Хроники Птеродактиля

— Этот портфель, что ли? — Настя выхватила портфель из Надиных рук, почему-то потерла его рукавом, понюхала и вернула Надежде, — говоришь, бумажки засаленные с напечатанной белибердой? Видно, белиберда эта денег стоит, иначе никто не стал бы охотиться за этим портфелем, — Настя насупила брови, помолчала. — Думаю, надо попробовать разобраться в этих карточках. Или выторговать за этот портфель хорошую долю. Или войти в долю. Кто это в дверь звонит? Почему не открывать, а вдруг Таня? Ну что ты опять про этот глазок, боюсь я этих глазков: глянешь, а в тебя выстрелят. Открою, Таня, наверно.

Надя не успела понять, как удалось ввалившемуся человеку так молниеносно выхватить портфель и так же молниеносно исчезнуть. Придя в себя, женщины выбежали на улицу, осмотрели окрестности, заглянули в соседние подъезды, — никого.

— Лучше бы ты этот портфель не уносила с работы, — устало проговорила Настя, — звони Карине.

Третий час коротал Степан в собранной из бревен избушке, что стояла заброшенной и захламленной в той части двора Настиного дома, куда давно перестали водить на прогулку своих детей местные мамочки. Широкие щели этого детского домика позволяли увидеть все, что творится в округе. Анастасия и Надежда, выбежав несколько раз из подъезда, заглянув во все мыслимые и немыслимые места, видно, решили, что «захватчик» исчез окончательно и бесповоротно. «Интересно, — думал Степан, — узнали меня эти тетки или нет?» Размотав шарф и сняв шапку, будто специально связанную для таких дел, Степан вытер вспотевшую шею, посмотрел на часы и решил, что пришло время покинуть убежище.

В метро было немноголюдно. Прохожие праздно разглядывали друг друга, оборачивались на ярких женщин, испытывая безмятежное удовольствие от беззаботности, царившей в эти поздние часы в московском метрополитене.

Из открывшихся дверей подошедшей электрички выплыла величественная дама, в которой Степан, почему-то не удивившись, узнал Карину. Всего один раз, на похоронах Василия эта женщина мельком взглянула на Степана.

«Может, не узнает? — лукаво затеплилась спасительная надежда. — Узнает. Уже узнала», — Степан бросился в еще не успевшие закрыться двери.

Поезд тронулся, и Карина боковым зрением увидела, как заспешил в глубь вагона напуганный чем-то человек. В его облике узнавалось почти забывшееся событие, неприятный осадок которого вытащил из памяти тревожные дни похорон, поминок, надоедливых преследований и бесконечных предчувствий.

— Портфель украли, — Настя швырнула Карине тапки. — Обыскали все вокруг, сбежал. Что значит, какой портфель? Мы же вычислили этот портфель. Ну вот, хорошо, что вспомнила. Надя принесла его ко мне. И разгадать не успели, что в тех стародавних схемах зашифровано — раз, и украли. Видно, «вели» Надежду с этим портфелем прямо к моей квартире. Побоялись на улице отнимать. — Настя тараторила, не останавливаясь, боясь, пропустить что-то важное и искренне полагала, что Карина своим приходом все объяснит и поможет.

— А может, ну его, этот портфель, — Надежда устало пристроилась рядом. — Представляете, как легко и свободно снова будем дышать: ни тебе обысков, ни тебе угроз и приставаний — живи в свое удовольствие, спокойно и радостно. В конце концов, это я на тот злосчастный портфель наткнулась, мне и решать: забыть о нем, или нет.

— А как же Вася? За что он на тот свет отправился, — у Насти навернулись слезы. — Да этот портфель найти и с умом использовать — для меня теперь дело чести. Что значит «ну, ну, без пафоса»? — Настя отвернулась и обиженно побрела на кухню.

Карина присела на кухонный диванчик, закурила, посмотрела на потолок и подумала о том, как фотографируют привычные вещи свойства, да, пожалуй, и судьбы своих хозяев. Потолок над мойкой грязным рельефом прочертил пятно, отдаленно напоминающее карту России. Водопроводная труба врезалась в потолок именно там, где на карте должна быть Москва. От «Москвы» ломаной трещиной куда-то на восток шла будто бы дорога. А со стороны окна на эту «карту России» смотрел профиль горбоносого мужчины — точь-в-точь Иван Грозный. «И судит этот грозный царь маленькую семью с маленькими грехами и назначает большое наказание одним и смертную казнь другим», — Карину передернуло от высокопарности мысли при взгляде на грязный потолок. Затушив сигарету, она быстро вскочила, но нога — от резкого движения — болью усадила Карину снова на диванчик.

— Борьку надо искать, — рассудила Карина, потирая ногу, — раз уж известно об их знакомстве, значит, нечего утаивать эту историю с портфелем. Сядем спокойно, прижмем эмоции и по-деловому обсудим все: и тайное, и явное. Ставь чайник, я слойки по дороге прихватила. Да убери ты эти глиняные бокалы, не в столовой, чашки с блюдцами поставь. И тарелочки, тарелочки, тащи сервиз чайный: вон у тебя лимон в холодильнике и колбаска сырокопченая — не жмотничай.

После звонка Карины Борис долго смотрел в окно. Глуповатая улыбка придала лицу новое выражение.

— Вяло текущая шизофрения, — громко произнес Борис, глядя на свое отражение в оконном стекле. Сняв трубку, он стал терпеливо ждать, когда Степан соизволит ответить.

Вскоре длинные гудки сменили короткие. «И телефон меня не любит», — Борис положил трубку на рычаг, открыл окно и вдохнул воздух, как ядовитую смесь, предназначенную специально для того, чтобы его, Бориса, окончательно простудить.

К вечеру Степан позвонил сам. Говорил спокойно, как о самом обычном деле, совсем не выпячивая своей заслуги. Под конец разговора, как бы вскользь, упомянул о нечаянной встрече с Кариной.

— В метро, в дверях? — Борис перешел на хрипловатый визг. — И ты только сейчас об этом вспомнил?! Пулей ко мне! С портфелем.

Обернувшись одеялом, Борис мерил шагами комнату, толкал ногой стулья, то бросал, то снова поднимал книги и говорил, говорил, говорил. Вдруг почувствовал спиной чей-то взгляд, остановился и резко развернулся.

— Дверь незаперта, — заметил Степан, войдя в квартиру Бориса. — Неважно выглядишь. Может, врача?

Степан переодел приятеля в чистую пижаму, укрыл одеялом и, сев напротив, стал обстоятельно рассказывать о своих приключениях.

Борис слушал и радовался, что рядом кто-то есть и этот «кто-то» о нем позаботился. «Хорошо, что я его пока не убил», — подумал Борис, засыпая, и порадовался тому, что сказал это «про себя».

Маркиз встретил Степана радостным урчанием. Погладив котенка, Степан разделся, положил на стол объемную папку и задумался.

Смутное беспокойство, возникшее еще в квартире Бориса, переросло в уверенность: мужик болен. И не только простудой. По дороге к Борису Степан предусмотрительно скопировал карточки, лежащие в портфеле, положил копии в папку, а папку — в матерчатую сумку, где уже болтались купленные утром баночки и пакетики с едой для Маркиза. Степан с улыбкой вспомнил, как боялся, что подозрительный Борис заглянет в сумку, начнет докапываться, что в папке, а оказалось… Больной он и есть больной. В сумку-то он, конечно, сунулся, да сразу и отпрянул, увидев «вискас». Пробубнил только: «Значит, не придушил».

Степан вытащил из папки скопированные листы, отыскал линейку, карандаш, ножницы и начал аккуратно расчерчивать на принесенных листах ровные прямоугольники, чтобы получились карточки такие же, какие оставил он у Бориса. А что делать? — одни карточки должны совмещаться с другими, уголочки третьих карточек должны быть ключом для четвертых, короче, трудное занятие, но выполнимое. А большие деньги за легкое занятие и не получишь. Так-то, квалификация нужна.

Сколько людей — столько рецептов. Степан понимал, что быстро эту работу не сделать, поэтому начал с тех карточек, что в первую очередь понадобятся. Клиент серьезный, ждал долго, получит первым. Сначала рецепт соорудим, потом соберем продукцию, и — вперед, за деньгами!