Ибо сильна, как смерть, любовь…

— Ну, если вы считаете, что это удобно, — для приличия пробормотал я.

— Да он будет только рад посмотреть и оценить неизвестную картину. В этом вся его жизнь.

Она подошла к телефону и уже через несколько минут протянула мне бумагу с записанным адресом и именем некоего сеньора Ференцо.

— Можете идти к нему сейчас, он вас ждет. И вполне можете доверять его суждению. Он прекрасно разбирается в живописи.

Она мне еще объяснила, как найти его дом, который был в этом же районе, мило улыбнулась на прощанье и занялась какими-то бумагами, явно давая понять, что аудиенция окончена. Чувствуя себя бесконечно униженным и раздавленным, я дрожащими руками сунул портрет в свой старый портфель и вышел из музея. Итак, портрет не заинтересовал ее. Она не предложила продать его музею или хотя бы подарить. Значит, скорее всего, никакой ценности он не имеет, и она просто отделалась от меня, подсунув этому мужику. А он, в свою очередь, вообще просто посмеется надо мной и тоже выпроводит, только уже окончательно. Неужели жизнь снова посмеялась надо мной, и этот портрет действительно всего лишь жалкая мазня какого-то любителя. Значит, я не получу за него никаких денег, и два человека погибли зря.

А почему я вообще решил, что это портрет убил их? Все это было просто совпадением, а портрет просто жалкая раскрашенная тряпка. И в море его выбросили, потому что он никому не нужен.

Я остановился в отчаянии, не зная, что делать. За эти два дня я так настроился, что получу деньги, что теперь чувствовал себя так, как будто бы свалился с небес на землю. Что же делать? Идти к этому сеньору Ференцо или нет? А вдруг эта директриса ничего не понимает в картинах? Нет, нужно пройти все до конца. По крайней мере, я точно буду знать, чего этот портрет стоит.

Я повернул налево, как мне было сказано, и пошел к нужной мне улице. То, что я видел вокруг, только усиливало мои терзания. Это был старинная часть города, и по обеим сторонам чистой тенистой улицы высились узорные ограды роскошных особняков. Каждая ограда не повторяла другую, и каждая казалась лучше предыдущей. А за оградами, в окружении тенистых деревьев, изумрудных лужаек и живописных клумб стояли сами дома. Это не были современные дома разбогатевших выскочек. Это были дома, построенные дедами и прадедами, ныне живущих в них людей. Они были старинными, но добротными и великолепно отреставрированными. Стены были украшены каменной резьбой, изящной лепниной, в нишах стояли статуи античных богов. Это были дома людей, богатых во многих поколениях, и считавших, что так и должно быть. Конечно, и им случается огорчаться, если они не могут купить какие-нибудь очень дорогие бриллианты или картины, но ведь это все-таки не то же самое, как ломать голову, где взять деньги, чтобы дожить до конца месяца или оплатить счета за электричество или воду. И им никогда не приходилось работать ради куска хлеба. Их жизнь наполнена удовольствиями и развлечениями. Лето они проводят в Швейцарии, зимы на Багамах, где периодически встречаются в роскошных отелях и на дорогих курортах. Они вращаются в своем замкнутом кругу, куда не допускаются посторонние. Даже если я вдруг и разбогатею когда-нибудь, они все равно не допустят меня в свой круг. Я всегда буду для них всего лишь сыном рыбака из нищей деревни. И ничего мне не поможет, ни грамотная красивая речь, ни хорошие манеры, ни одежда от лучшего портного.

Так я шел, жадно вглядываясь в появляющиеся передо мной картины другой жизни, и терзаясь мыслями о собственной несчастной судьбе. Наконец, на одной калитке, я увидел нужный мне номер. К моему ужасу, дом оказался одним из самых роскошных даже в этом богатом районе.

В такой дом меня, скорее всего, вообще не впустят. Держу пари, что там на крыше у них сидит снайпер, которому приказано стрелять в таких, как я, с горьким юмором подумал я, но все-таки нажал на кнопку звонка. К моему удивлению приятная пожилая женщина, которая открыла дверь, не только впустила меня, но и любезно улыбаясь, провела в огромную гостиную, и, усадив в кресло, попросила подождать несколько минут. Потом она вышла, а я стал с любопытством оглядываться по сторонам. Более красивой комнаты я не видел никогда в жизни. Все стены были увешаны картинами. Там, где не было картин, стояли застекленные шкафы, заставленные фарфоровыми и бронзовыми, а может, и золотыми, статуэтками, подсвечниками, часами, шкатулками. Еще вдоль стен стояли изящные столики с вазами и статуэтками покрупнее. Сначала я рассматривал все это богатство сидя в кресле, потом, не выдержав, встал и стал осторожно обходить комнату, разглядывая каждую вещь. Интересно, если это все очень дорогое, как же они оставили меня здесь одного и не боятся, что я вдруг украду что-нибудь. Наверное, здесь есть скрытые видеокамеры, подумав, решил я и на всякий случай даже заложил руки за спину.

— Я вижу, вы интересуетесь искусством, молодой человек, — вдруг раздался сзади веселый голос.

Я оглянулся. У входа в комнату стоял старик, сам будто бы сошедший с картин или с экрана фильма из жизни аристократического общества. Он был среднего роста, но очень стройный и сухощавый, с роскошной седой шевелюрой, но с черными усиками и с живыми черными глазами. Что меня окончательно добило, это его бархатная домашняя куртка с витыми шнурами и стеганым воротником. В моем понимании такую куртку мог иметь только уж самый утонченный аристократ.

— Может, вы и сами что-то коллекционируете? — как будто бы приветливо спросил он, но я уловил в его голосе скрытую насмешку и решил, что не предоставлю ему возможности посмеяться надо мной.

— Я всего лишь рыбак из маленькой деревни, и работаю с утра до ночи, чтобы прокормить родителей и младших брата и сестру, — холодно сказал я. — Так что у меня очень мало возможностей интересоваться искусством или тем более что-нибудь коллекционировать. Но если бы моя жизнь вдруг изменилась, я бы серьезно занялся восточным искусством, китайским и японским. Я бы выискивал и покупал вот такие вазы, — я показал на голубую вазу на одной из подставок. — Это ведь династия Минь, я не ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь, — он заинтересовано посмотрел на меня. Надо, правда, сказать, что указывая на вазу, я действовал наверняка, так как видел когда-то детектив, где все действие крутилось возле точно такой же вазы.

— Ну, еще я бы собирал китайские шкатулки, вот такие, ручной работы и, конечно, японские нэцкэ.

— Ну, я вижу кое в чем вы все-таки разбираетесь. Я вам сейчас покажу одну вещь, мне ее только что прислали, чтобы я оценил ее. Увидите, какая это красота.

Он открыл ключом один из ящиков шкафов и вытащил коробку. Потом аккуратно распаковал ее и поставил на стол необыкновенно красивую вещь. Это был золотой канделябр, в основании которого еще были и часы. Даже я сразу понял, что это очень дорогая вещь. Кроме золота, он был еще весь украшен драгоценными камнями, да и сделан он был, наверное, каким-нибудь знаменитым мастером.

— Красиво? Это из коллекции последнего русского царя, Николая Второго.

Он повернул канделябр и я увидел на задней стороне вензель в виде короны и букву «Н II».

— Эта буква в русском алфавите читается как “N”. Так помечены все вещи из его коллекции. По свидетельству историков эти канделябры были парными. Второй бесследно исчез. Этот человек уже много лет безуспешно ищет его и готов заплатить за него 150 000 000 лир.

Ого! Я с уважением посмотрел на визитную карточку, выпавшую из коробки. Наверное, этот господин Соретти здорово богат, если может потратить такие деньги на такую ерунду.

— Жаль, что у меня нет такого второго канделябра. Я бы с удовольствием продал бы ему его за эту сумму, — насмешливо сказал я.

— Ну, и что бы вы сделали на эти деньги? — с любопытством спросил старик.

— Я бы, наконец-то, пошел учиться в университет. Я имею право на стипендию, так как закончил школу с отличием, но учиться не могу. Мне нужно кормить семью, как я вам уже говорил. А так я бы отдал деньги родителям, и был бы свободен. Собственно говоря, я поэтому и хотел оценить картину, которую мы нашли в бабушкином сундуке. Если она хоть чего-то стоит, может, это поможет нам.

— Да, извините, ради бога, я невольно отвлекся, а ведь вам, наверное, некогда. Я с удовольствием посмотрю на вашу картину, сеньор?

— Марио Римони.

Я достал портрет, уже особо ни на что не надеясь. По сравнению с роскошными вещами и картинами, которые я увидел здесь, он и мне самому уже показался чем-то дешевым и нестоящим. Правда, я ни на минуту не забывал, что он убийца. Если не удастся его пристроить так, чтобы ему ничего не грозило, придется заботиться о нем всю жизнь, оберегать его, а то он и мне запросто башку разобьет.

— Так, так, так, — с явным удовольствием пробормотал сеньор Ференцо, взяв у меня из рук портрет и пристально рассматривая его. Чувствовалось, что для него это привычное и очень любимое дело. Через некоторое время он вытащил из кармана большую лупу и стал смотреть на портрет через нее. Так же внимательно он обследовал и холст картины и особенно ее края.

— Странная вещь, — пробормотал он, — холст явно старинный, а вот сам портрет старым быть не может. Слишком уж краски яркие, они не могли так сохраниться. Разве только его уже реставрировали.