И 8

Вылитые на все это месиво жидкая грязь и мелкий щебень, вперемешку с особой добавкой, должны были проникнуть в каждую пустоту, в каждую щелку, превратив все в незыблемый монолит первого глобального убежища. Мы создавали здесь фундамент, подводя основу под глобальный тайный замысел Атолла.

Корпорации всегда было посрать на мнение обычного населения, но в те дни мы нуждались в их одобрении как никогда – ведь одобрение служит удобрением для ростков доверия, а без доверия не заманить гоблинов в широко разинутую пасть морозильной камеры… Поэтому мы постарались как следует и спустя полгода, когда первая партия собранных со всей планеты гоблинов была доставлена на покрывшуюся юной зеленью рукотворную сушу, наш план увенчался полным успехом. Еще бы нет – чего только стоили их изумленные лица, когда пред их взорами тянулись и тянулись мирные зеленые луга…

В тот день по всей планете полетела волна восторженных слухов – Атолл отыскал спасение для всех нас! Смерть отступит, братья! Собирайте вещи – и вперед! Вперед к новой жизни! Доставка в рай бесплатна!

Так стартовал тайный отсчет, а популяция обрекшей себя цивилизации начала стремительно убывать – да с такой скоростью, что позавидует любая чума или война…

Да…

Не отрицаю – тогда многое делалось наспех. Сроки поджимали, планета содрогалась, враги не дремали… Но кое в чем я все же уверен – таких обширных пустот под твердью Формоза быть не могло. Я помню ту пузырящуюся синеватую жидкую грязь, что низвергалась на руины некогда величественных зданий, превращая рабочий процесс в будничные похороны. Тут не могло быть пустот размером больше, чем жопа суслика.

Но вот… мы движемся по круто наклоненному коридору, что некогда являлся шахтой грузового лифта, а на его бетонных стенах с трудом отыщешь пару комков грязи. И чем глубже мы спускались, тем обширнее становились свободные от завалов пространства. Коридоры, комнаты, углы, половины и даже целые здания, упертые заваленными окнами в щебень. Все перевернуто вверх ногами. Мы шагали по потолкам и стенам, лишь изредка ступая на то, что должно было быть полом. Мы с безразличием топтали нарисованные, выгравированные или напечатанные знамена, гербы, лики диктаторов и демократов – все то, что некогда было столь важным, а теперь не имело никакого значения. Небытие поглотило их – как однажды поглотит и нас…

Мы спустились еще на пятьдесят метров и от авангарда пришло короткое сообщение, заставившее меня пройти в голову отряда. Спрыгнув в пролом, я оказался в почти горизонтально идущем коридоре. Под чудовищным давлением его изрядно покорежило, кое-где завалило, но большей частью он уцелел – как и тянущиеся вдоль него частые комнатушки. Что-то трущобное, где всегда пахло жареной солониной, самогоном и годами немытыми телами. Но сейчас комнаты были заняты костьми – тщательно рассортированными и разложенными со знанием дела по отдельности.

Луч фонаря высветил комнату, набитую оскаленными черепами без нижних челюстей – они хранились по соседству. Следом еще помещение с костяными коробками, затем шли позвонки и, похоже, на каждый позвонок отводилась своя комнатушка. Медленно двигаясь по коридору, я освещал комнату за комнатой, глядя на ребра, кости тазовые и бедренные, фаланги пальцев… Ни единого волоконца плоти или одежды, нет никакого запаха, а сами кости такие чистые, что видна каждая царапина. Это и странно, что они такие чисты – тут высокая влажность, под ногами хлюпает вода, но на стенах и костях никакой плесени, будто они обработаны особыми химикатами или же их кто-то регулярно очищает…

Хотя почему «кто-то»?

Я помнил то упоминание… и я видел тот ужас в глазах здешней элиты, когда они рассказывали о живущем в подземельях гигантском существе. Пятеро из них предпочли умереть, но сюда не пошли. Шестой согласился, но едва спустившись метров на десять, он скрючился, схватился за грудь и сдох… Еще двое до сих пор с нами, но с каждой минутой их речь становится все бессвязней. Если вслушаться, то станет ясно, что они боятся не смерти. Нет. Они до жопы боятся опустошения…

– Лид…

– Тихо – бросил я и прыгнул еще раз, проваливаясь в очередную комнату.

Под ногами плеснула вода, волнами разбившаяся о каменные возвышения. Хватило короткого взгляда на подсвеченную электроникой комнату, чтобы убедиться – я на месте. На девяти из десяти выступающих из воды прямоугольников, что походили на какие-то алтари, а на самом деле были остатками каких-то музейных пафосных витрин, лежали тела. Живые тела. В полном снаряжении, при оружии, они лежали на спинах, вытянув руки по швам, а вокруг их голов, оставив рты и носы открытыми, подрагивала тягучая бело-желтая густая масса, что больше всего походила на чуток загустевший гной. Все это дерьмо, пульсируя, нервно подрагивая, спускалось с алтарей и уходило в воду, вновь появляясь на перекошенной сломанной стене, что служила подобием входного порога в следующее помещение.

Жестом остановив полезших вниз бойцов, я коротко ударил и дернувшееся ко мне гнойное щупальце лопнуло, обрушившись в воду бесформенной массой. Прыгнув, перелетев несколько витрин, я приземлился у стены, ударил, пробивая бетон. Полоснув лезвием по остаткам стены, перерезал полезшее живое тесто и шагнул, подгоняемый поток рванувшей в пролом воды, оказавшись в…

– Ну сука надо же… – рассмеялся я, замерев у подножия широкой каменной лестницы с уцелевшими перилами.

Лестница ступеней в сорок. Красивая, массивная, дорогущая. Начинает свой путь с центра некогда роскошного овального зала, бывшего частью чьего-то тоже недешевого особняка. Теперь верхняя площадка лестницы упирается в покрытую трещинами железобетонную мокрую стену. На верхней площадке восседает голый по пояс Каппа. Его пожитки сложены на верхней ступени чуть ниже, руки сложены на скрещенных ногах, спина неестественно прямая, а голова… голова накрыта гнойной «присоской», от которой тянется длинное щупальце, уходящее в стенной пролом, где колышется желтоватая полужидкая масса.

– Вот тебе и утечка мозгов – пробормотал я, вдоволь наглядевшись на эту херню и поднимая гранатомет – Хер с тобой, узкоглазый…

– Постой, командир… – спина Каппы качнулась, правая рука поднялась в останавливающем жесте – Я…

– Ты? – лениво поинтересовался я, нацеливая гранатомет аккурат в пролом.

– Он просто хочет общаться… он хочет познавать…

– Твою жопу? – осведомился я, глядя, как из-за поясов его штанов начинает вытекать густой гной – И как глубоко он тебя познал?

– Он питается всем, что дают… неприхотлив, терпелив, умен, рассудителен… он настоящий воин… Командир… я подвел тебя…

– Еще как – подтвердил я, опуская оружие – Какого хера, гоблин? Тебе сказали – иди и убей ведьму. Шагай и не останавливайся…

– Я задержался в пути… всего на миг… Мне нет оправдания… – левая рука Каппы безошибочно сцапала рукоять тесака, крутнув, направило острием себе в левый бок – И я…

Стена гноя в проломе колыхнулась, рванулась вперед, облепив оружие и выдернув его.

– Час – буркнул я, глядя на висящий под потолком тесак, наполовину скрытый обхватившим его щупальцем – Даю тебе час, чтобы вытащить из мозгов и жопы это гнойное дерьмо, снарядиться, подняться, отыскать меня и дать полный расклад. Один час, Каппа. Понял?

– Да… Я кое-что узнал, командир. Важное…

Каппа вылез через пятьдесят минут. Вот только толку от него было ноль. Щурящийся, трясущийся, похожий на обтянутого кожей скелета, он ошеломленно потряхивал изнасилованной головой, будто пытаясь вытрясти из ушей остатки гноя. Лениво понаблюдав за его отчаянными попытками сложить хоть что-то внятное и при этом вслух, я отправил его в один в тыловой транспорт, велев накормить как его, так и остальных из его группы, а затем накачать лекарствами и погрузить в восстановительный сон. Об отсутствии части информации я особо не жалел – пока было чем заняться. И это при том, что от всей здешней инфы – по реликтовой зоне – я жестко отгородился, четко дав понять Рэку, что мне посрать на все тонкости здешней уже канувшей в прошлое жизни. Мне хватило и того, что уже было известно.