И корабль плывет...

Не спорю, для этих целей он действительно плохо подходит. А вот убивать из него до сего дня получалось на удивление споро.

Остановившись у дверей нужной каюты, каюты нашего особого гостя, я в который раз думаю, не стоило ли взять с собой пару-тройку человек с винтовками, и в который раз отметаю ту мысль с сожалением. Если я прав, если наш недоумок уже там, никто не должен видеть того, что я сделаю, чтобы его образумить.

А сделать это все-таки придется.

Остановившись у шершавой, грязной двери, я прислушиваюсь. Движений различить не удается, а вот голоса...голоса подсказывают, что я как раз вовремя.

– ...да, конечно, безусловно благодарен, от всей души, хотя, признаться, я не сильно удивлен данному...предложению...

– Да что вы говорите? И почему же?

– Мы оба...так сказать, находимся...в ситуации, несомненно...бедственной...но я бы хотел прежде уточнить, как скоро я смогу получить свою...компенсацию...и еще раз хотелось бы...я бы хотел, чтобы вы...напомнили...напомнили мне ее...м-м-м...размеры...

В такие моменты, человек, наверное, вовсе ничего не может с собой поделать - ярость просто приходит и заполняет тебя до краев. Тупое, холодное бешенство, которое перехватывает твой штурвал и ведет единственно верной дорогой.

Двери хватило двух мощных ударов, чтобы распахнуться настежь, треснувшись с характерным звуком о стенку. Каюта, открывавшаяся за порогом, предназначалась для редких пассажиров, которые ступали на наш борт: кресла, устланные шелковой материей и мехами, укрытый коврами пол, висячие лампы на каждой стене, даже небольшой письменный столик, загнанный в свой угол, как и просторная койка. По комфорту помещение уступало только капитанскому - и то лишь потому что о себе любимом Небесный Наш заботиться любил и умел.

В креслах, поставленных друг против друга, сидели сейчас двое - и один из них, не успел я еще и шагнуть за порог, взвизгнул от испуга, роняя на пол чашку с чем-то, что чаем точно не было - никакой чай так не смердит.

– В-вы...вы что...

На большее капитана не хватило - тряся своим безвольным подбородком, он так и замер, словно надеясь слиться с креслом, в котором еще несколько мгновений назад столь нагло разваливался. Его реакция, признаться, меня нисколько не волновала - вломившись в каюту, я смотрел сейчас только на того, кого в нее скрепя сердце вынужден был не так давно заселить.

Средних лет женщина в строгих черных одеяниях - руки в перчатках, бледное, все какое-то вылинявшее, лицо без особых изысков, туго стянутые черные волосы, жесткие, словно проволока. Лишь глаза отличали ее от очередного человека, что мелькнул на миг-другой в толпе, скоро забывшись - и дело было не столько в их размере, сколько в том, чем те были наполнены.

Расширенные зрачки сплошь заливал какой-то красный кисель, слишком густой для крови. Все остальное же было покрыто тонкой желтоватой пленкой - достаточно было моргнуть, чтобы она прорвалась, вот только такие как она никогда не моргали.

– Капитан?
– отчаянно пытаясь подражать принятым у нас интонациям, пассажирка подняла на меня взгляд.
– Что-то не так?

– Все, - выдохнул я, в три шага преодолев расстояние, отделявшее меня от кресел, и - раньше чем Небесный Наш успел бы сказать какую-нибудь глупость - схватил его за воротник, рванув вверх и на себя.

– Я, кажется, вполне ясно выразился насчет визитов сюда, - зарычал я в лицо недоумку, в лицо, что страх мял и корежил все сильнее.

– Какого дьявола ты тут делаешь?

– Сайрес...послушай, я...

– Отвечай!
– рявкнул я вновь, да так, что странно, как не довел парня до обморока.

– Сайрес, ты же знаешь...

– Знаю что? Что?
– отпустив, наконец, его воротник, чтобы ненароком не задушить, я плавно опустил руку в карман, коснувшись рукояти револьвера.

– Мы...ох...
– оправившись, Небесный Наш взглянул на меня совсем иначе - в глазах его плескалась сейчас чистая ненависть.
– Мы нищие, Сайрес!
– заорал он, брызжа слюной.
– У нас ни гроша за душой, и так раз за разом! Все, что мы зарабатываем, ты тут же спускаешь на этот чертов корабль! Я устал! Я устал от всего этого!

– Устал, значит...
– сдерживаться становилось все сложнее.

– Да, устал!
– взвизгнул он.
– Я хочу отделаться от всего этого побыстрее, но этому не видно ни конца, ни края! Сколько лет мы уже в море, три, четыре года? Я устал! Я хочу свой дом, свою прислугу, свое...

– А еще чертей на посылках. Чтобы пятки тебе почесывали и вино подносили.

– Я устал!
– вновь заорал он.
– Я хочу домой! Хочу иметь дом! И когда у меня появляется такой шанс, ты его отбираешь! Когда я нахожу кого-то, кто может решить все наши проблемы, ты берешь и запрещаешь мне с ней даже разговаривать! Да кем ты себя...

– Очень хороший вопрос, - подает вдруг голос женщина.
– Кем вы себя возомнили, и правда? Это его выбор, его сделка. Вы не имеете ровным счетом никакого права вмешиваться в его личные дела.

– Да неужели?
– вырвав револьвер, я направляю его меж залитых малиновых жижей глаз, которые от того ничуть не меняют своего выражения.
– А какое право вы имеете ему это предлагать?

– Он сам пришел, - она подергивает плечами.
– Сам пришел и сам испросил этого. Я помню, о чем мы с вами договаривались. Я сижу здесь и не касаюсь ваших дел...так, кажется, вы тогда сказали? Почему же тогда вы столь нахально пролезаете в мои?

– Пока вы на этом корабле, никаких ваших дел не существует, - соблазн дать выстрел преодолевать выходит все с большим трудом.
– И в особенности это касается торговли душами.

– Сайрес, да послушай ты!
– снова взвивается Небесный Наш.
– Это лучшие условия, какие можно найти! В сто, в тысячу раз лучше, чем стандартный договор в Латунном! Нас завалят золотом до самой...

Удара я почти не помню, почти не ощущаю. Просто что-то красное застилает глаза на несколько мгновений, а когда оно отступает, Небесный Наш уже корчится на ковре, заливая тот кровью из переломанного револьверной рукоятью носа.

– Я дал клятву тебя сберечь, проклятый недоумок, слабоумное отродье!
– от крика начинает резать глотку, но остановиться уже не выходит.
– И я сберегу твою душу, даже если мне придется набить тело свинцом! Встать! Встать, я сказал!

Тщетно - съежившись на полу, он теперь может только скулить.

– Сайрес...Сайрес...
– по губам Небесного Нашего стекает кровь.
– За что? Я же...мы же...мы же братья...

Господь милосердный, дай мне сил. Я ведь сейчас точно всажу ему пулю.