаешь, ведь то, что ты видишь во сне, например, — ты же не всегда знаешь, что это сон. Порой ты думаешь, что это взаправду. Но это не совсем так… Потому что потом ты проснёшься и увидишь, что это был всего лишь сон. Понимаешь, Герман? Это был сон. Межмирный сон, но сон.