Хутор Гилье. Майса Юнс
Шрифт:
Кто знает, может статься, придет время, когда Майса-швейка еще будет шить им в какой-нибудь убогой квартире. Она не раз такое видела!
В каких только домах она не шила! Кажется, в городе нет уголка, где бы ей не случалось работать. Тот, кто не бывал в ее шкуре, и не поверит, какие разные встречаются люди. Во многих местах можно было понять, что к ней относятся по-хорошему, если только хватает времени подумать о ней. Но были и такие, что торговались и тряслись над каждым шиллингом, просто вспомнить стыдно. Не раз она с бьющимся сердцем гадала, сколько же эре принесет вечером домой. Да к тому же такие люди вечно подозревали,
Сегодня Майса шила дома. Мадам Хансен, жена мясника, попросила ее сшить платье для дочери-подростка. И Майса была довольна — она знала ее щедрость. Мадам хорошо платит, да еще на прощание никогда не забудет сунуть либо косточку для супа, либо немного фарша на котлеты…
Бедняжке Енсине это очень кстати, так редко удается чем-нибудь ее подкормить, а ведь она растет!
Вся обстановка комнаты, которую снимала Майса в доме для рабочих, состояла из придвинутого к окну стола, нескольких неуклюжих стульев с протертыми сиденьями, вышедших из-под рук мебельщика Дёрума, полок и дешевых олеографий. Все это осталось от того времени, когда она была замужем за Эллингсеном. Только старый комод да кровать с выцветшим ситцевым покрывалом принадлежали ей и напоминали Майсе о днях ее юности.
День клонился к вечеру. Майса начала прикидывать, который может быть час, и открыла окно, чтобы посмотреть, не идут ли дети из школы. Наверно, скоро шесть, и Енсине пора вернуться, а у Майсы как раз черные нитки на исходе…
Так и есть, вот и они, большая шумная стайка, и Енсине бредет позади, под руку с какой-то высокой девочкой.
— Прибавь-ка шагу! — закричала Майса, высунувшись из окна, и замахала рукой.
Она вынесла дочери на лестницу небольшой ржаной хлебец, чтобы девочка могла перекусить, пока будет бегать за нитками. Только пусть Енсине поторопится, нечего стоять внизу и болтать: она должна помочь матери собрать юбку на сборки, мадам Хансен ждет платье к воскресенью…
Немного погодя черноволосая вихрастая Енсине снова показалась в дверях.
— Интересно, матушка Йенсен уже заняла плиту или мы можем приготовить кофе? По-моему, дома нет ни крошки цикория, — спохватилась Майса. — Придется тебе еще раз сбегать в лавку, Енсине.
— Плита свободна, — объявила мадам Йенсен и открыла дверь на кухню. Ее муж был рассыльным и поздно возвращался домой.
Енсине уже входила в комнату с пачкой цикория.
— Садись-ка пошей, пока я сварю кофе. Вот ширина, видишь?
Енсине заняла ее место, а мать поспешила в кухню развести огонь.
— Ну-ка, дай я взгляну, — сказала Майса, входя в комнату. — Так и знала, что ты слишком натянешь косую сторону! Лучше уж я сначала сметаю тебе, а то просидишь до самой ночи.
Майса снова присела на стул и принялась сметывать…
— Да, пожалуй, сама я скорей сошью, ты мне только мешаешь. Милая матушка Йенсен, не могли ли бы вы присмотреть за моим кофейником? Мне уж очень некогда…
Енсине, сидя на кровати, болтала длинными ногами, а мать время от времени нерешительно поглядывала на нее…
Стоя над кофейником, матушка Йенсен просматривала газету, которую только что принесли, — она всегда изучала сообщения о пропажах и другие новости на последней странице.
— Мне кажется, вам следует определить Енсине на швейную фабрику к Фобергу, — сказала она внушительно, — ведь дома таким образом она ничему не
научится.— Сначала пусть пройдет конфирмацию, — заметила Майса…
Только как это все осилить?.. Чтобы у бедной девочки все было обставлено прилично, не хуже, чем у других, потребуются большие расходы…
Так трудно сейчас получить работу, а ведь жить на что-нибудь надо! Появилось столько новых, расторопных портних. Да, если бы она не была такой искусницей по части всякой починки, переделки да перелицовки — в этом она без хвастовства может признаться, — если бы не бралась за все это в семьях победней, вряд ли бы ей удалось заработать столько, чтобы хватило на хлеб, на жилье и на дрова ей с Енсине. А ведь еще и обувь нужна — не ходить же с мокрыми ногами в этакую слякоть.
Да, забот не оберешься!
«Ручная машина, ручная машина в рассрочку», — медленно и запинаясь, прочла матушка Йенсен; заголовок этого объявления был напечатан крупными жирными буквами.
Майса на минуту перестала шить и насторожилась.
«Первый взнос — треть всей цены».
— Так, так, — Майса снова взялась за шитье.
— Слушай, мама, а мы можем выручить крон шестнадцать за наш комод! — горячо воскликнула Енсине. Она прекрасно понимала, что значит для них машина.
Майса с грустью и сомнением посмотрела на большой комод, который сопровождал ее всю жизнь и доставлял столько хлопот при переездах… Вдруг и вправду она сможет получить за него швейную машину? Шестнадцать крон…
— У нас же там почти ничего нет, мама, — стояла на своем Енсине. — Только в большом нижнем ящике немного белья и всякой мелочи, да еще чашки.
Когда-то нижний выдвижной ящик служил для Майсы кроваткой — так рассказывала ей мать, да и Енсине тоже спала в нем. Как трудно расставаться с этим комодом. Но ведь взамен у нее будет швейная машина!
— И мы сможем тогда брать шитье на дом, Енсине! И здесь, у нас, и в городе.
— Вот-то закипит работа, мама! Знай себе крути, и все.
— Но… не так-то все это просто.
— Самое главное набрать побольше заказов, — уговаривала ее Енсине.
— Завтра с утра схожу к Андерсену и поговорю насчет комода. Вот если б мне заполучить эту машину уже завтра… Тогда не нужно будет так спешить с платьем для мадам Хансен… Слушай, Енсине, сбегай-ка ты вниз, принеси хорошую булку к кофе… И тогда можно не торопиться со швейной фабрикой, — сказала она вслед Енсине, которая уже выскочила за дверь.
…И Енсине не придется краснеть, когда она пойдет в церковь на конфирмацию.
Только нужно выбрать хорошую машину, ну да она в них знает толк.
— Но запомни, не вздумай крутить ее, пока я как следует тебя не научу, а то еще испортишь, — заявила она Енсине, когда та вернулась. — Ручная машина в рассрочку… Попроси-ка припрятать эту газету…
Енсине уселась на комод и на прощание весело заколотила по нему пятками.
Для Майсы-швейки был настоящий праздник, когда ее как-то весной снова пригласили шить к Транемам. Она сидела в комнате для прислуги. Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь единственное окно, падали на комод, где стояли безделушки и маленькое зеркальце служанки Марен, и освещали край кровати. Майса повернулась так, чтобы солнце пригревало ей шею и плечи. Весь апрель стояла сырая, промозглая погода, и ревматизм ее разыгрался вовсю, а сейчас она словно начинала оживать.