Ибишев
Шрифт:
— Что ты с ней сделал?!..Где она? Верни мне мою девочку!..
Она наваливается на прилавок, пытаясь ногтями достать лицо булочника, но капитан успевает схватить ее за локти. Перепуганный продавец хлеба прижимается к стене, чтобы быть как можно дальше от нее. Женщина кричит и плачет, вырывается из рук.
— Да при чем тут я?…При чем тут я? Я дал ей хлеб и она ушла…клянусь своими детьми!..
— …верните мне мою девочку, умоляю вас!..
Соседи прячут глаза, чтобы не смотреть в лицо воющей женщины.
Поиски продолжаются. Стараясь перекрыть шум ветра, в котором отчетливо
Двое полицейских под руки выводят булочника из магазина. Обернувшись к стоящим вокруг людям, он кричит:
— Я тут не при чем, клянусь жизнью своих детей! Вы же все меня знаете!..
Его спешно сажают в машину и увозят.
Тело нашли только к трем часам утра, почти случайно, на обочине объездной дороги. Далеко от доков.
Словно мертвая птица, раскинув в разные стороны худенькие руки–крылья, девочка смотрит в черное небо неподвижными глазами, и разорванное платье едва прикрывает неоформившуюся грудь. Рядом валяется кулек с двумя намокшими буханками хлеба и куртка, измазанная в жидкой грязи.
Мужчины по очереди несут ее на руках.
Известие о страшной находке мгновенно разлетается по всему городу. Улица перед домом, где жила девочка, запружена полицейскими и соседями. Красно–синие мигалки отражаются в окнах домов. Толпа расступается, пропуская машину «скорой помощи».
Между родственниками девочки и пожилым судмедэкспертом возникает перепалка. Родственники не позволяют увезти тело в морг для вскрытия. Полицейские не вмешиваются и, в конце концов, судмедэксперт сдается.
С раннего утра в городской мечети невозможно найти свободного места. Люди повсюду. На крышах домов, на балконах, перед воротами мечети. Женщинам туда нельзя. Они стоят в отдалении, на улице, покрытые черными покрывалами. Причитают и плачут. Среди них Алия — Валия.
Девочка была изнасилована и задушена.
В низком небе жалобно кричат черные птицы в тени царственного скорпиона с занесенным хвостом…
Когда омытое, легкое и чистое, как пух, тело девочки, завернутое в кипельно–белый саван, помещают на носилки, и главный имам снимает очки и раскрывает кверху ладони, чтобы обратиться к Господу, толпа мужчин, стоящих полукругом вокруг носилок, начинает вдруг распадаться прямо посередине, словно разрезаемая невидимым ножом. Они уступают дорогу Салманову. Он проходит вперед, становится рядом с отцом девочки и молча раскрывает руки для молитвы. Лицо его скорбно и сосредоточено. Толпа смыкается за ним. Откашлявшись, имам начинает нараспев читать заупокойную молитву.
Салманов пожелал идти пешком вместе со всеми остальными в траурной процессии до кладбища. И он шел всю дорогу за телом девочки рядом с ее отцом. И весь город восхищенно смотрел на него, даже оставшиеся в Денизли карбонарии и оппозиционеры…
Из городской казны семье погибшей девочки выделили деньги.
4.
Булочника отпустили только через два дня после похорон.
Было пять часов вечера. Выйдя за ворота полицейского управления, он поднял воротник пиджака и, воровато оглядевшись по сторонам, стал торопливо пересекать
площадь. Главное, это выбраться из центра, где на ярко освещенных улицах его может узнать кто–нибудь из случайных прохожих.Кружа по безлюдным переулкам, булочник добирался до дома почти целый час. У пустыря возле водокачки он едва не столкнулся лицом к лицу со школьной учительницей сына.
Он стоит перед собственным магазином, на дверях которого висит массивный замок, и смотрит на темные окна второго этажа. Накрапывает дождь. Сердце булочника учащенно бьется.
Он нажимает кнопку звонка.
Конечно же, все они дома. Просто, чтобы не зажигать лишний раз свет в комнатах, выходящих окнами на улицу, перепуганная женщина с двумя детьми все время сидит на кухне. Магазин не открывается уже четвертый день.
Он искупался, переоделся, но бриться не стал.
Жена ставит разогревать куриный суп с рисом. Булочник курит, стараясь не встречаться взглядом со старшим сыном. Тот сидит напротив, подперев подбородок ладонями. Мальчику восемь лет.
— Нам здесь жизни не будет.
Женщина замирает у плиты с половником в руке.
— Надо уезжать.
— Куда?
— В Баку, к твоей сестре.
Он гасит сигарету в пепельнице.
— Временно. Потом что–нибудь подыщем…
— А магазин? Дом?..
— Продадим. И дом, и магазин, и мебель — все продадим! Недели за три я найду покупателя. Но ты уже начинай потихоньку собираться. И позвони сестре.
— Про магазин уже спрашивали. Утром звонил какой–то Али. Сказал, что знает тебя. Оставил свой номер.
— Вот видишь…
Булочник очень устал. Ему хочется спать. Он закрывает глаза и видит девочку, протягивающую ему деньги.
5.
Вдовы вырывают друг у друга массивную черную трубку телефона.
— Сынок…сынок, как ты там? Как себя чувствуешь?
Сквозь треск и шум голос Ибишева едва слышен.
— Мы тебя во сне видели! Ты не заболел?.. Пей перед сном чай с вареньем, обязательно горячий! Слышишь? Але! У нас тоже все хорошо…Как твои занятия? Не тяжело тебе? Может быть, на следующей неделе приедем проведать тебя, привезем деньги и продукты, але!..Мы позвоним…
Закончился октябрь. Огромные поля хищного винограда стали буро–желтыми. Ветер обрывает его крючковатые высохшие листья и тащит их по мокрому асфальту. Дожди идут почти каждый день, небо, плотно закрытое плывущими тучами, опускается все ниже и ниже, из–за чего город живет в постоянных сумерках.
В пятницу дома у Черной Кебире собрались женщины. Все уже знают — скоро она должна отправиться в очередное путешествие.
Во дворе в больших котлах готовят халву. Ставят самовар. Моют полы и вытряхивают матрасы. Тетушки суетятся, ходят из комнаты в комнату, отдавая распоряжения. А сама Кебире, закрыв лицо черной вуалью, неподвижно сидит на ковре в гостиной. С громадной хрустальной люстры над ее головой свешивается бархатный мешочек с собачьим дерьмом от сглаза.
Закончив все свои дела, женщины собираются вокруг гадалки и терпеливо ждут, когда она начнет пророчествовать. Но Кебире молчит, потому что знает — не всякое пророчество может быть высказано вслух.