И прольется кровь

– Нет.

– И все же послала его в неверном направлении. Ты соврала. Что об этом сказано в твоем Писании?

Лея кивнула в ту сторону, откуда доносились удары:

– Он говорит, что мы должны позаботиться о тебе. В Писании об этом тоже говорится.

Какое-то время мы сидели молча. Мои руки лежали на столе, ее – на коленях.

– Спасибо, что занялся Кнутом на поминках.

– Не за что. Как он справляется?

– На самом деле неплохо.

– А ты?

Она пожала плечами:

– Мы, женщины, всегда справляемся.

Звук рубки стих. Скоро мальчик вернется. Лея снова посмотрела на меня. Глаза ее обрели такой цвет, какого я никогда не видел. Она сверлила меня взглядом.

– Я передумала, Ульф. Я хочу знать, от чего ты бежишь.

– Твоя первая мысль по этому поводу была умнее.

– Рассказывай.

– Зачем?

– Затем, что, по-моему, ты хороший человек. А хорошему человеку грехи всегда отпускаются.

– А если ты ошибаешься, если я не хороший человек? Тогда я сгорю в твоем аду?

Это прозвучало злее, чем мне хотелось.

– Я не ошибаюсь, Ульф, потому что я тебя вижу. Я тебя вижу.

Я сделал глубокий вдох. Пока еще я не знал, смогут ли слова политься у меня изо рта. Я смотрел в ее глаза, синие, как море под тобой, когда тебе десять лет, и ты стоишь на вершине скалы, и все твое существо хочет прыгнуть, кроме ног, которые не шевелятся.

– У меня была работа: требовать долги за наркотики и убивать людей, – услышал я собственный голос. – Я украл деньги у своего работодателя, и теперь он за мной охотится. А еще я втянул во все это Кнута, твоего десятилетнего сына. Я плачу ему за то, что он шпионит для меня. Точнее, даже не так. Он получит плату, только если доложит о чем-то подозрительном. Например, если он увидит людей, которые без раздумий убьют мальчика, коли потребуется. – Я вынул сигарету из пачки. – Ну, как теперь обстоят дела с прощением?

Она открыла рот одновременно с тем, как Кнут распахнул дверь.

– Вот, – сказал он, опуская дрова на пол перед печью. – Теперь я проголодался.

Лея смотрела на меня.

– У меня есть рыбные фрикадельки в банках, – сказал я.

– Эх, – ответил Кнут, – может, лучше поедим свежей трески?

– Боюсь, у меня здесь ее нет.

– Здесь нет. А в море есть. Мы поедем и наловим. Можно, мама?

– Сейчас середина ночи, – тихо сказала она, по-прежнему не отводя от меня глаз.

– Лучшее время для рыбалки, – подхватил Кнут, прыгая на месте. – Пожалуйста, мама!

– У нас нет лодки, Кнут.

Прошла секунда, прежде чем я понял, что она имела в виду. Я посмотрел на Кнута. Лицо его помрачнело, но потом снова просияло.

– Мы можем взять дедушкину лодку. Она в лодочном сарае, он сказал, мне можно.

– Правда?

– Да! Треска! Треска! Ты ведь любишь треску, Ульф?

– Обожаю треску, – сказал я, отвечая на ее взгляд. – Но не знаю, хочет ли твоя мама трески прямо сейчас.

– О да, конечно же хочет. Правда, мама?

Она не ответила.

– Мама?

– Пусть Ульф решает, – произнесла она.

Мальчишка пролез между столом и моим стулом, так что мне пришлось посмотреть на него.

– Ульф…

– Да, Кнут?

– Можешь съесть язык трески [7] .

Лодочный сарай находился в нескольких сотнях метров от пристани. Запах гнилых водорослей и соленой воды вызвал у меня несколько смутных воспоминаний о лете. Например, о проталкивании головы в спасательный жилет маленького размера, о двоюродном брате, который вырос очень высоким, потому что его семья богаче и у них есть лодка и дача, и о дяде с красным черепом, который ругается, потому что не может завести подвесной мотор.

7

Языки трески – деликатес норвежской кухни.

В лодочном сарае было темно и вкусно пахло смолой. Все, что нам требовалось из снастей, лежало в лодке, стоявшей килем на деревянных направляющих.

– Это, похоже, довольно большая гребная лодка?

Я прикинул: она была метров пять-шесть в длину.

– Это всего лишь четырехвеселка средних размеров, – сказал Кнут. – Северная гребная лодка. С мачтой.

Мы спустили лодку на воду, и я умудрился забраться в нее, не сильно намочив ноги.

Я установил весла в одну пару уключин из двух и принялся грести в море сильными, но спокойными движениями. Я помнил, что постарался научиться грести лучше, чем мой двоюродный брат, в то единственное лето, когда я, бедный родственник-сирота, был приглашен погостить у них. И все же я заметил, что мои гребные способности не произвели особого впечатления на Лею и Кнута.

Пройдя некоторое расстояние, я затащил весла в лодку.

Кнут прополз на корму, перевесился через край, закинул удочку и стал следить. Я заметил, каким отрешенным стал его взгляд, как его охватили фантазии.

– Хороший мальчик, – сказал я, снимая куртку, взятую с крючка в сарае.

Лея кивнула.

Стоял штиль, и море, или океан, как его называли Лея и Кнут, блестел, словно зеркальная поверхность, словно твердая почва, по которой мы могли бы пешком дойти до красного краешка солнца, торчащего над горизонтом на севере.

– Кнут сказал, что дома тебя никто не ждет, – заговорила Лея.

Я кивнул:

– К счастью, это так.

– Должно быть, это странно.

– Что именно?

– Никого не иметь. Никто о тебе не думает. Никто не заботится. И ты ни о ком не заботишься.

– Я пробовал, – сообщил я, освобождая крючок на одной из удочек. – И у меня не получилось.

– У тебя не получилось создать семью?

– У меня не получилось о них заботиться, – ответил я. – Как ты, наверное, уже поняла, я не тот человек, на кого можно положиться.

– Я слышу твои слова, Ульф, но сомневаюсь, что ты говоришь правду. Что случилось?

Я отстегнул блесну от лески.

– Почему ты продолжаешь называть меня Ульфом?

– Ты сказал мне, что тебя так зовут, значит так тебя и зовут, пока не начнут звать по-другому. Всем должно быть позволено время от времени менять имя.

– А как долго тебя зовут Леей?

Она прищурила один глаз:

– Ты спрашиваешь женщину о возрасте?

– Я не собирался…

– Двадцать девять лет.

– Хм. Лея – красивое имя, нет причин его мен…

– Оно означает «корова», – прервала она меня. – Я хотела, чтобы меня звали Сарой. Это означает «графиня». Но отец сказал, что я не могу зваться Сара Сара. Так что вместо этого меня двадцать девять лет величают «коровой». Что на это скажешь?

– Хорошо. – Я немного подумал. – Му-у?

Лея посмотрела на меня с недоверием, а потом расхохоталась своим глубоким смехом. Медленные отзвуки. Кнут повернулся к нам:

– Что случилось? Он рассказал анекдот?