И пришло разрушение…

Когда жители Умуофии собрались на базарной площади для обсуждения плана действий, Оконкво обратился к ним с пламенной речью. И они слушали его с уважением. Это напомнило ему добрые старые времена, когда воин был воином. Правда, они не согласились убить миссионера и выгнать из деревни христиан, но на решительные действия они все же согласились. И от своего слова не отступили. Оконкво был почти счастлив.

Два дня прошло после разгрома церкви, и за это время ничего нового не случилось. Все мужчины ходили по деревне вооруженные ружьями и мачете. Уж их-то не застанут врасплох, как жителей Абаме.

Потом вернулся из поездки окружной комиссар. Мистер Смит немедленно отправился к нему, и они долго беседовали наедине. Жители Умуофии не обратили на этот визит никакого внимания, а если и обратили, то не придали ему значения. Разве не навещал миссионер и прежде своего белого брата? Ничего необычного в этом не было.

Тремя днями позже окружной комиссар послал своего сладкоречивого стражника к старейшинам Умуофии и пригласил их к себе в главное управление. В этом тоже не было ничего необычного. Он часто призывал их на подобные, как он называл их, «говорильни». Оконкво был в числе шести старейшин, приглашенных окружным комиссаром.

Оконкво предупредил остальных, что идти надо в полном вооружении.

— Мужчины Умуофии никогда не отказываются от приглашения, — сказал он. — Они могут отказаться сделать то, о чем их просят, но выслушать просьбу они никогда не откажутся. Однако времена переменились, и мы должны быть начеку.

Итак, они отправились к окружному комиссару, вооружившись мачете. Взять ружья они посчитали для себя неподобающим. Шестерых мужчин ввели в помещение суда, где их уже поджидал окружной комиссар. Он принял их любезно. Они сняли с плеч мешки из козьих шкур и вложенные в ножны мачете, положили все это на пол и уселись сами.

— Я попросил вас прийти, — начал комиссар, — из-за тех событий, которые произошли здесь в мое отсутствие. Мне вкратце о них рассказали, но прежде чем принять какое-то решение, я хочу услышать, что вы можете сказать по этому поводу. Давайте поговорим по-хорошему и поищем пути, которые избавили бы нас от возможности повторения подобных происшествий в будущем,

Тогда поднялся Огбуефи Эквуеме и начал рассказывать о том, что произошло.

— Постой-ка! — прервал его комиссар. — Я хочу позвать сюда своих людей, пускай послушают ваши жалобы и примут их к сведению. Многие из них пришли сюда из дальних мест и хоть и говорят на вашем языке, но совсем не знают ваших обычаев. Джеймс! Ступай, приведи их!

Его переводчик вышел из комнаты и вскоре вернулся с двенадцатью стражниками. Они уселись на полу рядом с представителями Умуофии, и Огбуефи Эквуеме принялся рассказывать о том, как Енох совершил убийство эгвугву.

Все дальнейшее произошло с такой молниеносной быстротой, что шестеро старейшин не успели и глазом моргнуть. Последовала жестокая схватка, столь краткая, что воинам не удалось даже вытащить из ножен мачете. На приглашённых надели наручники и увели в арестантскую.

— Ничего плохого мы вам не сделаем, — заявил им позже окружной комиссар, — если, конечно, вы согласитесь действовать с нами заодно. Заботясь о вашем благе и о благе вашего народа, мы хотим править вами мирно. Если кто-нибудь посмеет обидеть вас, мы немедленно придем вам на помощь. Но и вам мы не позволим обижать других. У нас есть суд, где мы вершим правосудие — точно так, как это делается на моей родине, которой правит великая королева. Вы очутились здесь потому, что сколотили шайку и вознамерились не давать людям спокойно жить — стали жечь их дома, разрушать их церкви. Это недопустимо во владениях нашей королевы, самой могущественной правительницы на земле.

Мое решение таково: вы заплатите штраф в две сотни мешков каури. Вы будете немедленно освобождены, как только согласитесь уплатить штраф и поручитесь, что соберете нужные деньги. Что вы на это скажете?

Шестеро старейшин угрюмо молчали, и комиссар на время оставил их одних. Покидая арестантскую, он велел стражникам обращаться с заключенными с уважением, какое подобает старейшинам Умуофии. Стражники ответили: «Слушаюсь, сэр!» — и отдали комиссару честь.

Но как только комиссар ушел, главный стражник, исполнявший также обязанности арестантского цирюльника, принес бритву и наголо обрил воинов. Они все еще были в наручниках и сидели, безучастно глядя в одну точку.

— Кто тут у вас главный? — насмехался стражник. — Посмотреть, так в Умуофии каждый нищий носит на ноге браслет со знаками титула. Должно быть, красная цена ему — десять каури, не больше.

Весь тот день и весь следующий шестеро арестованных ничего не ели. Им не давали даже пить, не разрешали выйти по малой нужде или зайти в кусты по большой. А ночью снова пришли стражники, они всячески издевались над старейшинами и стукали их бритыми головами друг о друга.

Даже когда их оставляли одних, они не разговаривали. Лишь на третий день, не в силах больше выносить голод и оскорбления, старейшины нарушили молчание.

— Надо было послушаться меня и убить белого человека! — прорычал Оконкво.

— И сидели бы мы уже теперь в Умуру и дожидались, когда нас повесят, — заметил кто-то.

— Кто это собрался убить белого человека? — крикнул стражник, вбежавший в камеру.

Никто не ответил.

— Мало вам того, что вы натворили, так вы еще задумали белого человека убить! — В руках у него была крепкая палка, и он принялся дубасить каждого по голове и спине. Оконкво задыхался от ярости.

Как только шестерых старейшин посадили под замок, стражники отправились в Умуофию и сообщили жителям, что задержанных не отпустят до тех пор, пока за них не заплатят штраф в двести пятьдесят мешков каури.

— Не заплатите штраф сразу — увезем ваших старейшин в Умуру и повесим.

Весть об этом тотчас же облетела все деревни Умуофии, обрастая на пути всевозможными подробностями и измышлениями. Одни утверждали, что старейшин уже увезли в Умуру и на следующий день повесят. Другие говорили, что семьи заключенных тоже ждет виселица. Некоторые уверяли, что солдаты уже на пути в Умуофию и что жителей перестреляют так же, как перестреляли жителей Абаме.

Было время полнолуния. Но не слышно было детских голосов в ту ночь. Пусто было деревенское ило,на котором собираются поиграть при луне дети. Женщины Игуедо не сошлись в своем потайном уголке разучивать новый танец, чтобы потом показать его всей деревне. Юноши, никогда не спавшие в лунные ночи, не вышли в эту ночь из своих хижин. Деревенские тропинки, которыми они обычно направлялись в гости к друзьям и возлюбленным, не оглашали их мужественные голоса. Умуофия притаилась, — так испуганный зверь, наставив уши, принюхивается к застывшей зловещей тишине и не знает, куда бежать.