Шрифт:
Пролог
Ледяной ветер поздней осени пронизывал Сьюзи до самых костей, заставляя ёжиться и всё увеличивать скорость шага, чтобы хоть как-то согреться и не замёрзнуть до смерти. Что довольно неудобно было делать в туфлях на высоком тонком каблуке, которые входили в неофициально-обязательную униформу на работе. Не согревала ни кожаная короткая курточка, ни тонкая форма официантки, дополненная лишь капроновыми колготками – единственного элемента, оставшегося от её утренней одежды. Если и было хоть что-то положительное в этот момент, так это отсутствие такого же дождя, вернее, даже ливня, который был утром. Собственно, из-за него её хотя бы чуть-чуть более тёплая одежда теперь сохла в небольшой раздевалке, на двери которой было так церемонно и формально написано большими буквами: «СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ». Лишь колготки, в которых она проработала весь вечер, успели высохнуть. Остальное же было почти всё столь же мокрым, что и до «сушки». Спасибо столь заботящемуся о каждом центе Эрни, владельцу паба и по совместительству бармену, выключившему обогреватель. Даже кроссовки были словно только что вынуты из стиральной машины.
Единственное же,
– Почему я не согласилась? – стуча зубами каждый слог от холода, еле-еле прошептала она, но тут же отмела эту безумную мысль. Чего можно было ожидать от компании двух уже изрядно выпивших мужчин ей одной в их машине? Конечно, ей знаком был один из них. Патрик, тот, что был поменьше и с чуть более человеческим, в сравнении с остальными, лицом и вечно слегка приподнятым правым уголком губ. Сьюзи знала его почти с самого детства. Они вместе поступили в первый класс, вместе окончили школу. Даже дружили с седьмой по девятый класс, на паре занятий сидели за одной партой. А потом… потом он предложил ей пойти с ним на свидание, когда из возрастной группы детей они плавно перешли в группу подростков. Только уже тогда между ними разверзалась пропасть, расширявшаяся изо дня в день. Она всей душой мечтала вырваться из этого унылого городишки, поэтому всё свободное время проводила за книгами и учебниками, мечтая после школы поступить в юридический институт и уехать навсегда. Патрика же если и не устраивала жизнь здесь, то он просто-напросто смирился. Тратил своё время на бесконечные брожения по улицам и подъездам, всё чаще и чаще прикладываясь к бутылке, вскрывая одну пачку сигарет за другой и, как ходили слухи, уже баловался дурью покрепче, которую в достаточных размерах всей их компании поставлял парень на пару лет старше, уже с четырнадцати лет стоявший на всевозможных учётах правоохранительных органов. И Сьюзи отказала Патрику. Оскорблённый до глубины души, он начал распускать за её спиной различные грязные слухи, выставляя всем известную тихоню той ещё развратницей и нимфоманкой, готовой отсосать любому за одно лишь ласковое слово. Разумеется, дружба их была разорвана безвозвратно.
Через пару лет Сьюзи исполнила свою мечту и после окончания школы уехала из города получать высшее образование. Казалось, весь мир был открыт перед ней, но судьба распорядилась иначе. И как зачастую бывает, распорядилась жестоко. Отец Сьюзи скончался в результате аварии при возвращении с военной службы, а её мать, от пережитого при получении известия инсульта, стала инвалидом, в результате чего никак не могла ни помочь дочери получить образование, ни даже прокормить теперь саму себя. Поэтому-то свой двадцать первый день рождения, так и не окончив даже второй курс колледжа, Сьюзи уже проводила в столь ненавистном ей городишке, устроившись официанткой в не менее ненавистном ей пабе.
Внезапно из-за поворота выехал автомобиль, осветив лишь одной ярко горевшей фарой Сьюзи. Девушка отошла к дальнему краю обочины и остановилась, не сильно веря в трезвость водителя в столь поздний час, а также не желая быть обрызганной грязной водой из колеи, образовавшейся вдоль всей дороги и усугублявшееся бесчисленными ямками. Сьюзи достала телефон из узкого кармана короткой коричневой юбочки, решив написать сообщение матери о том, что минут через десять она будет дома – ведь мама всегда так волновалась в те дни, когда Сьюзи приходилось столь поздно возвращаться с работы. На часах отобразилось время: «2.49». Сьюзи уже начала набираться первые буквы сообщения, как неожиданно осознала, что свет от фар больше не движется, а машина так и не проехала мимо неё, что явно должно было уже случиться. Девушка подняла голову и увидела фигуру, уверенным шагом направляющуюся к ней. В свете фары она не могла рассмотреть её, да это ей было и не нужно, ведь Сьюзи уже знала ответ на любую предлагаемую ей помощь от этого человека, кем бы он ни был.
– Спасибо, но мне не нужна помощь! – крикнула она, чтобы человек расслышал её, правда слегка дрогнувшим и осипшим от холода голосом.
Но фигура продолжила уверенным шагом приближаться. Девушка почувствовала нараставшую в ней тревогу и отступила на пару шагов назад. В её голове проносились мысли развернуться и побежать, но она здраво оценила их: в такой неудобной обуви она не убежит, а если незнакомец не желает ей ничего плохого, то это будет выглядеть совсем абсурдно. А, может быть, это и не незнакомец? Выставив руку вперёд, стараясь закрыть глаза от лупившего нещадно света фары, Сьюзи попыталась разглядеть человека. В какой-то момент он сам своим грузным телом закрыл её от света, и девушка осознала, что, кажется, знает его.
– Джордж?
Лишь только она произнесла имя, как с ужасом заметила, как изменилось лицо этого человека. Теперь она была уверена, что это именно Джордж, безобидный слегка странноватый парень, которого многие считали а-ля местным дурачком, никогда не вписывавшимся ни в одну компанию. Тот самый, что чуть ли не каждый вечер заходит к ним в паб и может несколько часов тихо сидеть в уголке в одиночестве со стаканом дешёвого виски или же даже просто водки, утупившись в деревянную столешницу самого дальнего
столика в углу. Он был всегда предельно вежлив по отношению к Сьюзи: тихонько благодарил и как-то глупо улыбался, ни разу так и не подняв на неё глаза, когда она подходила принять или же принести заказ. Но теперь она видела безумный оскал, ожесточивший мягкие, слегка оплывшие черты его лица. Столь же безумный взгляд смотрел прямо на неё, Джордж не моргал, не щурился и вообще никак не шевелил глазами. В какой-то момент она почувствовала себя слабой и беззащитной перед этим человеком, чья фигура была шире её минимум раза в два, а ростом превосходившая на целые две головы.Чувствуя буквально захлёстываюшую её панику, Сьюзи резко повернулась и побежала прочь от этого человека. Но не успела она сделать и пары шагов, как её нога подвернулась, неудачно угодив в небольшую трещину в асфальте, а столь неудобная обувь никак не помогла смягчить эту оплошность – резкая боль в голеностопе буквально застелила Сьюзи глаза пеленой слёз. Она упала на землю, схватившись за стопу, но, как только увидела, что Джордж тем же мерным шагом приближается к ней, попыталась подняться на ноги и побежать. Но снова упала. Чувствуя, как сердце готово вырваться из груди, Сьюзи обернулась к Джорджу и уже хотела сказать, спросить, закричать – она не знала что, в ней лишь теплилась последняя надежда, что он ответит человеческим голосом, а не таким, какой бы соответствовал тому звериному оскалу, который она увидела на его лице.
Но не успела она повернуть головы, как получила тяжёлый удар кулаком в районе скулы. Будучи от рождения хрупкой и нежной, а также никогда не получавшей таких ударов, Сьюзи в один миг обмякла, а её сознание провалилась в бездонную пустоту. И лишь сердце продолжало биться в том же безумной ритме, готовое разорваться от страха и боли.
Часть 1. Отрицание
Мне надоело все: опять заботы,
Вся жизнь горит, сиянью вопреки,
Достали вечных дней круговороты,
Лучи вокруг так стали далеки.
Теверовская Е.Г.
Глава 1
Потрёпанный годами фордик аккуратно вырулил с едва присыпанной гравием грунтовой дороги, подняв напоследок своими шинами, на которых уже почти окончательно стёрся протектор, столп пыли. И теперь медленно полз по уже изрядно износившемуся асфальту, положенному почти пять лет назад в честь столетия города, хоть городом это место (часто именуемое самими же его жителями "дырой") было назвать очень и очень сложно. Время расцвета и мнимого величия осталось где-то там, при его самом основании. Но даже по такому асфальту была возможность двигаться сильно быстрее, чем по грунтовой, что, наконец, давало водителю возможность прийти в себя от жары и хотя бы продышаться полной грудью от потока воздуха, забившего теперь в открытое боковое окно и заменяя тем самым отсутствовавший в машине кондиционер. По чуть толстоватому, с слегка оплывшими чертами лицу и уже явно проглядываемому второму подбородку, стекали крупные капли пота, которые водитель этой полуразвалившейся колымаги пытался интенсивно стирать рукавом сильно потёртой и кое-где подштопанной неумелыми неровными стежками холщовой куртки, принадлежавшей когда-то ещё его отцу. Одна из немногих вещей, оставшаяся после отца и оберегаемая мужчиной не меньше, чем этот самый полуразвалившийся фордик. Но вины водителя в таком состоянии автомобиля не было от слова совсем: он мог потратить целиком свободные дни только лишь на то, чтобы полировать своего железного коня; вновь и вновь проходиться тряпочкой, смоченной водой с разведённым в неё хозяйственным мылом, по его бокам, стирая каждое, даже едва заметное пятнышко. И всё это минимум по пять раз. А потом ещё и придирчиво осматривал сантиметр за сантиметром кузов, чтобы перемыть машину ещё раз, если что-то всё же да осталось на уже начавшем ржаветь из-под слоя потрескавшейся краски металле.
Но в этот один из последних радовавших лучами солнца и не менее жарких, чем солнечные, осенних дней всё могло измениться. Он, Джордж Маллет, надел свой лучший пиджак и брюки, постиранные на днях и выглаженные вечером прошлого дня и, на всякий случай, ещё разок утром. А также пересилил себя и зашёл в давно необитаемую часть дома – в спальню, где когда-то жили его отец с матерью, а потом… потом мать вместе с отчимом. Которого Джордж люто и всем сердцем ненавидел не меньше, чем свою мать. Он пробыл в этой комнате не более десяти минут, пока не отыскал в давно запылившемся шкафу белую рубашку, принадлежавшую некогда неудачнику-торгашу отчиму, который бы не смог продать и сотню долларов за пятьдесят центов. И всё же после этого Джордж порядка часа истошно рыдал в ванной, прерываясь лишь на спазмы, сдавливавшие ему горло и не позволявшие выдавить не звука; вспоминая пугавшие его до сих пор моменты из детства… в какую-то секунду воспоминания так сильно охватили его, что он мог бы поклясться, что на мгновение увидел фигуру отчима в треснутом зеркале, наблюдавшего за ним из-за спины из дверного проёма тем же звериным взглядом, как когда тот был в плохом расположении духа, да ещё и до чёртиков пьян… Джордж интенсивно потряс головой, стараясь выкинуть все эти тяжелые мысли из головы. Не сегодня! Сегодня у него прекрасное настроение. Ведь он направлялся в полицейский участок, на собеседование к капитану Фостеру. Он ушам своим не поверил, когда трое суток назад его домашний телефон, на котором приходилось пальцем еле-еле из-за его старости и заскорузлости прокручивать колесо, разразился чуть глуховатый звонок и милый женский голос сообщил ему о приглашении на собеседование. Джордж не мог поверить в это, как не верил в успех и тогда, когда только лишь посылал своё резюме по почте, не решившись зайти в полицейский участок, чтобы отдать его лично.