Хякки Яко
Шрифт:
Хаширама молчал, обдумывая услышанное. Его же младший брат был куда как более красноречив:
— И ты всерьёз хочешь согласиться на это безумие? Да это просто не лечение, а пытка! Как вообще можно вынести подобное? Как?!… Как…
— Как ты это узнал? — закончил за брата Хаширама.
Я промолчал, впрочем и на моей стороне оказался излишне говорливый сторонник:
— Единственно возможным образом — проверил на себе. Причём каждую версию препарата, вот уже на протяжении полутра лет, пока я наконец не смог подобрать идеальный состав.
— Напомни, почему я тебя не прикончил? — сквозь зубы проскрипел я.
— Потому что никто кроме меня не согласился бы на твои авантюры, — спокойно
Комната вновь утонула в молчании. Слишком уж часто оно накатывало на нас за последнее время. Но тут я был бессилен.
— Каковы мои шансы, Тэкеши-сан? — наконец подал голос Хаширама.
— Семьдесят на тридцать в твою пользу. Состав подогнан идеально под тебя и твою комплекцию, в развитии тела и Ян моему Клану нет равных, равно как и в сендзюцу. Я лично буду тренировать тебя. Нужно только выиграть немного времени и если всё пойдёт по плану, то уже через пять лет будешь здоровее меня.
— Что думаешь, Тобирама?
Младший из Сенджу же словно не слышал. Он растеряно переводил взгляд то на меня, то на своего брата, то на сидящего тут Хидеки и словно бы ждал когда кто то из нас раствориться в воздухе, словно так любимые Кланом Учих иллюзии. Но стоит отдать ему должное, Тобирама сумел совладать с собой:
— Я… я думаю… у нас нет другого варианта. Наши ирьенины оказались бессильны, а если он прав и тебе продолжит становиться всё хуже… надо соглашаться.
— Хорошо, — ответил ему Хаширама и широко улыбнулся всем нам, — На том и порешим. Завтра непременно приду в ваши владения, Хидеки-сан, а пока что давайте просто насладимся этим вечером, а то чует моё сердце скоро мне будет совсем не до этого.
Глава 47
Что первым делом совершает человек когда просыпается? Он открывает глаза. Это происходит почти инстинктивно, ведь нашему сознанию необходимо удостовериться, что пришло время бодрствовать, и найти более простой, но вместе с этим и столь же эффективный метод, едва ли возможно.
Столь привычное действо. Вряд ли хоть кто-то может представить его изнуряющей работой. Нет, конечно, уставшему, не выспавшемуся или просто объятому блаженной негой сна разумному, распахнуть глаза представляется крайне тяжким трудом, но всё же это скорее следствие моральной и психологической усталости. Однако мало кто из живущих хоть когда-бы то ни было ощущал что просто физически не может приподнять веки, словно бы они разом потяжелели килограмм так на — дцать. Страшное чувство, если разобраться. Абсолютная, почти младенческая беспомощность, а вместе с ней и липкое дыхание одиночества, надуманного, кто бы спорил, но… то что нам ясно при свете дня, в абсолютной темноте разобрать невозможно.
Это стало для Хаширамы обыденностью. Отвратительной, тяжкой, сводящей с ума обыденностью. Каждый день, из раза в раз, вот уже на протяжении пяти лет он
просыпается наедине с этим чувством и прилагает немыслимые усилия дабы отогнать его прочь, куда-то за грань его восприятия, хотя бы до следующего рассвета.
В самый первый раз было страшно. Привыкший к крепости и почти-что несокрушимости собственного тела, он тогда подумал что просто умер, вопреки всем прогнозам и заверениям Хидеки и Тэкеши-сана.
Непередаваемый опыт — всем своим естеством увериться в факте собственной смерти, а после… очнуться и увидеть — встревоженное лицо Мэйуми, собственную спальню, ещё бледные лучи предрассветного солнца, что проникали внутрь сквозь приоткрытые ставни, ощутить запах ткани и простыней, почувствовать прохладу и влажность утреннего воздуха, услышать трель птиц за окном. В то мгновение Хаширама как никогда ранее осознал как же это прекрасно — быть, и вместе
с этим вдруг отчётливо понял сколь ужасающа перспектива умереть. Ведь если смерть именно такова, то участь прискорбнее трудно себе даже вообразить. Застыть в небытие, в абсолютном одиночестве, и мучительно медленно исчезать, до тех пор пока даже тень тени его не сотрётся и не раствориться в этой кромешной тьме.Весь день после этого он был сам не свой — отвечал невпопад, слышал хорошо если хотя бы треть от всего что ему говорили, и даже во время вечерних тренировок с Тэкеши-саном он был словно бы и не здесь. Мысли его блуждали где-то там, вдалеке, просто не желая возвращаться в предавшую их оболочку. Теперь то он понимал что это был лучший выход… нет, пожалуй не лучший, просто наименее болезненный и простой.
Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Тяжкое пробуждение, мельтешение дня, тяжёлая хватка вечера, после которой он едва находил в себе силы вернуться домой, а за тем — забытье ночи. И так из раза в раз. Дни складывались в недели, те в месяцы, а они, собиравшись в кучу, обращались в годы.
Пять лет немалый срок, но для Хаширамы он стал почти неподъёмным. Мгновенно пролетевшая вечность, эти, на первый взгляд бессмысленные слова, наиболее точно описывали всё то что с ним произошло за эти годы.
Время безжалостно утекало сквозь пальцы. Он ощущал это всем своим естеством и отчаянно желал насытить событиями и чувствами каждый миг, каждое ускользающее мгновение.
Приятные вечера и буйные ночи с Мэйуми, игры с Хитоши и Мидори, разговоры с братом, прогулки по Конохе, к тому же именно тогда Хаширама открыл для себя удивительный мир литературы, и помог ему в этом ни кто иной как Хидеки-сан. Старый Целитель прекрасно видел как тяжело ему даётся каждый приём лекарства, а потому, где-то на четвёртом сеансе, предложил чуть отвлечься и начал читать ему в слух.
В первый раз это был какой-то роман из Страны Железа. Про могучего самурая, что под давлением чести и долга обязан был выступить против рода, к которому принадлежала его возлюбленная. Неплохо написанная, хотя при этом довольно слезливая и сверх всякой меры пафосная история, однако это помогло, по крайней мере, вслушиваясь в спокойной и хорошо поставленный, с едва заметной хрипотцой, голос Хидеки, рвотные спазмы выворачивали его наизнанку чуть реже, а пульсирующая кузнечным молотом в голове кровь едва заметно успокаивалась.
После он и сам стал читать, причём всё что под руку попадётся. Философские трактаты и медицинские справочники, заметки путешественников и купцов, древние клановые летописи и вульгарные романы. Кто-то бы назвал всё это напрасной тратой времени, но сам Хаширама, с головой погружаясь в размышления и думы очередного писателя, чувствовал будто-бы и сам переживал особенно острые, радостные, печальные и величественные моменты жизни неизвестного рассказчика. А в его состоянии каждая крупица опыта и каждое мгновение чувств были поистине бесценны.
Он очень многое сделал за прошедшие пять лет, при том что в тысячи раз большее воплотить просто не сумел или даже не знал возможно ли это в принципе. И время, что он отдал в замен на то что бы запечатлеть в своей памяти все эти, без всяких преувеличений прекрасные, будоражащие и просто милые его сердцу мгновения, пролетело очень быстро. Чего нельзя сказать о том, что происходило вдали от посторонних глаз.
Где-то спустя три месяца после начала терапии он начал постоянно чувствовать головную боль. Слабую, едва заметную, но в купе с неизменно преследующим его ощущением ломоты в суставах и общей слабостью подобное было просто невыносимо.