Худей! (др. перевод)

Но Вилли не мог говорить. Снова ее пальцы дарили ему удовольствие; сначала их прикосновения были игривы, а потом стали серьезнее (пенис Вилли отвердел во сне). Вилли, сидящий за рулем, слегка наклонил голову при звуке металлического шуршания молнии на ширинке. Она расстегивалась зубец за зубцом. К удовольствию примешивалось чувство ужасной неизбежности. Он уже видел впереди желтый Сурабу за зеленой «Птицей». Он попытался закричать: «Прекрати, Хейди! Сейчас выйдет цыганка! Я снова могу ее убить, если ты не перестанешь. Пожалуйста, Хейди, прекрати!»

Вот из-за машин показалась цыганка. Халлек попытался убрать ногу с газа и надавить на тормоз, но нога застыла на месте, удерживаемая жуткой, непосильной тяжестью. «Бешеный клей неизбежности», — мелькнула дикая мысль. Вилли попробовал повернуть руль, но колесо не поворачивалось. Оно было намертво заблокировано. Вилли сжался в ожидании удара, и тогда голова цыганки повернулась. Это оказалась не старуха. Нет! Цыган со сгнившим носом! Только глаз у него не было. За мгновение до того как Оулдо ударил его и погреб под собой, Халлек увидел пустые, впавшие глазницы и губы, раздвинувшиеся в непристойной ухмылке под гнилым кошмаром носа. А потом двойной стук. Одна рука вяло промелькнула над капотом Оулдо. Морщинистая рука, унизанная языческими кольцами стертого металла. Три капли крови на смотровом стекле. Халлек едва сознавал, как рука Хейди судорожно сжалась на его вставшем члене, приводя к оргазму, смешавшемуся с потрясением; неожиданное наслаждение — боль…

А потом откуда-то снизу он услышал шепот цыгана, пробившийся через покрытый ковром пол машины; приглушенный, но вполне отчетливый шепот:

— Худей!

Судорожно дернувшись, Вилли проснулся, повернулся к окну и едва не закричал. Над холмом взошел брильянтовый полумесяц луны. На мгновение Вилли показалось, что это лицо старого цыгана, который, склонив набок голову, заглядывает в их окно, усмехаясь улыбкой, излучающей холодный болотный свет; улыбкой, сулящей возмездие. Вилли сделал глубокий вдох, крепко зажмурил глаза, потом снова их открыл. Луна стала просто луной. Устроившись поудобнее, Вилли через три минуты уснул.

Новый день выдался ясным. Наконец сдавшись, Халлек оделся и стал пробираться по лабиринту Трэйл с женой. Лабиринт классифицировался как «умеренный», в медовый месяц он с Хейди дважды забирался сюда. Он вспомнил, сколько радости доставило ему это раньше: карабкаться по крутому склону… а следом лезла Хейди, смеющаяся и подгоняющая его. Вилли вспомнил, как протиснулся сквозь узкий пещерный лаз в скале и прошептал жене: «Чувствуешь? Начинается землетрясение». Это произошло в самой узкой части лабиринта, там едва можно было шевельнуться, но она ухитрилась крепко шлепнуть его по заднице.

Халлек признался себе (но ни в коем случае не Хейди), что узкие лазы в скале сильно беспокоили его. В их медовый месяц он был подтянутым и стройным парнем, в хорошей форме от загородных путешествий. Теперь он постарел на шестнадцать лет и был намного тяжелее. И как с удовольствием сообщил ему доктор Хьюстон, он вступил на территорию сердечного приступа. Мысль о сердечном приступе после восхождения выглядела малорадостной, но все же маловероятной. Скорее он мог застрять в одной из каменных глоток. Он припомнил, что в четырех местах придется ползти на коленях. Или… только представьте себе! Старина Вилли застрял в одной из щелей, а потом у него случился сердечный приступ! Сразу то и другое! Но он согласился бы попытаться, если она согласится продолжить путь в одиночестве, если он окажется в не очень хорошей форме, чтобы добраться до вершины. Только они сначала спустятся в город купить кеды. Хейди охотно приняла оба условия.

В городке Вилли обнаружил, что кеды стали деклассе. Никто даже вспомнить не желал, что когда-то слышал о них. Тогда он купил пару щегольских альпинистских кроссовок и порадовался, так легко они сидели на ноге. Тут он понял, что последние пять лет у него не было спортивной обуви. Пять лет?.. Или шесть? Невероятно, но именно так.

Хейди была в восторге и сказала, что теперь он действительно выглядит так, словно похудел. Рядом с обувным магазином стоял платный автомат для взвешивания, один из тех, что определяет «Твой вес и судьбу». Халлек с детства не видел их.

— Залезай, герой, — попросила Хейди. — У меня есть пенни.

Халлек замялся, чуть нервничая.

— Поспеши. Я хочу посмотреть, сколько ты сбросил.

— Хейди, эти штуки такие неточные, ты же знаешь…

— Мне достаточно приблизительной цифры. Давай, Вилли. Не будь дурачком. — Он неохотно отдал ей пакет с новыми туфлями и ступил на весы. Она бросила пенни. Послышался щелчок и выскочили две серебристые металлические панельки. На верхней был обозначен его вес, а на нижней — версия его Судьбы, предложенная машиной. Вилли Халлек в удивлении вздохнул.

— Я так и знала! — выдохнула Хейди. В ее голосе звучало удивление и сомнение, словно она не была уверена, радоваться ли ей, пугаться или удивляться. — Я знала, что ты похудел.

Если она и услышала его хриплый вздох, подумал Халлек чуть позже, то она без сомнения приписала его числу, показавшемуся на шкале. Даже в одежде, с ножом в кармане вельветовых брюк, с плотным завтраком в брюхе стрелка остановилась точно напротив отметки 232. С того дня как Кэнли прекратил спор в суде, Вилли потерял четырнадцать фунтов.

Но не вес вызвал вздох. Табличка, предсказывавшая его Судьбу. Нижняя панелька открыла нетрадиционную надпись вроде: «финансовые затруднения скоро прояснятся», «жди визита старых друзей» или «не принимай важных решений в спешке».

На ней была строчка черных букв:

«поХудеть Удастся при Достатке Еды! эЙ!»

Глава 4 Вес 227 фунтов

Большую часть обратного пути в Фэрвью они проехали молча. Хейди сидела за рулем, пока они не отъехали от Нью-Йорка. Движение на автостраде стало интенсивнее. Тогда она подрулила к обочине, и Вилли пересел за руль. Никаких причин, чтобы ему побездельничать: старая женщина погибла, совершенно верно. Одна рука почти оторванная от тела, живот вспорот, череп расколот как китайская ваза, брошенная на пол, но Вилли Халлек не получил ни одного прокола в водительских правах. И все благодаря любезности старого любителя потискать чужих жен — Гари Россингтона.

— Ты слышишь меня, Вилли?

Он посмотрел на жену только на секундочку, потом его глаза обратились к дороге. В эти дни он водил машину намного аккуратнее, и хотя не пользовался сигналом больше обычного, не размахивал руками, не кричал больше обычного; он лучше чувствовал промахи водителей, да и свои собственные промахи, чем когда-либо в прошлом, и не собирался быть снисходительным ни к другим, ни к себе. Убийство старой женщины сотворило чудо с его вниманием. Оно подгадило самоуважение и вызывало довольно омерзительные сны, но безусловно подхлестнуло уровень концентрации.

— Я немного задумался. Извини.

— Я поблагодарила тебя зато, что мы чудно провели время, — она улыбнулась Вилли и слегка коснулась его руки. Поездка действительно получилась чудесной, для Хейди во всяком случае. Безусловно, Хейди погребла все в прошлом: цыганку, предварительное слушание, на котором дело замяли, старого цыгана с гнилым носом. Для Хейди это стало неприятностью прежней жизни, как и дружба Вилли с итальянским гангстером из Нью-Йорка. Но что-то еще донимало ее. Это подтвердил второй косой взгляд. Улыбка поблекла, четче обозначились морщинки вокруг глаз.