И нет конца паломничеству

— Генрих с ними, — сказала Алиенора мертвенным, замученным тоном.

Риз прищурился.

Отряд вез какие-то штандарты — как не позабыли в спешке! — но с такого расстояния невозможно было разглядеть даже цвета, не говоря уже о фигурах. Риз поглядел на королеву искоса, но она пояснила сама, не дожидаясь вопроса:

— Я его чувствую. Всегда чувствовала. Вон та рыжеватая лошадь?.. Это, кажется, его Вихрь.

— Да-а, — Фаско приложил ладонь козырьком ко лбу, силясь рассмотреть что-то против солнца. — С таким гуртом нам не справиться.

— Значит, едем быстрее, — холодно проговорил Риз.

Они и впрямь поскакали с холма с такой скоростью, с какой только позволяла узкая, хоть и нахоженная лесная дорога. Можно было бы зайти в лес — но Риз вроде бы видел рядом с лошадьми более мелкие темные точки собак. У короля хорошие собаки, вытравят…

Риз знал пару трюков, как их обмануть. Как назло, ни перца, ни другой дорогой пряности он не захватил, и не было времени охотиться, чтобы поймать свежую дичь. Еще можно порезаться до крови, увести собак и всадников за собой, и пусть Фаско прячет Алиенору где-нибудь в лесу… На Фаско можно положиться, он укроет. Может быть, и довезет королеву дальше…

Дорога чуть расширилась, и Алиенора притормозила лошадь, чтобы поравняться с Ризом.

— Я знаю, о чем вы думаете! — задыхаясь, крикнула она. — Вы хотите выполнить план Руквуда, остаться прикрывать отход, а меня с римлянином отправить вперед!

Риз не стал поправлять ее, что Фаско из Тосканы.

— Вы видите иной выход? — спросил он резко.

— Меня схватят, — ответила Алиенора. — Это было ясно, еще когда мы расставались. Наш шанс был только в том, чтобы успеть проехать больше до того, как Генрих бросится в погоню. Теперь нам нечего противопоставить его воинам.

— Вы спрячетесь в лесу, — сказал Риз, — а я уведу погоню.

— А потом что?! — спросила королева. — Раньше или позже из леса придется выйти. К тому времени Генрих уже наводнит эти места своими солдатами. Я все равно попаду в его руки.

— Все может случиться.

— Все, — ответила Алиенора. — Но вы, сэр Джон, будете мертвы. А я и правда… должна Руквуду. Я уже один раз не смогла спасти его друга.

— Я ему должен больше, — Риза раздражал этот спор: он отнимал драгоценные силы. — И я ему не друг, я ему вассал.

— Пусть так, — Алиенора решительно натянула поводья. Она сидела на запасном коне; тот встал, а вместе с ним встал и ее великолепный иноходец, зло покосившись на Риза.

Алиенора заговорила вновь, на сей раз не так задыхаясь от скачки.

— Видит Бог, я никогда не мешала людям умирать за меня. Старость сделала меня мягкой. Или это Руквуд… он хороший человек, а в наше время так мало осталось хороших людей…

— О чем вы говорите, мадам? — в растерянности спросил Фаско, тоже подъезжая к ним. — Никто не умрет! Мы просто поторопимся, и все…

— Нет, — царственно остановила его Алиенора. — Я устала бегать. Лучше договориться. Договариваться всегда лучше, — она оценивающе поглядела на Риза. — И вы, сэр Джон, отличный аргумент в этих переговорах!

* * *

Может быть, Риз и не согласился бы на это, когда бы они не нашли место, идеально подходящее для плана Алиеноры. Так и поверишь в предопределенность, хотя никто из них не владел даром предвидения.

Им повезло с холмами: следующие два сдвинулись так близко, что между ними осталась совсем узкая дорожка, где один всадник, пожалуй, довольно долго мог удерживать целый отряд. В одну из бессонных ночей Грач рассказывал Ризу такую историю: про каких-то древних воителей, то ли римских, то ли греческих, которые так вот сдерживали нашествие неверных. Их там было человек триста, и все они погибли.

Риз понимал, что у него шансы погибнуть все еще слишком велики, даже если план Алиеноры удастся. Смерть его не пугала. Пугало, что Грач будет ждать, с болью вглядываясь в дорогу, — а Риз не явится. Может быть, Фаско тоже погибнет, защищая королеву, и Грач останется один, если не считать чокнутую Юдифь… Правда, Юдифь им здорово помогла, и Риз уже не мог считать ее совсем чужой. Да к тому же еще Картер и Шоу… Но все они женщины, пусть и доказали свою смелость и отвагу. Риз никогда не сможет быть полностью спокоен, оставив Грача только на их попечение.

А еще тревожила вот какая мысль: что если Генрих разделил отряды, и второй таки нагнал Грача и Картер? Но ладно, Грач может опять прикинуться монахом, тогда его, наверное, не тронут… Эх, зачем Джон заставил его надеть шлем и кольчугу, заботясь о шальных стрелах! Догадается ли снять?.. Грач умен, но что-то его состояние последнее время не нравилось Ризу. Он может растеряться.

На дороге показался один всадник — дозорный. Увидев Риза, он тотчас развернулся и поскакал назад. Теперь уже недолго.

— Ваше величество, — бросил он через плечо. — Вы все еще можете убежать.

— И сгинуть от холода и сырости в этих лесах? — осведомилась Алиенора. — Благодарю покорно, я слишком ценю удобства.

«Да, — подумал Риз, — Генрих казнит тебя, как королеву, со всеми удобствами: отрубит тебе голову дамасским мечом».

— Спрячемся-ка вот под этот козырек, — предложил Фаско. — На случай, если они пустят лучников.

Риз кивнул: козырек, собственно, выпирающий из холма валун он приглядел именно как укрытие, без него место было бы далеко не таким удобным.

Наконец перед ними показалась вся кавалькада преследователей. Ехали они не спеша, словно понимая, что торопиться некуда. Впереди выступал Генрих. Одет он был действительно чрезвычайно просто — ехавшие позади него господа, хоть и собирались так же, на скорую руку, щеголяли кто золотой цепью на шее, кто кольцами с блестящими камнями. А Генрих выглядел так же мрачно и величественно, как его жена, что, подняв подбородок и сложив руки на поводьях, спокойно ожидала преследователей.

Люди Генриха остановились на расстоянии в полполета стрелы от беглецов — если брать стрелу не из большого английского лука, конечно. Так уже можно было говорить, не напрягая голос.

— Итак, мадам, — холодно произнес Генрих на окситанском наречии (говорил он на нем не совсем чисто, с небольшим полуночным акцентом). — Что означает эта сцена? Вас настигло раскаяние за ваши преступления, и вы надумали молить о милосердии?

— Едва ли, — проговорила Алиенора холодно. — Если я и повинна в чем-нибудь, то только в том, что отдала вам все, и любила вас, и родила вам пятерых сыновей!

— Странно же вы показываете свою невиновность.

— У меня были причины опасаться вашего гнева.