И заблестит в грязи алмаз

Сапожников Энвидий Маркович, двадцати двух лет от роду, трудился помощником системного администратора на градообразующем предприятии Рандомли, занимавшемся выпуском экскаваторной техники. Не так давно окончив местное государственное учебное заведение и получив высшее юридическое образование, он, проработав немногим более года в городском суде на должности секретаря судебного заседания, быстро разочаровался в выбранной им с подачи отца профессии, столкнувшись с жестокими реалиями рыночной экономики, которые заключались не столько даже в низком уровне зарплат на доступных ему с учетом опыта и стажа вакансиях, сколько в жутком засилье юристов на рынке труда. Проиграв ожесточенную конкурентную борьбу своим недавним коллегам и не выдержав жизни на копеечное вознаграждение за непосильные объемы работы судебного секретаря, а также утомившись от нескончаемой вереницы мелких, разной степени унылости споров, заочным участником коих ему ежедневно приходилось становиться по долгу службы, Эн оставил дело содействия осуществлению отечественного правосудия и устроился на более высокооплачиваемое место помощника сисадмина на упомянутый выше завод, сокращенно именовавшийся «РандомЭкс», не по своей специальности. Требуемой для подобной работы квалификацией наш герой обладал в силу того факта, что на протяжении всей сознательной жизни его сильно влекли компьютеры и околокомпьютерная тематика, а сам он в этой связи частенько занимался подработкой, помогая друзьям и знакомым с выбором компьютерных комплектующих, сборкой из них системных блоков и установкой операционной системы.

Именно с целью подработать Сапожников и направлялся в этот теплый весенний субботний день к своему другу, попросившему его о помощи в компьютерных делах.

Своим, мягко сказать, необычным странным именем Энвидий Маркович был обязан собственным (кто бы мог подумать?) родителям, поддавшимся пришедшей после падения железного занавеса и распространившейся в конце прошлого столетия среди прогрессивной молодежи моде на присвоение нестандартных имен бедным, ни в чем не повинным детям. Стремясь выделиться из серой безликой толпы Мань, Вань, Саш и Петь, соревнующиеся между собой в экстравагантности выдумываемых имен новоиспеченные родители нередко переступали грань разумного, обрекая свое чадо на издевательства и насмешки в будущем. Так что в этом смысле, как считал сам Энвидий, ему еще относительно повезло. К тому же почти все его состоявшее из друзей и коллег ближайшее окружение, не только вследствие особенностей артикуляционной базы русского языка и обусловленной данной спецификой сложности произношения, но и ввиду непривычности для русскоязычного человека имени Энвидий, обращалось к нему не иначе как по образованной от его фамилии кличке Сапог.

Минуя первый подъезд одной из нескольких возвышавшихся во дворе панельных девятиэтажек, Сапог испуганно обернулся на раздавшийся за его спиной, снова выведший его из полета в густых облаках собственных бесплодных мыслей громкий звук – на сей раз включенной кем-то музыки. Прислушавшись, Энвидий услышал, что играл очередной хит какого-то очередного бездарного хип-хоп исполнителя, творчество подобных которому он, как человек с тонким, словно нитка, музыкальным вкусом, ненавидел всеми фибрами души. Присмотревшись, Энвидий увидел, что источником столь противных ему механических колебаний воздуха являлась небольшая портативная колонка, лежавшая внутри набитого учебниками и тетрадками рюкзака ее совсем юного владельца, сидевшего в компании таких же утонченных музыкальных эстетов школьного возраста на вкопанной в землю покрышке.

Из-за того, что некоторое непродолжительное время его негодующий взгляд был отвлечен установлением виновника его негодующих ушей, Сапожников напрочь забыл про находившуюся под ногами полную опасностей, кишащую неприятными сюрпризами тропу и таки допустил своего рода ошибку сапера, пусть и с явно несопоставимыми по масштабам последствиями. Опустив глаза на землю, Сапог обнаружил, что начищенной дома до блеска правой белоснежной кроссовкой он угодил прямо в эпицентр одной из коричневевших на зеленевшей апрельской траве куч, сущность и содержание которых отлично коррелировали с качеством звучавшего за его спиной из дешевой колонки музыкального произведения.

«Сегодня точно не мой день», – подумал про себя Энвидий, вытирая испачканную обувь о тонкую полоску еще не стаявшего и доживавшего свои последние деньки снега, приютившегося в тени обветшалой, покрытой граффити трансформаторной подстанции. Закончив чистку, дважды неудачник еще раз со всех сторон тщательно осмотрел ботинок на предмет остававшихся на нем нечистот, тяжело вздохнул и, заключив: «Ну, к деньгам!», отправился в сторону выхода из двора, выводившего прямиком на бульвар Профсоюзов.

Когда Энвидию оставалось пройти совсем немного до того, чтобы свернуть за угол серой «панельки» и наконец покинуть двор, из располагавшегося напротив одноэтажного продуктового магазинчика выпорхнула женщина. В руках она держала два переполненных товарами пакета. Оступившись на расколотой плитке верхней ступени ведущей ко входу лестницы, женщина подвернула ногу и то ли от боли, то ли от неожиданности выронила один из пакетов. Часть содержимого пакета, вывалившись из него, лавиной скатилась по ступеням и остановилась в паре метров от Сапожникова, который к тому моменту уже был обращен к лестнице боком, но тем не менее засвидетельствовал случившееся краем глаза.

«Да что ж за день-то такой, а? Почему со мной за последние двадцать минут событий произошло больше, чем с некоторыми за целую неделю? Не иначе какой-то козел сценарий пишет! – гневно вопрошал Энвидий сам себя. – Ну уж нет, даже не думай оборачиваться и идти помогать – опять тебе больше всех надо! Уже сегодня один раз попытался сделать доброе дело – чем это закончилось? Хочешь, чтобы инициатива была наказана во второй раз? – продолжал задавать себе риторические вопросы Сапожников. – Пусть теперь кто-нибудь другой помогает! Вон там сколько народу рядом стоит – наверняка уж найдется добрая душа. А у меня и так сегодня дел по горло, тем более что я вообще опаздываю уже», – бесповоротно убедил себя в правильности сделанного выбора черствый сухарь, на самом деле не имевший ни избытка дел, ни четко назначенного времени, к которому он должен был прибыть к товарищу для реализации намеченных планов по починке его компьютера.

Выйдя на бульвар, наш терзаемый совестью негодяй все же поддался любопытству и обернулся, чтобы проверить верность своего предположения об определенно обязанном появиться волонтере-помощнике. Как ни прискорбно было это признавать, но на выручку никто из в мыслях понадеявшихся друг на друга прохожих так и не подоспел, и несчастная вынуждена была, прихрамывая, собирать разлетевшиеся продукты в полном одиночестве.

– Что ж вы за люди-то все такие? – с тоской проворчал Энвидий. – Какие вы все одинаковые – черствые и бездушные!

Вместе с тем варианта возвращаться на помощь самому у Сапожникова уже не было: это выглядело бы глуповато, да и момент был безнадежно упущен. По крайней мере, в этом он сам себя отчаянно пытался убедить, стремясь при этом переложить вину за оставленного в беде человека на бессердечных прохожих, к которым он себя, конечно же, не относил.

Не желая более наблюдать неутешительную картину, Сапог отвернулся и вгляделся в дальний конец бульвара. Приблизительно в пятидесяти шагах впереди на рекламном щите виднелся агитационный плакат, здоровенными буквами жизнеутверждающе гласивший:

«РАНДОМЛЯ – ЧИСТЫЙ ГОРОД С НЕРАВНОДУШНЫМ НАСЕЛЕНИЕМ!»

Взглянув сперва на свои уже далеко не белоснежные кроссовки, а затем вновь на до сих пор так в одиночку и собиравшую рассыпавшиеся покупки женщину, Энвидий горько усмехнулся и, с грустью покачав головой, быстрым шагом продолжил путь к дому друга.

Глава 2 We live in hope of delivery (Omen, brother)

Absit omen!

Одинаковые люди в одинаковых штанах,Мысли общие и цель у нас одна!Берегитесь – худо будет, кто не с той ноги встает —Не похож на нас ни в профиль, ни в анфас!

Сапог торопливо шел по бульвару Профсоюзов, снова погрузившись в философские раздумья. Бульвар этот был из числа тех, которые в среде горожан замкадских поселений иногда ласково и с оттенком иронии называют «местным Арбатом», так как являл собой полностью пешеходную улицу, пролегавшую в культурно-историческом центре Рандомли и привлекавшую по этой причине значительное количество народу, в том числе молодежи. А находиться среди больших скоплений людей, в особенности молодых, Энвидий крайне не любил, поэтому всегда старался сделать все от него зависевшее, чтобы минимизировать время своего вынужденного пребывания во всякого рода людных местах.