Хуан Дьявол 3 часть

– Нет. Разве меня волнуют твои слова? Возвращайся к хозяину! Возвращайся на корабль Хуана, отмечай с ним его праздники! Уверена, он там, развлекается.

– Нет, хозяйка, он не вернулся на корабль. Пошел с сеньором Ноэлем. Но Сегундо сказал, что сегодня ночью он выиграл очень много денег, и теперь все изменится. Что хозяин превратится в настоящего кабальеро с домом и лодками, которые будут ловить рыбу. А еще сказал, что хозяин придет к вам, что вы снова будете с нами. Не на корабле, а в доме, который он построит. Это правда?

– Нет, это неправда. Он не придет в монастырь и не хочет, чтобы я отсюда выходила. Я уверена. Ему хватит женщин на пристани. Теперь они полюбят его сильнее, потому что он сможет делать им дорогие подарки.

– Тссс! Идет монахиня, – тихо и испуганно сообщил Колибри. – Я спрячусь.

– Моника, дочь моя… – приблизилась Мать-Настоятельница к послушнице и объяснила: – Я заходила в келью и искала тебя по всему монастырю. У тебя посетитель.

– Хуан! – обрадовалась Моника, не в силах скрыть волнение.

– Нет. Это сеньор Ренато Д'Отремон, дочь моя, он умоляет не отказывать ему.

Монике показалось, что у нее похолодела кровь. Ренато Д'Отремон. Каждая буква пронзала стрелой скорби, с вторгающимся горьким разочарованием, потому что это он, а не другой. Слова Колибри окрылили ее душу надеждой, пробудившей в ней безумные мечты. А теперь, словно захлопнулась приоткрытая дверь, словно погасла последняя звезда на мрачном небе.

– Я осмелюсь просить тебя не отказывать ему, – продолжала Настоятельница. – Он долго ждет и кажется печальным, неспокойным. Его настойчивость заставляет думать, что это действительно важно, связано с заявлением о расторжении брака, подписанное тобой для Его Святейшества. Выслушав его, ты ничего не потеряешь.

Моника посмотрела по сторонам. При появлении настоятельницы, Колибри исчез. Несомненно, спрятался или сбежал, унося с собой последний глоток соленого воздуха, безнадежную тоску по имени Хуана. Голос настоятельницы раздавался будто издалека, заставляя вернуться к действительности:

– Семья Д'Отремон равна тебе, они твои родственники. Они не желают тебе плохого. Идем, дочка. Идем…

3.

– Вы войдете со мной, Ноэль. Я хотел сказать, если желаете.

– Разумеется, желаю и пойду с тобой. Не беспокойся, я умею быть благоразумным. Когда несчастные браки оказываются перед свидетелями, то становятся излишне щепетильными и достойными. Женщине нравится поддержка и господство мужчины.

– Такие крепки, как бриллиант. Она может казаться хрупкой, как кристалл, но это не так. Перед ней я не так силен. Она не любит меня, Ноэль, не любит!

– Возможно, не любит, но сможет полюбить. Я считаю, что мужчина способен завоевать сердце, если еще не завоевал. Не просто так тебя прозвали пиратом! Ты прославился тем, что укрощаешь волны и ветра! Разве сражение проигрывают, даже не начав?

– К моему несчастью, да. Но не важно. Пойдемте. Если она не откажется принять меня.

– Успокойся. Позволь мне поговорить с сестрой-привратницей.

– Моника, наконец ты появилась. Наконец согласилась.

– Не благодари, Ренато. Я никого не хотела видеть какое-то время. Пришла сюда обрести покой.

– Что ж, вам нужно поговорить, прийти к согласию, сгладить небольшие шероховатости, возникшие в силу обстоятельств, а их не должно быть между родственниками, – примирительно посоветовала настоятельница. – Оставлю вас, сеньор Д'Отремон, как вы хотели. Вы просили ее согласиться на беседу, прошу вас не слишком беспокоить Монику мирскими заботами. Монастыри являются плотиной от мира, тихой заводью, которая нужна измученной душе Моники. С вашего разрешения.

Мать-Настоятельница попрощалась и тихо удалилась, оставив Монику и Ренато. Они стояли не шелохнувшись, пока холодный голос Моники не прервал молчание:

– Говори же. Ты хотел поговорить со мной.

– Хотел, правда. И будь мы в стенах моей библиотеки, сколько я бы сказал тебе, Моника. Рассуждения не помогут, бессмысленно каждое слово, потому что они всего лишь бледное отражение чувств. – Дрожащий Ренато приблизился, но Моника отступила и отвела взгляд от откровенного и лихорадочного блеска его глаз. – Если бы я мог свободно рассказать тебе о своих чувствах.

– Есть чувства, которые не имеют права на существование, Ренато.

– Я пожертвовал счастьем за совершенные ошибки и не стремлюсь быть счастливым. Я отказываюсь от него, но мне нужно что-то, чтобы жить и дышать.

– У тебя есть жена, она родит тебе сына, и еще многих, Ренато. Сотни, тысячи существ зависят от тебя. Твое положение и богатство дают тебе права короля, но и не забывай об обязанностях. Многое может заполнить твою жизнь и забыть о женщине в монастыре, которую ты захотел полюбить слишком поздно.

– Моника, я понимаю твои причины, они соразмерны, но оставь мне луч света и надежды. Не заключай себя в монастыре! Не возводи другую стену! Единственное, о чем я прошу. Когда расторгнут твой союз с Хуаном Дьяволом…

Моника вздрогнула, словно имя причиняло боль, словно один только его намек тронул за живое, но взяла себя в руки и сжала губы. Подняла голубые глаза на Ренато, и взгляд ее сверкнул стальным блеском:

– Почему бы тебе не оставить его в покое?

– К сожалению, я не могу. Позволь закончить. Когда расторгнут твой брак с Хуаном, ты будешь свободной в действиях. Сможешь жить в мире при свете солнца. А пока ты ждешь, можно заполнить свою жизнь другими вещами.

– Чего жду?

– Не знаю. Чуда, которым милостиво одарит нас Бог, когда падут мои цепи, которые я заслужил носить. Знаю, ты промолчишь, не обвинишь ее ни в чем. Ты настолько благородна, насколько она мелочна. Она предала мое сердце, обманула, уничтожила мои мечты, была со мной эгоистичной и жестокой. Как жена она вроде не предала меня, но я связан к ней, и поэтому мне не хватает света твоих глаз…

Долго Ренато Д'Отремон стоял неподвижно, опустив голову, отодвинувшись от нее, а Моника, стоя посреди комнаты, спрашивала с ужасом свое сердце, почему эти слова любви звучат холодно и пусто, почему человек, которого она однажды полюбила, говорил слова, которые она мечтала услышать раньше и теперь ничего не вызывали в ней. Почему потухшая боль разгорелась в ее душе в образе другого человека, и тогда в ней поднялась волна жалости к человеку, страдающему о ней.

– Я ужасно страдаю, Моника! Почему не говоришь, что тоже безутешно страдала? Почему моя боль не вызывает у тебя ничего, это твоя месть?

– Это будет глупо и жестоко.

– Жестоко, но ты хотя бы утолила обиду.

– Я не держу на тебя обиды.

– Не это! – сетовал Ренато в бесконечной скорби. – Твоя любовь ко мне умерла?

– Да, Ренато, умерла окончательно и бесповоротно. Но почему ты хочешь, чтобы было иначе?

– Потому что я не святой, Моника! Потому что я человек, который любит и страдает, и утешало бы страдать и печалиться вместе, пока я терзаюсь часами тишины, произнося твое имя, а твои губы произносят мое имя, когда ты думаешь или молишься. Из-за слепого эгоизма любви утешение знать, что мы умираем вместе. Понимаешь? Я не прошу, не требую от тебя ничего. Только это, если оно есть в душе. Скажи, что страдаешь, плачешь из-за меня, и я сотру слезы поцелуями. Утешь меня, Моника!