И быть роду Рюриковичей

Соскочив с коня, Котян заметил стоявшему у откинутого полога Шалиму:

— Псами встречаешь гостя, хан Шалим.

Голос у Котяна хриплый, и смех с хрипотцой.

Ханы уселись у юрты на разбросанном пологе, принялись за хмельной кумыс, заедали горячим мясом молодой кобылицы, а кости бросали собакам, грызущимся между собой за подачку.

— Ха, собаки как и люди, не так ли, хан Шалим?

Шалим одобрительно покачал головой:

— Ты прав, хан Котян, есть люди, уподобившиеся шакалу.

С восходом солнца в становище поднялась предпоходная суета. Вежи откочёвывали в степь, в укромные места, а воины сбивались в сотни и тысячи.

С холодами, когда первый морозец подёрнул землю и урусы не ожидали набега, Котян с Шалимом надумали прогуляться по их погостам. Теперь, глядя на оживление в стане, Шалим бахвалился:

— Мои воины обрушат сабли на Кий-город, они привезут в свои вежи богатый полон. Я заставлю конязя урусов отдать мне свою красавицу жену. Она будет у меня седьмой и усладит мой слух соловьиным пением.

Котян рассмеялся:

— Хе, молодую русскую княгиню у тебя отберёт Кучум. Он давно о том думает.

— У Кучума достаточно своих жён, — зло возразил Шалим.

— Кучум подобен шакалу. Он любит пожирать добытое другими. Подними глаза, Шалим, взгляни на небо, там уже погасли звёзды, и нам пора. Мы нагрянем к урусам, когда они нас не ждут. Моя орда уже горячит коней у самых русских острожков. Мы обойдём их, а на обратном пути сровняем с землёй...

Двумя рукавами орды Шалима и Котяна хлынули на Русь. Зажглись сигнальные огни на засеках, и поскакали гонцы в Киев. Но, опережая их, помчались печенеги, и, пока Олег поднимал дружину и укреплял город, орда Шалима уже гикала и визжала под самыми стенами, а другие разоряли подгородные сёла. Тем временем Котян жёг Полянские погосты, увозил зерно. Прятались по лесам смерды, но их догоняли, рубили, гнали в плен.

Но вот открылись ворота Киева, и сотня за сотней выехала дружина Олега. Сшиблись гридни с печенегами, и не выдержала орда Шалима удара киевской дружины, повернула коней, а за ней покатилась и орда Котяна...

А на засеках, по острожкам, их уже ждали. Встали ратники на пути у печенегов, погнали их на ямы. Теряя воинов, уходили печенеги в Дикую степь.

Раздосадованный неудачей, возвращался Олег в Киев.

Миновали засечную линию. И даже то, что уцелели острожки, не слишком радовало великого князя. Снова, как в прошлый раз, бесполезное преследование: затерялась орда в степи. А печенеги, поди, довольны, чувствуют безнаказанность.

Проезжал Олег разорёнными погостами, и повсюду смерды жаловались:

— Зри, князь, как обидели нас печенеги. Сколь люда побили, а иных в неволю угнали. Хлеб забрали, в зиму на голод обрекли.

— Доколь терпеть — ответь, великий князь!

— Всё вижу, — отвечал Олег, — чать, не слепец. И моему терпению конец настал. Весной поведу дружину в Дикую степь, мстить стану печенегам кровью за кровь, за погост — по улусу, по веже — за обжу. Не избегнут обидчики наших мечей!

— Коли так, бери и нас, княже, как один двинемся на поганых! — кричали смерды. — Ты только покличь!

Остался позади погост, клочки зеленеющей озими, вытоптанные копытами печенежских коней. Не стали слышны голоса мужиков, плач баб.

Олег промолвил, сокрушаясь:

— Неужли князья-усобники ещё не уразумели, чем котора [93] опасна для Руси?

— Как ответить тебе, — развёл руками ехавший рядом Путша. — Не суди, князь, всех одной мерой.

— Я ль сужу? Однако весной поглядим, в науку ли урок печенежский. Дондеже злобствования некоторых князей зрю... Тех, до кого печенежин не достал. Но в том ли спасение?..

93

Котора — вражда, ссора, раздор, смута, распря.

Киев встретил князя и дружину восторженно: отбросили печенегов, отвели грозу, да надолго ли? Оттого не разделял Олег радость: едва с коня соскочил, в хоромы удалился. Чему радоваться, ведь не одолели орду, она скрылась в той же силе, вот и жди нового набега.

С полночи не спалось Олегу, ворочался с боку на бок, то сядет, спустив ноги с лавки, то снова прильнёт головой к подушке, набитой лебяжьим пухом. Но в бессонницу она казалась твёрже дерева.

Под утро навалилась на князя тоска, сам не знал отчего. А когда вдруг мысленно увидел домик на скале, понял: это зов крови.

И вспомнилось Олегу, как удивлялись варяги, покидая Киев:

— Ты, конунг, по рождению викинг, чем приглянулись тебе русы?

Не стал объяснять им Олег тогда, да, верно, и не поняли бы они, какую силу учуял он в русичах. А она и в труде славян, и в ратном деле. Сила викингов в коротком бою, когда они сокрушают всё своим железным строем, даже малым числом одолевают врага. Однако в длительных и изнуряющих походах кто сравнится с русичами?

Земля русов обильна, не было бы распрей. И Олег уверен: род за родом, племя за племенем он объединит славян вокруг Киева. Но это дастся непросто. На трудном пути ему предстоит испить не одну горькую чашу...

Поднялся Олег, накинул на плечи корзно, пробрался, минуя спящих гридней, на Красное крыльцо и замер. Над Киевом зависла звенящая тишина, сыпал невесомый снег, укрывая землю белым пухом...

Зима легла на русскую землю ровная, с обильным снегом, морозами, сковавшими Днепр и Почайну, Голубицу и Лыбедь, Киянку и все остальные реки. Народ катался с горок, строил снежные крепости, брал их приступом. Лада развлекалась со всеми, и ничто не отличало её от подростков. Олег нередко посмеивался:

— Нет у тебя, княгиня, спеси боярыни. Та раздобреет, лебедью плывёт, а ты ровно жеребёнок-стригунок.

На что Лада отвечала задорно:

— Какой родилась, такой тебе досталась!

И продолжала веселиться.

По санному пути послал князь Олег бояр в полюдье. Меньше всего дани с полян собрали: они от печенегов в разоре. А вот на Горислава древлянского Олег осерчал: на правеже смердов умучивает, днями на снегу босыми стоят. Велел передать о том Гориславу.

— Будут ли после этого смерды верными князю? — спрашивал Олег.

На что древлянский князь ответил:

— Я Киеву дань плачу, какая рядом оговорена, а в своих холопах и смердах я волен...

Зимой ходил Олег на медведя, взял с собой Ладу. Зверя подняли в ближнем лесу. Медвежью охоту Лада любила, и её не устрашило даже, когда зверь, встав на задние лапы, бросился на Олега. Князь взял зверя рогатиной.

К исходу зимы пришёл из Новгорода санный поезд. Передал посадник, князь Юрий, меха соболей и куниц, чёрных лис и белок, да ещё другого разного добра, чем платили новгородцы Киеву. Всё богатство уложили по коробам в скарбнице [94] , что на Горе, под строгий присмотр боярина Путши.

94

Скарбница — кладовая.