И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Что ты там увидела? — спрашивает Миша.

На старухе поношенное пальто и обтрепанный красный платок. Ее лицо все в морщинах, но оно накрашено — ярко-красные губы и щеки и жирные черные линии в том месте, где когда-то были брови. Под глазами тени, выглядит она гротескно, — такое и Горькому не снилось, думает Миша. Только глаза старухи смотрят молодо.

— Я гляжу на твою руку, — говорит старуха.

— Да, я понимаю, — отвечает Миша. — Но почему?

— Потому что ты мне интересен. Я гадалка, понимаешь? Лучшая в Москве, можешь спросить, кого хочешь, меня зовут Соня, а тебя?

— Миша, — говорит Миша. — Миша Кафанке. Очень любезно с твоей стороны, что ты хочешь погадать по моей руке, но у меня очень мало денег…

— Кто говорит о деньгах? — спрашивает Соня. — Когда я тебе все скажу, ты дашь мне столько, сколько сможешь, а если ты мне совсем ничего не дашь, я тоже не обижусь. Мне самой интересно, какое у тебя будущее. Давай-ка посмотрим…

Она внимательно изучает линии на ладони Мишиной правой руки, сравнивает их с линиями на левой руке, бормочет что-то про себя, смеется, качает головой, два раза выпивает, потому что как раз одна из бутылок с самогоном оказывается возле нее, и Миша тоже дважды выпивает, теперь он уже хорошо принял. Где же, собственно, мальчик с ампутированной ногой? — думает он. — Где Тимка? Он не может его найти, но все уже немного плывет у него перед глазами, может быть, он не видит Тимку только потому, что пьян.

— Ну, Соня, — говорит он, — так что там у меня?

— М-да, — бормочет Соня, источая все запахи грязной одежды и давно не мытого тела. — Ну, во-первых, я вижу, что ты не здешний… Ты приехал очень издалека…

— Как ты это видишь? — спрашивает Миша.

— Спокойно! — говорит Соня. — Сейчас тебе нельзя говорить. Я должна сосредоточиться, это очень трудно. Я вижу это по линиям твоей руки. Я все по ним вижу, всю твою жизнь. Я же тебе сказала, что я лучшая гадалка в Москве… Гм, гм… так вот мне кажется… нет, в этом я совершенно уверена, ты из маленького местечка вблизи большого города… очень большого… Дай-ка посмотреть другую руку… Да, очень большого города…

— Верно, — говорит Миша, затаив дыхание. — Это… это же невероятно… Ты все это можешь прочесть по моей руке, Соня?

— Я еще много чего могу по ней прочесть, — говорит Соня. — Ты долго прожил в этом маленьком местечке… у тебя очень интересная профессия…

Миша вытаращил глаза. Этого же не может быть, думает он, этого не может быть!

— По твоим рукам видно, что ты работаешь ими.

— Да, — говорит Миша взволнованно, — я сантехник.

— Друг… это видно совсем четко, у тебя есть очень хороший друг. Он живет где-то здесь неподалеку… у тебя за плечами долгий путь. Я вижу здесь красивую молодую женщину… погоди-ка… она родня твоему другу… Ты любишь ее больше всего на свете, и она тоже тебя любит… но теперь ты должен ее покинуть, потому что твоя жизнь гонит тебя из России…

Мише эта пестрая старуха кажется все загадочнее. Откуда она знает о его профессии, о Леве и Ирине? Откуда? И теперь этому книжному червю приходит, наконец, в голову мысль, кого она ему напоминает: сумасшедшую из пьесы Жана Жироду, эту сказочно добрую, мудрую и человечную «графиню», которая создает в клоаках Парижа для опустившихся, разочарованных и безработных жалких созданий рай дружбы и счастья. Да, эта Соня — та же безумная, но с Белорусского вокзала Москвы!

— Откуда ты все это знаешь? — шепчет Миша.

— Ах, дорогой, я знаю только чуть больше, чем другие. Мне говорят об этом человеческие руки.

— Но этого не может быть! — кричит Миша. Тут снова возникает бутылка, кто-то говорит, что он должен выпить за здоровье именинника, и он это делает. Голова у него кружится, но мыслить он все еще может.

— Это же невозможно, Соня! — удивленно повторяет он.

— Невозможно? — спрашивает она и сочувственно смеется, показывая два ряда почерневших обломков зубов. — Много ты понимаешь в том, что возможно! Вот уж воистину был бы несчастным мир, если бы в нем было только то, о чем мы знаем.

— Да, это верно, — говорит Миша, глубоко потрясенный. Ведь он очень суеверен, со всеми своими заклинаниями и играми «если — то». Этой гадалке попался как раз тот, кто ей нужен. Ему не приходит в голову мысль, что он рассказал обо всем, что она читает у него по руке, еще утром Тимке, а тот, в свою очередь, другим, и ей в том числе. Едва ли бы эта мысль пришла ему в голову, даже если бы он не выпил столько самогона.

— Ты себе даже не представляешь, какие удивительные вещи случаются в жизни, — говорит Соня. — Я знаю об этом совсем немного, я всего лишь гадалка… Ну и ну! — восклицает она, уставившись на Мишину ладонь.

— Что «ну и ну»?

— Да ты изобретатель! — говорит Соня и смотрит на него своими сверкающими глазами. — Ты сделал большое открытие… Да, все это есть на твоей руке, видишь, где эти две линии перекрещиваются, это холм гениальности… Твое изобретение связано с твоей профессией… Или что-то с землей… Ты делаешь хорошую землю, которая может помочь бедной, больной земле выздороветь…

Миша все это слушает с жадностью — это и невероятно, и правда.

— Я права? — спрашивает Соня. Он кивает. — Не говори мне, что ты изобрел, Миша! Не говори мне этого… Ты все основательно обдумал и начертил… Надо быть очень внимательным, чтобы никто не украл у тебя чертежи, потому что своим изобретением ты добьешься счастья, Миша… ты станешь богатым и счастливым… Да, это здесь написано, все написано на твоей руке…

— Эко-клозет, — выдавливает из себя Миша.

— Что?

— Я изобрел эко-кло…

— Не надо! — говорит Соня резко. — Не продолжай! Я не хочу знать, что ты изобрел. Я знаю, что ты что-то изобрел, этого достаточно… Дай, посмотрю дальше… Ты пережил много несправедливости… много горя.

Миша едва сдерживается. Много горя! Она говорит, много горя. Господи, как все это невероятно.

— Но горе пройдет… ты будешь счастлив со своей любовью… тебе предстоят долгие странствия… одно поведет тебя через большую воду… в большой город… Смотри, все это можно здесь увидеть, на этих скрещивающихся линиях… Покажи-ка твою левую руку… Вот, пожалуйста, точно такой же крест! Да, огромный город на другом берегу моря… там живет…

— Моя двоюродная тетка…

— Ты не должен перебивать меня, Миша! — говорит Соня почти гневно. — Разве ты не видишь, как мне надо напрягаться и сосредоточиваться? Так что тише, я прошу тебя!

Миша кивает, вздыхает и кивает. Господи, как ему хорошо!

— Все будет не так просто и гладко… хотя все кончится благополучно. Будет много, много препятствий… и приключений, и опасностей…

— Опасностей?

— Замолчи, я тебя умоляю! Да, опасностей, дорогой, большие опасности ожидают тебя… уже скоро… все новые и новые… Я вижу женщин… одна очень красивая… и другая тоже красивая, но совсем не такая, как первая… Одной ты должен остерегаться… Я не могу сказать, какой… Я могу только сказать тебе, что ты преодолеешь все опасности, даже самые страшные, да, да, будет несколько очень неприятных случаев… Иногда тебе будет казаться, что пришел конец… Но смотри, вот эта длинная толстая линия! Это линия твоей жизни. Несколько раз она исчезает, как бы обрывается, но потом она продолжается… снова продолжается… Ты — человек, которого ожидают и большое горе, и большое счастье… А теперь слушай внимательно, что я скажу, Миша: даже самое большое несчастье, которое выпадет на твою долю, не сможет тебя сломить, при условии, что ты никогда не потеряешь мужества и никогда не перестанешь надеяться. Ты это понял?

Миша молча кивает.

— В жизни, собственно, есть только один грех, — говорит сумасшедшая с Белорусского вокзала, — вот он: потерять мужество и надежду. От этого зависит твоя жизнь, если ты их не потеряешь, то достигнешь всего, чего желаешь… — Появляется бутылка, Соня делает большой глоток, потом Миша, и Соня говорит:

— Поверь мне, Миша! Посмотри на мои ногти! Что ты видишь?

— Они грязные, — говорит Миша.

— Нет, — говорит Соня. — Они не грязные. Они посинели оттого, что я так сильно напрягалась. Они всегда от этого синеют, это все ложится на сердце, такое невероятное напряжение каждый раз. Я смертельно устала и больше ничего не скажу. Но теперь ты знаешь ответ, да?