Хвала и слава. Книга третья
Шрифт:
Оля протянула к нему руку.
— Анджей, — сказала она, — я не узнаю тебя, ты стал такой резкий! Что с тобой происходит?
Ромек рассмеялся:
— Как это что происходит? Разве вы не знаете, что сейчас война? Анджей увидел войну.
— Мы все увидели войну, — заметил Спыхала.
— Нельзя так говорить сейчас, — сказал Анджей, когда все замолчали. — Нельзя сейчас так говорить, даже если бы это была правда.
И отвернулся. Ромек взмахнул кнутом. Лошади едва плелись, таща тяжелую повозку по песчаной лесной дороге.
На этот раз заночевали в домике лесничего. Здесь, в лесу, царил
Но Ромек и здесь нашел что-то достойное внимания:
— Смотрите, с каким уважением он отзывается о польской армии и о польском солдате. Значит, нешуточная была битва.
Лесничий был довольно мрачный человек, но комната, в которой он их устроил, была чисто вымыта и пахла хвоей. Спыхала заявил, что чувствует себя здесь совсем как на пикнике, но, взглянув на Олю, тут же пожалел о своих словах. Оля, бледная, стояла посреди комнаты, она все еще не могла прийти в себя после встречи с безумной женщиной.
— Что с вами, — спросил Спыхала озабоченно и вдруг повторил: — Что с тобой?
Оля с ужасом взглянула на него.
— Не говорите так, не надо так…
И отвернулась к окну.
Спыхала решительно подошел и обнял ее за плечи Она не противилась и спрятала лицо на груди Казимежа.
— Как она говорила? Такие молодые, и все погибнут…
— Не повторяй этих слов, — ответил Казимеж.
Но Оля не могла сдержать долгого, потрясенного рыдания. Это были ее первые слезы с начала войны.
Лесничий уступил путешественникам свою «чистую горницу», но юноши хотели спать возле лошадей, под навесом, где поставили повозку. Спыхала отправился на чердак, на сено, забрав все одеяла. В доме осталась одна Оля. Она уже собиралась ложиться, измученная впечатлениями последних дней, впечатлениями, которые не подчинялись сознанию и смешивались в хаосе. Она не понимала, что с ней происходит.
Она очень удивилась, когда довольно поздно — уже стемнело и в комнате горела только свеча — раздался стук в дверь. В ответ на ее неуверенное «войдите» показался лесничий. Оля испугалась. С таинственным видом лесничий приблизился к ней.
— Прошу извинить меня, нет ли у вас петушка?
В первую минуту Оля подумала, что лесничий сошел с ума.
— Что вам нужно? — спросила она.
— Порошок от головной боли.
Тут Оля вспомнила, что Геленка, не слушая ее возражений, положила ей в несессер дорожную аптечку с множеством разных лекарств. Оля открыла аптечку. Там лежала целая пачка «петушков».
При виде порошков у лесничего загорелись глаза.
— Уже неделя, как у меня кончились петушки, — сказал он. — Вы не могли бы дать мне несколько штук… несколько десятков? — поправился он тут же.
— Да берите все, — сказала Оля, высыпая порошки на стол, — мне они не понадобятся.
— У вас никогда не болит голова? — с сомнением спросил лесничий.
— Нет, не болит. А если и болит, я никогда не принимаю петушков.
— А я без них не могу жить.
— Неужели у вас так часто болит
голова?Лесничий смутился.
— Нет, собственно говоря, нет. Но я не засну, если не проглочу петушка.
И, не спрашивая Олю, вытащил один порошок из пачки, лежавшей на столе, налил из графина воды и, разорвав этикетку с изображением петушка, всыпал порошок себе в рот. По этому движению, ловкому и быстрому, Оля определила наркомана.
— Нельзя так привыкать к лекарству, — сказала она лесничему, — это вредно.
Но лесничий не слышал ее слов или притворился, что не слышит. Он вдруг повернулся к ней и сказал с фальшивым пафосом:
— Да благословит вас бог!
— За такие дела бог не благословляет, — сказала Оля, — не доброе это дело.
— Что вы говорите! — воскликнул лесничий удивленно и даже немного испуганно. — Неужели правда?
В комнату, не постучавшись, вошла жена лесничего.
— Ты уже, наверно, надоедаешь пани со своими порошками? — обратилась она к мужу. — Не мешай, пани устала, хочет спать.
— Посмотри-ка, — сказал лесничий, показывая жене на пачку порошков, лежавшую на столе.
— Господи помилуй, — вздохнула лесничиха, — откуда у вас столько порошков? Это для него больше, чем папиросы. Привык, и все тут.
— Может быть, вам завтра будут нужны лошади? — спросил вдруг лесничий очень предупредительно, гораздо любезнее, чем прежде. — Я могу дать.
— Нет, нет, — запротестовала жена лесничего, — ты не поедешь в Сохачев.
Оля почувствовала беспокойство.
— Нет, — сказала она, — мне не нужны лошади. Я надеюсь, что нас благополучно довезут и наши. К тому же под Сохачевом живет мой двоюродный брат, заедем к нему. Если надо будет, он даст лошадей.
Лесничий все кланялся.
— Если только вам что-нибудь потребуется, скажите мне, — повторял он.
Жена взяла его под руку.
— Идем, — сказала она, — сейчас не до порошков. Сейчас война.
Но лесничий сгреб со стола в карман всю пачку.
— Постыдился бы! — сказала жена.
— Что ж тут такого? — оправдывался лесничий. — Пани была так добра и все отдала.
Чтобы покончить со всем этим, Оля взяла оставшийся на столе порошок, высыпала на ладонь и проглотила, запив водой из стакана, стоявшего возле кровати.
Наконец хозяева ушли. Оля вздохнула. «Разные у людей бывают страсти», — подумала она.
Сон долго не шел к ней. Она легла, не раздеваясь, и ей было неудобно в постели. Мысли неслись в голове, обгоняя одна другую.
И вот, неизвестно почему, перед ее мысленным взором возник лес, через который они ехали сегодня утром. Она не думала ни о приключении в Венгрове, ни о переправе через Вислу, ни даже о той женщине, которая встретилась им на дороге, — она видела только этот лес. Обыкновенный сосновый лес. Почти все деревья были переломлены пополам. Угодил ли в них снаряд, или буря, или что-то другое случилось в лесу — Оля не спросила Спыхалу. Она даже как будто и не смотрела вокруг. Но сейчас перед ней возникла эта картина: сломленные надвое деревья и разбросанные по всему лесу сосновые ветви. Растерзанная древесина в изломах была белая, как человеческое тело, а кора серая, местами кровавая. Оля все думала и думала об этом лесе, пока не заснула. Сон ее был тяжел — видно, действовал порошок.