I wanna see you be brave

— Я помню тот бой, Эрик был в бешенстве, — шепчет Скотт. — Правда, он ничего не сделал, потому что, похоже, внушительные размеры Джексона и его смущали тоже.

— И, в общем, он был не плохим человеком, — продолжает Лидия, которую перебили. — Возможно, плохим парнем, но уж точно не человеком.

— Они все были недостойны смерти. Не важно, сколько плохих или хороших дел они совершили, — наконец говорю я.

Со мной никто не спорит. Четыре разливает остатки крепкого напитка по стаканам, и мы снова пьём, не чокаясь.

Собрание проходит не так, как я предполагала. Сегодня нет общего обсуждения, есть только я, которую поставили перед собственным братом и фактом: говорить то, что считаю нужным. Как только Стайлза вводят в комнату, наши взгляды пересекаются. Его глаза распахиваются шире, а губы беззвучно произносят моё имя. Я подавляю порыв подойти и обнять его и лишь присаживаюсь на отведённое место в центре комнаты.

— На предыдущем собрании вы уже вынесли свой вердикт, — начинает папа. — Временное заточение с последующим прощением. Но вы хотели услышать мнение человека, который прошёл через многое за последние дни: мнение сестры одного из обвиненных в предательстве. Вы посчитали, что оно будет самым объективным.

Папа замолкает. Я резко встаю со стула, отчего тот с грохотом падает на пол.

— Джессика, тебе есть, что сказать по поводу Стайлза, Дерека и Уилла?

В нескольких шагах от меня стоят трое молодых людей, но я смотрю только на брата.

— Дженим… Ты ведь не предатель, правда?

Звучит по-детски наивно, но никто не смеётся. А я не хочу быть ответственной или объективной — только не сегодня.

— Нет, — Стайлз качает головой. — Конечно нет, Джессика! Я бы никогда… Я бы не смог… Предать родного отца и родную сестру… Лучше смерть.

И я верю ему, и не потому, что ранее сказал Скотт, а потому, что хорошо знаю своего брата.

— Они бы никогда не предали людей, которыми дорожат, — произношу я. — Кровь и чувства никогда не будут важнее фракции. Они делали это не по своей воле, и потому заслуживают прощения.

Раньше бы меня пристыдили за такие слова, но сейчас все поддерживают тихим гулом и улюлюканьем. Со Стайлза и других снимают веревки, фиксирующие запястья. Он тут же идёт ко мне, и я незамедлительно обнимаю его.

— Я не справился, — шепчет Стайлз. Я слышу слёзы в его голосе. — Я чуть не убил папу…

— Всё хорошо, — мягко произношу я. — Чтобы разочаровать меня, тебе придётся хорошенько постараться.

— Я не сказал им, что Дерек действовал по собственной воле. У него были на это очень важные причины, он не мог поступить по-другому. Я не сказал, потому что иначе пришлось судить его по-другому…

— А что делать с Эриком? — спрашивает кто-то из толпы.

Я выпускают Стайлза из объятий. Буквально из ниоткуда за моей спиной вырастает Четыре.

— Эрик принадлежит фракции Лихости, и судить его мы будем по своим правилам, — отвечает Тобиас и поворачивается к моему отцу. — Если позволите.

Папа не говорит нет.

— Просто скажи мне, зачем?

Я присаживаюсь перед ним на корточки. Теперь моё лицо намного ниже уровня его лица. Он смотрит на меня из-под опущенных ресниц, таких длинных, что любая девчонка обзавидуется.

— Тебе не понять.

На его лице лёгкая улыбка. Он не издевается и не смеётся надо мной. Он действительно верит в то, что его причины выше моего понимания.

— Не будь дураком, Эрик. Уже поздно играть в крутого парня — мы поймали тебя. Мне нужен простой ответ на простой вопрос. Ты же сам хотел поговорить со мной.

— Помнится, инициатива была твоя.

За моей спиной скрипят половицы, и я оборачиваюсь. Четыре нервно переминается с ноги на ногу.

— Четыре…

— Он тебе ничего не скажет, — отвечает Тобиас. — Как не пытайся. Он прекрасно понимает, что его ждёт, скажет он правду или нет.

Я устало закрываю глаза и массирую виски указательными и средними пальцами.

— Если он выйдет, разговор пойдёт намного лучше, — произносит Эрик.

Вот теперь он издевается.

— Четыре? — прошу я, не открывая глаз.

— Нет, — отрезает Тобиас. — Я не оставлю тебя наедине с ним.

— Я привязан к стулу, Четыре. Если бы я захотел, мне бы не удалось коснуться её даже пальцем.

Я поворачиваюсь на друга. Четыре скрещивает руки на груди.

— Пожалуйста, подожди за дверью, — стенаю я.

Четыре хмурится и что-то бурчит себе под нос, но всё-таки выходит. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он бросает на меня и Эрика беглый обеспокоенный взгляд.

— С каких это пор Четыре — твоя личная охрана? — интересуется Эрик, склонив голову на бок.

— Это называется дружба, — парирую я. — Тебе не понять — и это вполне объяснимо.

Губы Эрика кривятся, словно он съел что-то кислое.

— Однако, Четыре прав — я прекрасно знаю правила своей фракции. И когда вы убьёте меня? Как только я выдам вам всю информацию?

— Не знаю, — честно отвечаю я. Выпрямляюсь, обхватываю корпус руками и продолжаю: — В любом случае, мы будем сидеть здесь столько, сколько понадобиться.

— У вас не осталось так много времени, по моим подсчётам, — нарочито небрежно роняет Эрик.

Я замираю.

— Что ты имеешь в виду?

— Зачистку. Возможно, вы убили Макса и схватили меня, но Джанин знает, как довести план до конца. Ведь это она его придумала.

— В каком смысле? Ведь это вы сами приказали Эрудиции создать сыворотку взамен на неприкосновенность!

Эрик пожимает плечами. Ему явно доставляет удовольствие выдавать мне информацию по крохам.

— Ты смотришь на историю со своей ограниченной стороны, Вдова. А на самом деле, их бесчисленное множество.

В Эрике говорит эрудит. В который раз я убеждаюсь в том, что бывших среди однажды ставших частью какой-либо фракции, не бывает.

— Меня зовут Джессика, — поправляю я.

Эрик вопросительно выгибает бровь, но лишь на мгновение. Затем он слегка откидывает голову назад и принимает максимально расслабленное в его ситуации положение.

— Да уж, Джессика. Знаешь, именно поэтому ты и не смогла понять, зачем мы всё это устроили. Все эти годы я проверял тебя на прочность: сгибал, крутил, ронял, бил — но ты не ломалась. Ты была Вдовой в моих глазах; твои собственные глаза горели огнём и азартом. Но это лишь та ограниченная сторона, которую я видел. Точнее, которую хотел видеть. Ты всегда была больше Джессикой, чем Вдовой. Та милая девчонка из Товарищества, которая зверски меня бесила, никуда не ушла. Она всегда была рядом, а иногда даже проскакивала на первый план. В те моменты я тебя ненавидел, потому что ты была слабой, но вот Вдову… Вдову я любил.