Идеаль

Очнувшись, она с удивлением услышала, как Рут декламирует, будто в ответ на ее мысли:

Ибо мы как на поле ночного сраженья,

Среди выстрелов, ран и смятенья,

Где столкнулись вслепую полки.

Да, сказала себе Эстелл. Она, подобно старому королю, как его там зовут, верила, что в жизни не может быть ничего худого. Она и раньше была счастлива – или так ей казалось, – но тут явился Феррис, красивый и преуспевающий, и она могла ездить с ним во Францию и Германию, в Японию и Мексику, и оказалось, что мир ослепителен и благословен и, самое главное – если они будут верны друг другу, – не страшен. Она вспомнила, как шла по огромному синтоистскому храму в Киото. Внутри почти никого не было. Их японский друг, профессор Кайоко Кодама, ученый, с которым Феррис познакомился в Йеле, тихим, робким голосом рассказывал им о синтоизме: что в нем есть легенды, но нет теологии (теперь это любимая религия молодежи), что во время молитвы бьют в ладоши, чтобы привлечь внимание божества, но в действительности, как он считал, идея тут другая, гораздо глубже и древнее, что-то такое, связанное с электромагнетическими силами, со старинными теориями работы организма, дошедшими до нас, например, в иглоукалывании. Профессор Кодама со слезами на глазах говорил о щедрости американского народа к побежденным японцам. Он не мог тогда знать (Эстелл вспомнила возмущенную речь Салли Эббот), не мог знать, как не по-дружески поступят американцы со своими союзниками во Вьетнаме. «Он очень хрупок, этот мир, – говорил профессор Кодама, – стоит чуть потревожить сон божества…» Он снял очки и, кротко улыбаясь, опять вытер слезы. И только вот сию минуту Эстелл пришло в голову, что он, должно быть, имел в виду какое-то свое личное горе. Профессор Кодама! – мысленно крикнула она, сочувствуя ему, но и моля о помощи, как путеводного духа. Вдруг она поняла, что валторна с флейтой в соседней комнате больше не играют, замолчали, наверное, уж минут десять назад. Из кухни вошла Вирджиния, держа поднос с печеными яблоками.

– Смотрите-ка! – крикнул доктор Фелпс. – Во славу пресвятой Вирджинии! – И приветственно поднял чашку, расплескивая какао. Все засмеялись и тоже подняли чашки, крича «ура!», и Эстелл вместе со всеми, хотя мысли ее были далеко. Она сознавала, что мальчики ушли на кухню и кричат оттуда пронзительными голосами, а Девитт им отвечает; что собака подобострастно засеменила навстречу Вирджинии, вымаливая себе подачку с желтого пластикового подноса, – но на самом деле она вспоминала кадры из кинофильма, который смотрела с Феррисом в Японии, про летчиков-камикадзе, совсем еще юных благочестивых буддистов. Вспоминала, как прекрасно они улыбались и махали рукой в кожаной перчатке, а потом поднимались в воздух на заре, чтобы умереть за императора и за все, что они любили в этом трагическом, хрупком мире. На шее у них развевались белые шарфы. «Стоит чуть потревожить сон божества…» Салли и Горас Эббот спасли ей жизнь, когда умер Феррис. Если сказать вслух, получится глупо, но это правда. Неплохо было бы сейчас, когда она стала мудрее, поговорить с молодым профессором Кодамой.

Принимая из рук Вирджинии белое фарфоровое блюдце с трещинкой, Эстелл на мгновение встретилась с ней взглядом. И сразу же опустила глаза на коричневое горячее яблоко с пастилой наверху и блестящую серебряную ложечку рядом. «Ах, Вирджиния!» – только проговорила она и потянула блюдце к себе, вдыхая яблочный аромат. Какой-то миг печеное яблоко и желтые от никотина пальцы Вирджинии, еще придерживающие блюдце, заполняли все ее поле зрения, были для нее – весь мир.

8 ПРОПОВЕДЬ ПЕРЕД ЗАКРЫТОЙ ДВЕРЬЮ

Лейн Уокер, проходя наверху мимо старухиной двери, сказал:

– Миссис Эббот, пойдемте, помогите нам вырезать тыквенные рожи.

– Преподобный Уокер, – почти робко отозвалась старуха, – вы верите в духов?

– Ну в некотором роде да, – ответил он. – Во-первых, верю в Святого Духа. – С улыбкой, выражающей не насмешку, а удовольствие от игры, он жестом картежника, кидающего карту, выбросил руку с вытянутым для счета указательным пальцем.

Старуха из-за закрытой двери сказала, и голос ее прозвучал ближе:

– По-моему, я видела духа.

– Что ж, сейчас для него самое время, – сказал он и, приподняв руку, задумался, какого еще он мог бы назвать ей духа, в которого верит и может засчитать вторым. – Потому-то и надо понаставить побольше тыквенных чучел. Духи все и разбегутся.

Он подмигнул Льюису Хиксу, который соскребал краску с двери чулана рядом со спальней Салли Эббот. Льюис чуть слышно хмыкнул и облизнул губы: со священниками он чувствовал себя неловко, а этот тем более сумасшедший – так по крайней мере считал Льюис.

– Вы думаете, я шучу, а я говорю серьезно, преподобный, – сказала Салли Эббот.

Он по ее голосу отлично понял, что она говорит серьезно. Но на дворе, пыхтя и отдуваясь, как дракон, гудел сильный ветер, дрожали окна и что-то время от времени ударяло в стену дома – тут не так-то легко принимать с должной серьезностью страхи Салли Эббот.

– Тем более надо спешить понарезать тыквенных рож. – Он сразу же спохватился, что сказал что-то недостаточно доброе, и захотел поправиться: – Вот что. Вы отоприте дверь, я войду, и мы с вами об этом подробно поговорим.

Минутное молчание. Потом Салли Эббот ответила:

– Нет, это было бы неправильно. Я знаю, вам всем это кажется пустяком…

– Напротив. Оттого-то мы и съехались. – И добавил, хотя сразу же понял, что поторопился напрасно: – Мы должны разобраться в этом как разумные люди, а не как бешеные обезьяны.

Опять стало тихо. Потом отдалившийся голос Салли произнес:

– Я лично не считаю себя бешеной обезьяной.

Льюис посмотрел на него так, словно и он, как родственник, чувствует себя оскорбленным.

– Я вовсе не то хотел сказать. – Лейн Уокер пожал плечами. – Прошу меня простить. Я ведь не то имел в виду. – Он беспомощно улыбнулся Льюису. Льюис в ответ только повел плечом, вежливо, но не примиренно, и возобновил работу.

– Можете не извиняться, – гордо произнесла Салли из глубины комнаты. – Мой брат Джеймс придерживается точно такого же мнения. Женщины вообще не люди, они не далеко ушли от животных предков.

– Миссис Эббот, – просительно произнес пастор и простер руки к двери, – ведь вы же не думаете, что я… – Его природный оптимизм быстро иссякал, на Льюиса Хикса он теперь намеренно не смотрел. Два противника сразу – это чересчур.

– Кто как считает, – холодно и снисходительно произнесла Салли Эббот. – Каждый должен держаться своих мнений.

Несмотря на то, что Лейн Уокер был небольшого роста и благодушен по природе, один из избранных, как сказал бы Жан Кальвин – утром, едва раскрыв глаза, разбуженный к жизни первыми же шорохами дня (птицами, своей шумной троицей детишек, женой, спозаранку начинающей уроки верховой езды), он сразу вскакивал с постели, горя нетерпением тут же взяться за тысячу неотложных дел: сколько книг надо прочитать и писем отправить, сколько навестить прихожан и составить проповедей (сочинение проповедей было его любимым занятием, и он делал это мастерски), – но все же и он перед лицом неизбежности умел признать себя побежденным.

– Миссис Эббот, – сказал он, – начнем сначала. – И любезным, приветливым тоном начал: – Мы с мальчиками вырезаем тыквенные фонари, миссис Эббот. Не согласитесь ли вы нам помочь?

– Обезьяны не умеют вырезать фонари, – отозвалась старуха.

С протянутой в знак доброй воли рукой он еще подождал за дверью, потом обратил круглое лицо к Льюису Хиксу – тот стоял к нему спиной и, как ни разгоралось внизу всеобщее веселье, как ни выл, как ни налетал ночной ветер снаружи, знай себе работал скребком, сдирая старую краску. Маленький пастор округлил и без того круглые голубые глаза, словно вдруг вспомнил что-то, быть может, что он сказочное существо, и потеребил двумя пальцами редкую, кудельками, как у гнома, бородку. Повернувшись снова к двери, он немного театрально, озорно запрокинул голову и выставил смешную плоскую ступню, будто отрешился от смертных людей с их неурядицами, но готов, так и быть, если человечество захочет внять, дать ему на прощание последний ценный совет.

– Миссис Эббот, – торжественно произнес он, – вы несправедливы к обезьянам.

Салли только хмыкнула за дверью. По правде сказать, она была озадачена и просто не нашлась, что ответить.

– Вы, по-видимому, думаете, как и многие, что люди произошли от обезьян и сохранили в той или иной степени их черты. Но на самом деле это не так. Обезьяны произошли от людей.

Скребок Льюиса Хикса на минуту остановился и тут же снова задвигался, как заводной. Но по затылку Льюиса было видно, что он слушает во все уши.