И все-таки она хорошая!

Неплохо, только ничего из этого не выйдет. Ведь это значит, что каждый пишущий должен стать ученым-филологом. Он обязан решить, как ему необходимо писать любое слово, исходя из его собственных орфографических принципов. Он может пе составлять особую книгу — орфографический словарь, но в голове его носить обязан. Свой, самодельный. Нет, такая орфографическая самодеятельность до добра не доведет.

Здесь нечего фантазировать: было такое время, и не так давно, когда каждый был сам себе законодатель в орфографии. Вот что писал один учитель в 1879 году, более восьмидесяти лет назад:

При поступлении в должность преподавателя неопытному еще (сравнительно) педагогу тотчас же приходится браться за исправление орфографии учеников и тотчас же приходится становиться в тупик, как писать известное слово. Конечно, он обращается за помощью к академическому словарю, различным руководствам… и пр. и пр.; но, представьте его положение, везде он находит противоречащее одно другому мнение… Собственное, личное убеждение у него вырабатывается не вдруг, нужно все-таки на это время, а исправление ученических тетрадей не ждет, и поневоле приходится выбирать тот или другой способ письма. В немного лучшем условии находится и более опытный преподаватель, хотя он и выработал свой определенный способ письма, которого он и держится в своей практике; но может ли он с уверенностью сказать, что его правописание безошибочно? [21]

21

Д. В. Аннинский. Несколько слов о русском правописании. «Филологические записки». 1879, вып. I, Воронеж, стр. 2.

Далее автор рассказывает, какие могут быть неприятности, если у учителя одна орфография, а у его начальника другая. Видно, что этот вопрос очень волнует автора.

В начале и середине прошлого века каждый журнал и газета имели свои орфографические привычки и нормы, хотя и в пределах общей традиции. Да что прошлый век — вот свидетельство о совсем недавнем времени:

«Гослитиздат» печатает: восвояси, кухонька, паралелограмм, а помещающийся через улицу от него Детиздат — во-свояси, кухонка, параллелограмм. В Доме книги (в Орликовом переулке) сколько этажей — столько орфографий. Консультант Института подготовки и повышения квалификации редакционно-издательских кадров Огиза на вопрос, как нужно писать слово прийти, отвечает примерно так: «В Учпедгизе пишут притти, в ГОНТИ — придти. А вы из какого издательства? Пишите прийти: у вас принято такое написание» [22] .

22

К. Былинский, М. Уаров. О правилах единой орфографии и пунктуации. «Большевистская печать». 1940, № 3, стр. 35.

Хорошего в таких «собственных» орфографиях, как видите, немного. Возвращаться к тем временам, когда каждый сам себе был законодатель письма, не стоит [23] .

О том, что всякий разнобой в орфографии плох, говорит история русского письма. Пестрота, беспорядочность в правописании вызывают недовольство и протест у всех, кто пишет и читает. Именно под влиянием общественных требований правописания норма становится все более строгой.

Вот точная перепечатка одного из писем А. С. Пушкина, с соблюдением всех особенностей его орфографии. Письмо адресовано брату Льву Сергеевичу (начало 1824 года).

23

Замечу мимоходом, что малограмотные очень часто создают себе свою орфографию, даже не подозревая, что она их собственная. Языковед В. А. Богородицкий рассказывает об одной старушке-«грамотнице», которая сама придумала правило, как употребляется буква . Ей казалось, что теб пишется с в конце, а мне — через букву е (на самом деле в обоих случаях нужна была буква ). Поэтому, она писала: велелъ мне, по влл тб, т. е. «согласовала» правописание глагола с правописанием местоимения. Такое стремление к орфографической самодеятельности очень характерно для малограмотных.

Такъ какъ я дождался оказiи то и буду писать теб спустя рукова. N. Раевской здсь. Он о теб прнвезъ мн недостаточныя извстiя; за чемъ ты съ нимъ чинился и не похалъ повидаться со мною? денегъ не было? посл бы сочлись — а иначе богъ знаетъ когда сойдемся. Ты знаешь что я дважды просилъ Ивана Ивановича о своемъ отпуск чрезъ его Министровъ — и два раза воспослдовалъ всемилостивйшiй отказъ. Осталось одно — писать прямо на его имя — такому-то, въ зимнимъ дворце, что противъ Петропавловской крепости, не то взять тихонько трость и шляпу и похать посмотрть на Константинополь. Святая Русь мн становится не въ терпежъ. Ubi bene ibi patria. A мн bene тамъ гд разстетъ тринъ-трава, братцы… Русская слава льстить можетъ какому нибудь В. Козлову, которому льстятъ и Петербургскiя знакомства, а человкъ не много порядочный презираетъ и тхъ и другихъ… Плетневъ пишетъ мн что Бахч. Фонт. у всхъ въ рукахъ… Остается узнать разкупиться-ли хоть одинъ экземпляръ печатный тми у которыхъ есть полныя рукописи; но это бездлица… Дельвигу буду писать но естьли не успю скажи ему чтобъ онъ взялъ у Тургенева Олега вщаго и напчаталъ. Может быть я пришлю ему отрывки изъ Онгина; это лучшее мое произведенiе. Не врь Н. Раевскому, который бранитъ его — Онъ ожидалъ отъ меня Романтизма, нашелъ Сатиру и Цинизмъ и порядочно не разчухалъ.

Может быть, прочитав это письмо, вы покачаете головой: «Пушкин, а сколько ошибок сделал. Стыдно». Но не всегда то, что считается ошибкой в XX веке, признавалось ошибкой и и XIX. Самая строгость письменных норм была не такой, как сейчас. Люди снисходительное относились к отступлениям от орфографических обычаев.

Например, слитное и раздельное написание слов было очень непостоянно 100–150 лет назад.

В слово раскупится обычно писали рас-(не раз-), и, значит, у Пушкина здесь отступление от нормы. По в глаголе разчухатъ ошибки нет: перед корнем, начинающимся с шипящих, одни писали и печатали раз-, другие рас.

В общем, в письме Пушкина только шесть ошибок, явно нарушающих правописание традиции той эпохи: рукова, в зимним, разстёт (две ошибки), разкупиться (тоже две).

Орфография в то время была очень неустойчивой. Карамзин жаловался: «В целом государстве едва ли найдешь человек сто, которые совершенно знают правописание». Современники Пушкина позволяли себе очень большие орфографические вольности. Более шаткими, чем теперь, были сами орфографические правила.

Затем я и привел письмо Пушкина, чтобы показать, насколько сильнее стало в наше время стремление к орфографической строгости.

И нет нам никакого смысла возвращаться к орфографическому своеволию, отказываясь от тех удобств, которые дарит нам наше единое, строго стандартное письмо.

Писателям можно

Один мальчик спросил:

— А слово чудеса всегда надо писать с буквой у? Ю никому нельзя? Даже писателям?

Писателям можно. Это я говорю серьезно; и попытаюсь доказать.

Вы, несомненно, помните «Дневник лишнего человека» Тургенева. Он посвящен тяжелым, трагически-напряженным переживаниям человека, которого жизненные испытания приводят к отчаянию и гибели. Этот дневник-исповедь кончается так:

Живите, живые.

И пусть у гробового входа Младая будет жизнь играть, И равнодушная природа Красою вечною сиять!

Примечание издателя. — Под этой последней строкой находится профиль головы с большим хохлом и усами, с глазом en face и лучеобразными ресницами; а под головой кто-то написал следующие слова:

Сю рукопись читалъ

И Содржанiе Онной H Одобрилъ

Птръ Зудотшинъ

М М М М

Милостивый Государь

Птръ Зудотшинъ

Милостивый Государь мой.

о так как почерк этих строк нисколько не походил на почерк, которым написана остальная часть тетради, то издатель и почитает себя в праве заключить, что вышеупомянутые строки прибавлены были впоследствии, другим лицом…

Концовка удивительно сильна, она действует как удар. Одна из постоянных тем у Тургенева — разлад дворянина-интеллигента с ограниченной, угнетающе-тупой средой. И вот в конце рассказа, после строк крайнего напряжения и трагедийной силы, неожиданно следуют строчки воплощенной пошлости и убожества. Нарисовано удивительно тупое и самодовольное существо, одно из тех, с кем встречался, жил, мучился тургеневский герой. Образ темного царства дан вплотную, близко, резко. А ведь это всего только «резолюция» под дневником… И здесь нелепая и глупая орфография Птра Зудотшина художественно значима и оправдана. (Для современного читателя эта выразительность, может быть, несколько потускнела: сейчас уже не все могут оценить глупейшую расстановку ятей именно там, где они никак не могут стоять).

В 1838 г. вышло первое издание романа И. Лажечникова «Басурман». Автор пытался ввести много разных орфографических новшеств; найдите-ка их здесь. Но индивидуальное кустарное орфографическое творчество ни к чему не привело. Нововведение Лажечникова поддержано не было и уже следующее издание романа вышло в традиционной орфографической форме

Вот отрывок из рассказа Чехова: