i f36931a51be2993b

Но как отказаться от надежды - только-только вспыхнувшей вновь? И теперь не желающей гаснуть...

– Есть Восточное крыло. Оно нависает над озером, там глубоко. Полтора года назад в одной из келий точно не было решеток.

Сердце замерло - само по себе. "Твоя судьба изменится необратимо... если переживешь эту ночь!"

Из щелей в ставнях еще не брезжит ни лучика! А в камере совсем озверел вечный холод. До костей пробирает! И сквозь кости.

– Ты запомнила, - медленно проговорила мать, глядя дочери в глаза.
– Предположим, я отведу тебя в ту самую келью. На исходе Месяц Сердца Осени. До берега - полмили. Надеешься проплыть там, где утонул боевой офицер? В такой же холодной воде?

– Анри был ранен!

– Зато плавал раз в десять лучше тебя.

– Какая тебе разница - зарежусь я или утону?

– Когда начнешь тонуть - заорешь. Тебя могут заметить.

– Не заору. Орут, когда надеются спастись, а я - приговорена. Сейчас - ночь, а тонуть я начну не раньше середины озера. Там меня уже никто не увидит и не услышит.

– Предположим, ты выплывешь. Что дальше? Ты - вне закона, без документов, подорожных, денег.

Об этом Ирия собиралась думать, когда выберется. На свободе-то уж точно всё получится. А даже если и не всё - лучше просить милостыню, чем сложить голову на плахе!

И есть, по крайней мере, один, кто может Ирию спасти. Кто однажды уже это сделал. Из Ауэнта, из камеры смертников!

– Среди твоих вещей нашли кое-что, - взгляд Карлотты прожигает насквозь.
– Всё-таки для змеи ты слишком глупа и наивна. Но от этой иллюзии я тебя избавлю. Раз и навсегда. Прямо сейчас!
– мать холодно и мстительно усмехнулась.
– Твой смертный приговор подписали пятеро из девяти. Его Ничтожество король Карл Третий, принц Гуго Амерзэн, граф Бертольд Ревинтер, граф Ги Герингэ и князь Всеслав Словеонский и Старградский.

Серо-свинцовый потолок камеры закружился бешеным смерчем, ноги ослабели. Серый потолок... серое небо над шпорящими коней беглецами...

"Папа, папочка, я умираю!.."

"Ветер, кровь и серебро..."

– Ты лжешь!
– сквозь наползающий туман и звон в ушах прошептал собственный протестующий голос.

– Нисколько. Это скажет тебе любой, кто знаком с приговором. Впрочем, когда окажешься на плахе, тебе его зачитают. И знаешь, почему князь Всеслав это сделал?

Сизо-серые тучи заслонили солнце, желтолицые монахини - светловолосого всадника. А безжалостный голос рвется сквозь мутное облако кровавого тумана. И комната кружится, кружится, кружится...

Только бы не упасть в обморок, о Творец! Нельзя - в присутствии смертельных врагов! Особенно - так тебя ненавидящих. Нельзя - если хочешь жить!

– Это - политика, Ири. Почему бы не казнить одного из Таррентов? Их что-то развелось слишком много - для такой опасной семьи. Но зачем убивать Леона? Кому нужен малолетний лорд - при опекунше? Такой, как Полина? Гораздо удобнее казнить какую-нибудь девчонку. Их ведь останется еще две или три. Одной вполне можно пожертвовать для "устрашения" других - на будущее. Вдруг еще кто мятеж поднять вздумает?

Комната вспомнила, что она - не карусель. Да и в глазах проясняется.

Так, Ирия - всё еще на ногах. А мать не спускает с нее прищуренных ледяных глаз. Всё это время?

Вот повернулась к дверям...

– Стой!
– холодно окликнула Карлотту девушка. Только бы голос не выдал еще не прошедшую слабость!
– Мне плевать на Всеслава Словеонского... и Старградского!
– Мать не стала бы вести столь долгий разговор, если бы точно решила отказать! У нее был свой план. Есть, точнее!
– Я поеду туда, куда прикажешь ты!

– Я помогу тебе, - еще холоднее ответила Карлотта.

– Когда ты это решила?

– Минуту назад. Ты ничего не унаследовала от отца. И, к счастью, избавилась от глупых иллюзий. Мне в свое время понадобилось несколько часов, а не три минуты, поздравляю.

Три минуты? Не вечность? Сомнительная победа - быть сильнее, холоднее и равнодушнее Карлотты Таррент, урожденной Гарвиак.

– Идем, - могильным голосом велела мать.
– Я отведу тебя в келью в Восточном крыле. А ты выполнишь то, что я тебе прикажу.

4

Даже не верится, что именно сейчас переступаешь ненавистный порог. Оставляешь в прошлом проклятую камеру. Навсегда.

Что бы ни случилось впредь - даже самое жуткое!
– там будет уже другое жуткое. А этот кошмар - позади.

Темные коридоры - как в недавнем сне. А факелов так мало, что можно и не заметить. Позади вместо чудовищ - Башня Кающихся Грешниц. Ставшая-таки предсмертной камерой.

Хотя здесь есть и иные монстры. Поопаснее. Спят в кельях. И сторожат ворота монастыря.

Если те, кто спят, проснутся - мигом отправят беглянку-неудачницу на растерзание в Лютену.

Ночной путь, сумрачные коридоры, темная фигура впереди. Ведет то ли к свободе, то ли к смерти.

Колеблется еле живой огонек свечи. В коридорах тут кругом сквозняки...

Всё - как в страшной сказке. Ожившей кошмарной сказке, какими Ирия пугала в детстве Леона и Эйду.

Только бы не споткнуться в полутьме... В почти полной темноте. Малейший шум - это смертный приговор.

...Иссохшие молельщицы натянуто улыбались. А сами сверлили гостей выстывшими глазами. Но согласились укрыть в своих стенах семью лорда Таррента. Столько лет исправно жертвовавшего на аббатство.

А злобно коситься на хозяев своего приюта - недостойно. Хватит и того, что нагрубила Анри Тенмару.

До предательства оставалось меньше часа...

Вот и дверь в келью. Неужели дошли?

Здравствуй, прошлое. Еще бы дольше тебя не вспоминать.

...Здесь полтора года назад скрывались они с Эйдой.

Анри еще успел пробиться к ним, когда по коридорам обители громыхали сапоги солдат.

Ирия тогда захлопнула дверь перед самым носом двух отцов-леонардитов. И открыла только подполковнику Тенмару. Не раньше, чем о судьбе вооруженных "служителей Творца" возвестили два глухих вскрика. И падения тел.

А вот вырваться с этажа не удалось уже никому. С обоих концов коридора к беглецам устремились солдаты.

А затем враги ломились в дверь. К двум испуганным девчонкам четырнадцати и пятнадцати лет и измотанному многодневными боями офицеру...