И будет вечен вольный труд

Ноябрь 1822

Евпатий {213}

«Ты знаешь ли, витязь, ужасную весть? — В рязанские стены вломились татары! Там сильные долго сшибались удары, Там долго сражалась с насилием честь, Но все победили Батыевы рати: Наш град — пепелище, и князь наш убит!» Евпатию бледный гонец говорит, И, страшно бледнея, внимает Евпатий. «О витязь! Я видел сей день роковой: Багровое пламя весь град обхватило, Как башня, спрямилось, как буря, завыло; На стогнах смертельный свирепствовал бой, И крики последних молитв и проклятий В дыму заглушали звенящий булат — Все пало… и небо стерпело сей ад!» Ужасно бледнея, внимает Евпатий. Где-где по широкой долине огонь Сверкает во мраке ночного тумана: То грозная рать победителя-хана Покоится; тихи воитель и конь; Лишь изредка, черной тревожимый грезой, Татарин впросонках с собой говорит, Иль, вздрогнув, безмолвный, поднимет свой щит, Иль схватит свое боевое железо. Вдруг… что там за топот в ночной тишине? «На битву, на битву!» взывают татары. Откуда ж свершитель отчаянной кары? Не все ли погибло в крови и в огне? Отчизна, отчизна! под латами чести Есть сильное чувство, живое, одно… Полмертвого руку подъемлет оно С последним ударом решительной мести. Не синее море кипит и шумит, Почуя незапный набег урагана: Шумят и волнуются ратники хана; Оружие блещет, труба дребезжит, Толпы за толпами, как тучи густыя, Дружину отважных стесняют кругом; Сто копий сражаются с русским копьем… И пало геройство под силой Батыя. Редеет ночного тумана покров, Утихла долина убийства и славы. Кто сей на долине убийства и славы Лежит, окруженный телами врагов? Уста уж не кличут бестрепетных братии, Уж кровь запеклася в отверстиях лат, А длань еще держит кровавый булат: Сей падший воитель свободы — Евпатий!

1824

Элегия

Свободы гордой вдохновенье! Тебя не слушает народ: Оно молчит, святое мщенье, И на царя не восстает. Пред адской силой самовластья, Покорны вечному ярму, Сердца не чувствуют несчастья И ум не верует уму. Я видел рабскую Россию: Перед святыней алтаря, Гремя цепьми, склонивши выю, Она молилась за царя.

24 января 1824

Родина

Краса полуночной природы, Любовь очей, моя страна! Твоя живая тишина, Твои лихие непогоды, Твои леса, твои луга, И Волги пышные брега, И Волги радостные воды — Всё мило мне, как жар стихов, Как жажда пламенная славы, Как шум прибережной дубравы И разыгравшихся валов. Всегда люблю я, вечно живы На крепкой памяти моей Предметы юношеских дней И сердца первые порывы; Когда волшебница-мечта Красноречивые места Мне оживляет и рисует, Она свежа, она чиста, Она блестит, она ликует. Но там, где русская природа, Как наших дедов времена, И величава, и грозна, И благодатна, как свобода,— Там вяло дни мои лились, Там не внимают вдохновенью, И люди мирно обреклись Непринужденному забвенью. Целуй меня, моя Лилета, Целуй, целуй! Опять с тобой Восторги вольного поэта, И сила страсти молодой. И голос лиры вдохновенной! Покинув край непросвещенный, Душой высокое любя, Опять тобой воспламененный, Я стану петь и шум военный, И меченосцев, и тебя!

Январь 1825

К няне А. С. Пушкина {214}

Свет Родионовна, забуду ли тебя? В те дни, как сельскую свободу возлюбя, Я покидал для ней и славу, и науки, И немцев, и сей град профессоров и скуки^{215}, Ты, благодатная хозяйка сени той, Где Пушкин, не сражен суровою судьбой, Презрев людей, молву, их ласки, их измены, Священнодействовал при алтаре камены,— Всегда приветами сердечной доброты Встречала ты меня, мне здравствовала ты, Когда чрез длинный ряд полей, под зноем лета, Ходил я навещать изгнанника-поэта И мне сопутствовал приятель давний твой^{216}, Ареевых наук^{217} питомец молодой. Как сладостно твое святое хлебосольство Нам баловало вкус и жажды своевольство; С каким радушием — красою древних лет — Ты набирала нам затейливый обед! Сама и водку нам, и брашна подавала, И соты, и плоды, и вина уставляла На милой тесноте старинного стола! Ты занимала нас — добра и весела — Про стародавних бар пленительным рассказом; Мы удивлялися почтенным их проказам, Мы верили тебе — и смех не прерывал Твоих бесхитростных суждений и похвал; Свободно говорил язык словоохотный, И легкие часы летали беззаботно!

17 мая 1827

Песня

Из страны, страны далекой, С Волги-матушки широкой, Ради сладкого труда, Ради вольности высокой Собралися мы сюда. Помним холмы, помним долы, Наши храмы, наши села, И в краю, краю чужом Мы пируем пир веселый И за родину мы пьем. Благодетельною силой С нами немцев подружило Откровенное вино; Шумно, пламенно и мило Мы гуляем заодно. Но с надеждою чудесной Мы стакан, и полновесный, Нашей Руси — будь она Первым царством в поднебесной, И счастлива и славна!

1827

Ау!

Голубоокая, младая, Мой чернобровый ангел рая! Ты, мной воспетая давно, Еще в те дни, как пел я радость, И жизни праздничную сладость, Искрокипучее вино,— Тебе привет мой издалеча, От москворецких берегов — Туда, где звонким звоном веча Моих пугалась ты стихов; Где странно юность мной играла, Где в одинокий мой приют То заходил бессонный труд, То ночь с гремушкой забегала! Пестро, неправильно я жил! Там все, чем бог добра и света Благословляет многи лета Тот край, все: бодрость чувств и сил, Ученье, дружбу, вольность нашу, Гульбу, шум, праздность, лень — я слил В одну торжественную чашу, И пил да пел… я долго пил! Голубоокая, младая, Мой чернобровый ангел рая! Тебя, звезду мою, найдет Поэта вестник расторопный, Мой бойкий ямб четверостопный, Мой говорливый скороход, Тебе он скажет весть благую: Да, я покинул наконец Пиры, беспечность кочевую, Я, голосистый их певец! Святых восторгов просит лира — Она чужда тех буйных лет, И вновь из прелести сует Не сотворит себе кумира! Я здесь! — Да здравствует Москва! Вот небеса мои родныя! Здесь наша матушка-Россия Семисотлетняя жива! Здесь все бывало: плен, свобода, Орда, и Польша, и Литва, Французы, лавр и хмель народа, Все, все!.. Да здравствует Москва! Какими думами украшен Сей холм давнишних стен и башен, Бойниц, соборов и палат! Здесь наших бед и нашей славы Хранится повесть! Эти главы Святым сиянием горят! О! проклят будь, кто потревожит Великолепье старины; Кто на нее печать наложит Мимоходящей новизны! Сюда! на дело песнопений, Поэты наши! Для стихов В Москве ищите русских слов, Своенародных вдохновений! Как много мне судьба дала! Денницей ярко-пурпуровой Как ясно, тихо жизни новой Она восток мне убрала! Не пьян полет моих желаний; Свобода сердца весела; И стихотворческие длани К струнам — и лира ожила! Мой чернобровый ангел рая! Моли судьбу, да всеблагая Не отнимает у меня Ни одиночества дневного, Ни одиночества ночного, Ни дум деятельного дня, Ни тихих снов ленивой ночи! И скромной песнию любви Я воспою лазурны очи, Ланиты свежие твои, Уста сахарны, груди полны, И белизну твоих грудей, И черных, девственных кудрей На ней блистающие волны. Твоя мольба всегда верна! И мой обет — он совершится! Мечта любовью раскипится, И в звуки выльется она! И будут звуки те прекрасны, И будет сладость их нежна, Как сон пленительный и ясный, Тебя поднявший с ложа сна!

1831

К. К. Павловой {218}

Хвалю я вас за то, что вы Поете нам, не как иныя, Что вам отечество Россия, Вам — славной дочери Москвы! Что вам дался язык наш чудный, Метальный, звонкий, самогудный^{219}, Разгульный, меткий наш язык! Ведь он не всякому по силам! А почитательницам милым Чужесловесных дум и книг Он не доступен — и не знают Они его — они болтают Другим, не русским языком Свои мечты и впечатленья: И нет на них благословенья. Они у бога нипочем! Я вас хвалю и уважаю За то, что вы родному краю Принадлежите всей душой, Что вы по-нашему поете, Хоть языки Шенье^{220} и Гете^{221} Послушны вам, как ваш родной. Я вас хвалю — и рад я буду, Когда пойдет ходить повсюду Моя правдивая хвала За подвиг ваш, во имя ваше: Она действительней и краше И в свете более смела, Скорей отыщет грешны души: Да слышит, кто имеет уши!

1842

К не нашим {222}

О вы, которые хотите Преобразить, испортить нас И обнемечить Русь! Внемлите Простосердечный мой возглас! Кто б ни был ты, одноплеменник И брат мой: жалкий ли старик, Ее торжественный изменник, Ее надменный клеветник; Иль ты, сладкоречивый книжник, Оракул юношей-невежд, Ты, легкомысленный сподвижник Беспутных мыслей и надежд; И ты, невинный и любезный, Поклонник темных книг и слов, Восприниматель достослезный Чужих суждений и грехов; Вы, люд заносчивый и дерзкой, Вы, опрометчивый оплот Ученья школы богомерзкой, Вы все — не русский вы народ! Не любо вам святое дело И слава нашей старины; В вас не живет, в вас помертвело Родное чувство. Вы полны Не той высокой и прекрасной Любовью к родине; не тот Огонь чистейший, пламень ясный Вас поднимает; в вас живет Любовь не к истине и благу; Народный глас — он божий глас — Не он рождает в вас отвагу, Он чужд, он странен, дик для вас! Вам наши лучшие преданья Смешно, бессмысленно звучат; Могучих прадедов деянья Вам ничего не говорят: Их презирает гордость ваша. Святыня древнего Кремля, Надежда, сила, крепость наша — Ничто вам. Русская земля От вас не примет просвещенья, Вы страшны ей: вы влюблены В свои предательские мненья И святотатственные сны! Хулой и лестию своею Не вам ее преобразить, Вы, не умеющие с нею Ни жить, ни петь, ни говорить! Умолкнет ваша злость пустая, Замрет неверный ваш язык: Крепка, надежна Русь святая, И русский бог еще велик!

1844

Федор Иванович Тютчев

1803–1873

«Песок сыпучий по колени…»

Песок сыпучий по колени… Мы едем — поздно — меркнет день, И сосен, по дороге, тени Уже в одну слилися тень. Черней и чаще бор глубокий — Какие грустные места! Ночь хмурая, как зверь стоокий, Глядит из каждого куста!

1830

Осенний вечер

Есть в светлости осенних вечеров Умильная, таинственная прелесть: Зловещий блеск и пестрота дерев, Багряных листьев томный, легкий шелест, Туманная и тихая лазурь Над грустно сиротеющей землею, И, как предчувствие сходящих бурь, Порывистый, холодный ветр порою, Ущерб, изнеможенье — и на всем Та кроткая улыбка увяданья, Что в существе разумном мы зовем Божественной стыдливостью страданья.

1830

«Неохотно и несмело…»

Неохотно и несмело Солнце смотрит на поля. Чу, за тучей прогремело, Принахмурилась земля. Ветра теплого порывы, Дальный гром и дождь порой… Зеленеющие нивы Зеленее под грозой. Вот пробилась из-за тучи Синей молнии струя — Пламень белый и летучий Окаймил ее края. Чаще капли дождевые, Вихрем пыль летит с полей. И раскаты громовые Все сердитей и смелей. Солнце раз еще взглянуло Исподлобья на поля — И в сияньи потонула Вся смятенная земля.