И пусть их будет много

Она вспыхнула. Когда Мориньер с Филиппом поравнялись с ней, с яростью прошептала:

– Зачем вы напоили его?

Он удивленно взглянул на нее.

– Я??
– пожал плечами.

Помог Филиппу переступить порог. Проследил за тем, как тот неуверенно стал подниматься по ступеням. Увидев, что наверху, у лестницы, господина встретил его камердинер Антуан, кивнул довольно. Вновь перевел взгляд на Клементину.

– Почему я? Впрочем, пусть. Не важно. Видите ли, мадам, - усмехнулся, - в таком состоянии нам, нелепым мужчинам, кажется, что рога не так сильно жмут.

Она бросила на него взгляд полный ненависти. С трудом справилась с желанием съездить по его самодовольной физиономии. Он понял. Улыбнулся насмешливо:

– Не стоит. Ступайте лучше к себе.

– Я поговорю с ним... Я все объясню.

Он схватил ее за руку:

– Нет.

Она вывернулась, кинулась к лестнице, ведущей на второй этаж. Он нагнал ее уже наверху, ухватил за плечи:

– Не делайте этого. Не теперь.

И вот тут она все-таки не удержалась. Хлестнула ему ладонью по лицу:

– Оставьте меня, сударь! Убирайтесь прочь! Я хочу говорить со своим мужем! И здесь вам нет места!

Он отпустил ее. Отступил.

– Как угодно, мадам. Как угодно.

Развернулся. Пошел вниз. Вышел во двор.

Она помедлила, потом сделала шаг, другой. Ей послышался плач. Заглянула в детскую. Девочка спала. Полин сидела рядом, у колыбели. Тоже клевала носом. Клементина присела на край кровати служанки. Какое-то время смотрела на спящее личико дочери. Потом тяжело вздохнула, поднялась. Выйдя из комнаты, прикрыла за собой дверь. Столкнулась со спешащим куда-то Антуаном.

– Где твой господин?
– спросила.

– В библиотеке, - ответил тот сухо.

Клементине было не до этих мелочей. Она пропустила тон камердинера мимо ушей. Бросила ему:

– Не входи.

Распахнула двери в библиотеку.

Библиотека встретила Клементину полумраком. Ставни были прикрыты, портьеры задернуты.

– Филипп, - позвала она.
– Филипп...

Обвела взглядом комнату.

Тонкий красный луч вечернего солнца, проникший сквозь щель между портьерами, падал на покрытый зеленым сукном стол. Пропутешествовав по нему, он затем уползал куда-то вниз, пугливо прятался под книжными полками, плотно забитыми томами книг.

Она обернулась. Увидела мужа, сидевшего на ковре, у камина. Перед ним стояла початая бутылка вина.

Филипп тяжело поднялся ей навстречу. Неловким движением опрокинул бутылку, и ее содержимое вылилось на ковер огромной, густой кляксой.

Заметив это, он недовольно мотнул головой, и Клементина вместе с ним несколько долгих минут наблюдала, как красная жидкость медленно впитывалась в плотный ворс старого ковра.

– Филипп, нам надо поговорить, - сказала, наконец.

– О чем?
– прохрипел он.
– О чем мы, черт вас побери, можем говорить?

Она протянула к нему руки.

– Мы должны объясниться.

– Объясниться? Прекрасно! Так начинайте! Я мечтаю развлечься. А я-то думал, какого черта Мориньер отправил отсюда оставленных мной воинов? Кто из них отец этого ублюдка, которого вы трусливо упрятали в своих комнатах? Отвечайте!

– Вы с ума сошли! Ни тот, ни другой.

– В самом деле? Тогда кто?

Она молчала. Смотрела, как он приближается к ней - медленно, пошатываясь, не сводя с нее тяжелого взгляда.

Вздрогнула, когда он заорал:

– Кто???

Схватил ее за волосы. Из прически посыпались шпильки. Он накрутил распустившиеся пряди на руку, дернул изо всех сил, приблизил свое лицо к ее лицу. Долго смотрел ей в глаза.

– Кто?
– повторил хрипло.

– Бернар... Бернар Одижо.

Клементина произнесла это имя так тихо, что сама себя едва расслышала. Но он - он расслышал.

Размахнулся. Изо всех сил ударил ее по лицу.

– Дрянь!

– Нет, Филипп! Нет! Не надо!
– она попыталась оттолкнуть его, отодвинуться от разгневанного мужчины. Подальше. Как можно дальше. Но он крепко держал ее за волосы. Говорил, задыхаясь от ярости:

– Я дал вам свое имя. А вы втоптали его в грязь!

– Отпустите меня! Мне больно!.. Я хотела любить вас. Но вы не дали мне такой возможности. Вы оставили меня здесь одну. Два долгих года я была одинока... Я управлялась здесь одна. Я сохранила ваши земли от разорения, ваши деревни - от уничтожения, ваших людей - от смерти. Я выживала, как умела.

– Вы сделали очень много добрых дел, - он выплевывал наполненные сарказмом слова ей в лицо.
– И одно из них - рождение ублюдка от мерзкого висельника, дворянина без чести, преступника.

Она уперлась руками ему в грудь.

– Пустите! Я виновата, Филипп...

Он придвинулся к ней еще ближе.

– Подумать только, - презрительно засмеялся, - из всех особей мужского пола вы ухитрились выбрать этого негодяя - гнусного мятежника. Вы не только опозорили меня, как мужчину. Вы поставили под сомнение верность нашей семьи королю.

– Господи, - от изумления у нее пресеклось дыхание, - о чем вы говорите?.. При чем тут это?

– Вы вели себя, как шлюха! Так хотя бы вы догадались быть последовательной. Есть тысячи способов избавиться от беременности или не допустить ее, но вы ко всему еще и дура. Бестолковая и порочная.

Клементина чувствовала, как силы ее иссякают под потоком лившихся на нее оскорблений. Она не сдержалась. Потеряла самообладание и поняла, что говорит лишнее, когда на нее один за другим посыпались уже ничем не сдерживаемые удары. Она упала, больно ударившись головой о подлокотник кресла, и сползла вниз, стараясь укрыть от побоев вдруг разболевшийся живот.