И пошла писать губерния…

Оказавшийся в тюрьме 26 апреля 1905 года Шупорис, поначалу себя виновным не признал. Однако к 4 мая вызвал товарища прокурора надворного советника Николая Николаевича Чебышева на разговор. В беседе Шупорис рассказал, что ещё в 1901 году познакомился с бывшим студентом Василием Клестовым, который стал давать ему разную литературу, в том числе и нелегальную. Однако вскоре отец его, Шупориса, найдя у сына запрещённые книжки, наказал его и общение с Клестовым прекратилось. Весной 1903 года рабочий фабрики Гернгарди Василий Константинович Леонов познакомил Константина Шупориса с сыном смоленского банкира Максимилианом Эдуардовичем Швейцером, который просил называть его «Павел Иванович». Именно Швейцер, познакомившись через Шупориса с Василием Егоровым, стал снабжать последнего нелегальной литературой и деньгами. Через Егорова назначались сходки, которые Швейцер проводил на Московском шоссе близ Смоленска. В начале июня 1903 года Швейцером был организован «Солдатский праздник», проведённый неподалёку от летних полковых лагерей 1-й пехотной дивизии. На «Солдатском празднике» присутствовали кроме Швейцера и Шупориса рабочий Тимофей Гаврилович Суслов, Рахиль Цигельман, известная в революционных кругах под псевдонимом «Анна Ивановна». Рабочий Андрей Андреев привёл на сходку около десятка своих коллег. Также присутствовало около сотни солдат разных полков. Для них была приготовлена закуска, которой распоряжался солдат Невского полка Нисель Дайновский. Все речи на «Солдатском празднике» носили антиправительственный характер.

В виду чистосердечного признания Константина Шупориса выпустили из тюрьмы под особый надзор полиции. В тюрьме же оказались рабочие Тимофей Суслов, Андрей Титов и рядовой Невского полка Нисель Дайновский. По розыску Максима Швейцера выяснилось, что он за границей. Рахиль Цигельман скрылась ещё в 1903 году, когда проходила обвиняемой по делу мещанина Берестянского и крестьянина Яночкина.

В начале 1905 года в вяземской тюрьме на свидании с братом Николаем был задержан полицейскими Анатолий Николаевич Медведков. Задержан был за передачу брату нелегальной литературы и пары стальных пилок. Николай пытался передать на волю через брата пару писем, которые Анатолий при задержании попытался съесть. Однако же один из городовых, прибывших по просьбе начальника тюрьмы вместе с частным приставом схватив Медведкова за горло, проглотить письма не дал. Вся нелегальная литература, а также найденные при обыске камеры Николая Медведкова записки были отправлены начальнику Смоленского губернского жандармского управления генерал-майору Громыко. Большой жандармский начальник, изучив бумаги, порешил, немного-нимало, что вскрыта нелегальная организация, целью которой была организация покушения на Государя Императора. Подозревать начальника жандармского управления в употреблении «палёного» коньяка было бы, наверное, глупо. Тут скорее всего вступает в игру литраж употреблённого генералом Громыко янтарного напитка.

Итак, помощник начальника губернского жандармского управления подполковник Гладышев получает приказ о начале охранного расследования в отношении братьев Николая и Анатолия Медведковых. Гладышев ничтоже сумняшеся приписывает к «организации» Медведковых двух их двоюродных братьев и проходившую по сводкам жандармов революционерку Ольгу Дмитриеву. Однако ж дело застопорилось. Сидевший в вяземской тюрьме за революционную деятельность Николай Медведков, выслушав Гладышева, выразился в том ключе, что, мол, вы мундиры голубые «совсем ухи объелись?» И отказался по новому делу с кем бы то ни было общаться. Братец его Анатолий, посаженный после памятного свидания в соседнюю камеру, признал свою вину только в хранении нелегальной литературы. И мило улыбаясь помощнику начальника жандармского управления, предлагал поискать улики о создании организованного преступного сообщества. Скрытое наблюдение за двоюродными братьями Медведковых не дало никаких результатом. Законопослушные обыватели и только.

Всё время расследования Гладышева Анатолий Медведков бомбардировал все губернские инстанции прошениями о переводе в тюрьму губернского города. Я, мол, там живу, почему же меня держат в Вязьме? И ведь добился перевода. А на второй день пребывания в тюрьме Смоленска написал начальнику тюрьмы прошение с просьбой собрать консилиум врачей для обследования состояния его здоровья. Вяземские, мол, доктора его не устраивали, а вот медикам из губернского города он полностью доверяет. И эскулапы признали здоровье Анатолия Николаевича Медведкова совершенно подорванным. По медицинским показаниям он не мог содержаться в тюрьме. Вскоре его и выпустили. А через месяц подполковник Гладышев направил дело Медведковых прокурору Смоленского окружного суда с просьбой о закрытии за недостаточностью улик.

25 июля 1905 года в местечке, называемом смолянами Новая Ямщина, неподалёку от летних лагерей 1-й пехотной дивизии в заросшем кустарником овраге обнаружен труп неизвестного с двумя огнестрельными ранениями. Следствие установило, что погибший – Хаим Иоселевич Адаскин, 17-ти лет, смоленский мещанин. По словам его брата Нисона, Хаим 24 июля около четырёх часов пополудни ушел из дома получить деньги с должников – лавочников в Новой Ямщине. Уездный врач Рутковский, производивший вскрытие, установил, что Хаим Адаскин погиб от сквозного пулевого ранения в районе крестца, в результате которого была разорвана левая подчревная артерия. Вторая рана оказалась касательной. Из-за характера ранений следствие не смогло определить из какого оружия был застрелен молодой еврей.

Вы спросите, а почему это убийство попало в дела прокурорского надзора. Всё дело в событиях 24 июля 1905 года, состоявшихся неподалёку от воинских лагерей. Именно в тех местах Максимилиан Швейцер проводил «Солдатский праздник» от партии социалистов-революционеров. Вот и теперь эсэры собрались в том же месте и взялись вести агитацию среди нижних чинов. Но то ли не на тех напали, солдатики оказались верными присяге, то ли забыли главное, что было у Швейцера на «Солдатском празднике» – организовать закуску для нижних чинов. Ротные фельдшеры Нарвского пехотного полка Алексей Вихорев и Александр Барышников перед вечером доложили дежурному по полку капитану Дашкову, что в овраге за лагерями собралась сходка подозрительных людей. Оные молодые люди зазывают к себе солдат, читают им какие-то прокламации и склоняют к неповиновению начальству, уверяя, что если несколько человек взбунтуются, то полк на театр военных действий на Дальний Восток не пошлют. Капитан Дашков приказал поручику Беляеву и зауряд-прапорщику Мельникову взять по полуроте солдат, и на месте сходки задержать все принимавших в ней участие нижних чинов. Полуроты развернувшись в цепь, с двух сторон подошли к месту сходки, задерживая всех встреченных молодых людей и барышень на своём пути. Всего было задержано 24 человека, препровождённых после под конвоем в Смоленское губернское жандармское управление. Поручик Беляев и зауряд-прапорщик Мельников утверждали, что в сторону солдат некоторые убегавшие в овраг революционеры стреляли из револьверов. На это Беляев приказал троим нижним чинам из своей полуроты открыть ответный огонь. Произошло всё это около восьми часов вечера. А утором неподалёку в овраге был найден труп Адаскина. Поначалу военное начальство отказалось указать фамилии стрелявших солдат.

Ходивший из Новой Ямщины за своими лошадьми Шлёма Буркевич показал следователю, что видел, как нижние чины у оврага гонялись за каким-то молодым человеком, после чего раздалось несколько выстрелов. На вопрос Буркевича, что, мол, происходит, проходившие мимо солдаты отвечали, что кто-то из солдат то ли подстрелили, то ли убил еврея. Задержанные на сходке Татьяна Костюшко, Татьяна Жмуркина и Люба Фрадкина показали следователю на допросе, что пока они находились под охраной военных, какой-то солдат, краснорожий, полный, по-видимому выпивший, хвастался своим сослуживцам, что застрелил убегавшего еврея. Я, говорит, ему кричу, чтобы он стоял, а он всё бежит. Я выстрелил, он упал, даже через голову перекувыркнулся…». На запрос судебного следователя командир 3-го Нарвского пехотного полка ответил, что дознания среди нижних чинов кто стрелял произведено не было. Однако только рядовой Даниил Николенко предъявил дежурному по полку капитану Дашкову свою винтовку без двух патронов в обойме.

Судебный следователь по важнейшим делам по окончании следствия в своём заключении по делу просил прокурора окружного суда передать дело по подсудности в управление смоленского уездного воинского начальника для направления в органы военного суда. Но наказания для Николенко не последовало. Вместо этого в газете «Днепровский вестник» был опубликован приказ по Нарвскому полку, в котором командир полка объявлял нижним чинам за службу «спасибо» и награждал денежными премиями Вихорева, Барышникова и некоторых других солдат, отличившихся при разгоне сходки революционеров. Благодарности от командира полка получили капитан Дашков, поручик Беляев и зауряд-прапорщик Мельников.

А в губернском городе Смоленске всё неспокойней. И уже гремит над вокзалами железной дороги «Варшавянка» – объявили забастовку железнодорожные служащие. 13 октября 1905 года к рядовым 306 Ковровского пехотного полка Андрею Панькину и Михаилу Горохову обратился товарный кондуктор станции Смоленск Риго-Орловской железной дороги Иван Васильевич Татаринов. Сей муж попытался объяснить нижним чинам, присланным усилить силы полиции и станционных жандармов в борьбе с забастовщиками, что цель забастовки – улучшить положение крестьянства. Поэтому солдаты, как выходцы из того же сословия, должны не разгонять, а сплотиться с бастующими и поддержать требования революционных масс. Выслушав кондуктора, солдаты, плюнув, послали Татаринова по всем известному адресу, тому который все знают, но никто дойти не может. Иван Васильевич тоже туда идти не захотел, а стал выискивать себе нового собеседника. И обратился с тем же посылом к одному из проходивших по перрону унтер-офицеров Ковровского полка. На его беду унтер Петр Михайлович Абрамович оказался выходцем из дворян Воронежской губернии. Ухватив кондуктора за ворот форменной шинели, дворянин поволок пропагандиста к станционному жандарму. И вот уже подполковник Гладышев подшивает протоколы допросов в новое «охранное следствие». Однако 2 ноября 1905 года дело в отношении Татаринова было закрыто прокурором Смоленского окружного суда.

Жуткая всё ж таки штука эти революционные вихри. Крутят-мутят-вертят людьми, не взирая на сословную принадлежность, чины и вероисповедание. 20 октября 1905 года толпою демонстрантов была разгромлена тюрьма в Вязьме Смоленской губернии. Предводительствовали демонстрантами два артиллерийских офицера Кошкин и Кордымов. Толпой из тюрьмы выпущены двое политических арестантов и четверо следственных. По распоряжению воинского начальства офицеры были арестованы и содержались на смоленского гауптвахте. Следствие по этому делу было поручено исполняющему должности следователя по важнейшим делам Громову. Тот, однако, не спешил исполнять свои прямые служебные обязанности, и даже не перевёл Кошкина и Кордымова с гауптвахты в тюрьму. Смоленский губернатор обратился к прокурору Московской судебной палаты с просьбой повлиять через прокурора смоленского окружного суда на Громова.

Пробным шаром от московских чиновников был телеграфный запрос к смоленскому прокурору Стремоухову о переводе в тюрьму задержанных офицеров. Тот отвечал, что не может добиться от начальника артиллерии Гренадерского корпуса разрешения на этот перевод. Прокурор Московской судебной палаты обратился к Министру юстиции с просьбой заменить следователя Громова, так как из Смоленска пришли сведения о том, что оный Громов по заступлении на свою нынешнюю должность имеет тесные сношения с людьми из революционных партий. Следователь по важнейшим делам открыто говорит, что разгром вяземской тюрьмы есть лишь один из актов освободительной борьбы и задержанные вожди сего погрома должны подлежать амнистии. По делу о попытке избиения евреев в Смоленске группой прогрессистов, руководство которой приписывают смоленскому купцу Рыжикову, следователь Громов во всеуслышание заявлял о своём мнении об аресте купца Рыжикова и содержания его в тюрьме до конца следствия.