Идеаль

– Тихо, – распорядился он, еще крепче обнимая ее за талию.

Она захлопала глазами. Она теперь тоже услышала это – негромкое гудение, мелодичное, словно песня, прямо у них над головой. Все трое взглянули вверх и вдруг увидели гигантскую, неподвижно зависшую летающую тарелку.

– Не верю, – шепнул Сантисилья.

– Боже мой, – проговорил Питер Вагнер.

Джейн обрадованно завопила:

– Ух ты! Мы спасены! Ура!

Они отчаянно замахали руками.

– На помощь! – кричала Джейн. – Помогите! Умоляем!

– Протяните нам луч! – крикнул Питер Вагнер. – Протяните нам луч!

Летающая тарелка чуть-чуть снизилась, будто робея.

В этот миг остров сильно содрогнулся, точно огромное издыхающее, агонизирующее животное, и слева от них беззвучно, как показалось Питеру Вагнеру, кусок скальной стены, на которой они стояли, обрушился в море; Лютер Сантисилья, даже не вскрикнув, исчез – просто как растворился в воздухе.

А бомбардировщики приближались в полном безмолвии, поскольку намного опережали скорость звука. Он и она, оставшиеся в живых, с жадной надеждой обратили взоры к тарелке.

– Они спасут нас, Питер, – убежденно шепнула Джейн, задрав голову и разглядывая примолкшего серебристого пришельца. – Ты не беспокойся, милый, они нас спасут!

– Спасите нас! – крикнул Питер Вагнер. – Мы не виноваты! Поднимите нас! Протяните нам луч помощи!

На этом книга кончалась. Салли Эббот пожала плечами и положила ее на столик. А потом повернулась и стала разглядывать свое отражение в окне и глубокую темноту ночи.

– Да, Горас, – устало произнесла она. – Вот до чего докатился этот мир.

VII

Старуха смягчается и отпирает дверь

Игра окончена, сударь.[11] Маркиз де Лафайет. Октябрь, 1781

1

Льюис нашел старика на пасеке – у крайнего улья стоял прислоненный дробовик, он его брал на случай, если в пчельник забрался полакомиться скунс. Сетку Джеймс никогда не надевал, утверждая, что пчелы его знают; и правда, почти не случалось, чтобы они его ужалили, может, и впрямь узнавали по запаху и по непрерывному бормотанию: он им рассказывал про все свои беды и про все неполадки в мире. У его ног на доске стояли бутылки с сахарной водой. Пчелы облепили ему руки точно живыми рукавицами, а он, пригнувшись, вынимал соты, ставил на место бутылку и запечатывал улей. Ульи были ветхие, за долгие годы они покосились в разные стороны и напоминали старые могильные камни.

– Вы уже пчел на зиму устраиваете? – сказал Льюис.

– Угу, – ответил старик, не подымая головы.

– Что-то рано. Прошлый год вы до ноября ульи не запечатывали.

Старик продолжал трудиться, очевидно сочтя, что последнее замечание зятя не требует отзыва.

– Стало быть, думаете, быть ранней зиме?

Джеймс кивнул. И только уже погодя добавил:

– Чернильные орешки вон тоже, видать, так думают. И гусеницы. – Он помолчал немного и заключил: – Мой отец, бывало, говорил: «Какая погода будет, один господь знает, да и он, похоже что, не наверняка».

Он распрямил спину и, держа руки в стороны, спросил:

– Как Джинни?

– Я как раз об этом, – сказал Льюис. – Я ее сегодня забираю из больницы. Думал, может, вы захотите со мной за ней поехать.

Джеймс внимательно посмотрел на него, потом обвел взглядом ульи:

– Тут еще работы непочатый край.

– Значит, не поедете?

– Я этого не сказал. – Он поджал губы, посмотрел на свои покрытые пчелами руки. – Погоди, я немного приберусь. Ты пока сходи поздоровайся с тетей Салли.

Льюис улыбнулся – чуть-чуть, старик даже не заметил.

– Хорошо, – ответил он тестю. – Схожу.

И, постояв еще немного, повернулся и ушел в дом.

Наклонившись к двери в спальню, он спросил:

– Тетя Салли, вы не спите?

– Доброе утро, Льюис, – бодро отозвалась она. – Ты что приехал так рано? Как Вирджиния?

– Джинни хорошо, – ответил он. – Не очень ясно иногда еще соображает, но это скоро должно пройти, ничего серьезного, так мне сказали. Со дня на день очухается.

– За это надо бога благодарить.

– Кого-то надо благодарить, это да.

– Ну, ты и упрям, – сказала она. – Вот попадешь на небо, и увидишь там господа, которого должен был всю жизнь благодарить за то хорошее, что тебе выпадало. То-то тебе достанется…

– Думаете, он такой мстительный? – с бесконечной мягкостью заметил Льюис.

Она промолчала, и Льюис опять с улыбкой потеребил усы. Он снова окликнул ее:

– Тетя Салли!

– Я все еще здесь, – отозвалась она. Прежнего приветливою тона как не бывало. – Может, ты думаешь, я выпрыгнула в окошко?

Он подумал мельком о том, во что бы она попала, если бы выпрыгнула, но сказал только:

– Я пришел спросить, не хотите ли вы поехать со мной в город? Мне нужно взять Джинни из больницы.

– Ты хочешь привезти ее сюда?

– Да, я думал так. Мне тут нужно кое-что доделать в доме.

Она опять промолчала, и он подождал, смущенно улыбаясь. Он представил себе, как она стоит там, поджав губы и борясь с искушением. Он отлично знал, что ответит она ему «нет».

– Нет, – сказала она. – Я знаю, что никто не понимает…

– Я бы этого не сказал.

– Если бы Джеймс хоть немного уважал мои права…

– Ладно, вы поступайте, как вам лучше.

– Бедняжка Джинни, – вздохнула она. – Хорошо, что ты ее сюда привезешь. Буду рада на нее посмотреть.

На дворе с визгом отворилась дверь дровяного сарая. Закудахтала курица. Старик вошел в дом, ворча на следующего за ним по пятам пса.

– Ну хорошо, мне пора ехать, – сказал Льюис и шагнул к лестнице.

– Веди, пожалуйста, машину осторожнее, Льюис. – Старухин голос из-за двери звучал раздраженно и в то же время озабоченно. Она словно сама плохо понимала, чего от него хочет.

– Хорошо, – ответил Льюис.

Снизу его окрикнул старик:

– Ну как, мы едем или ты передумал, Льюис?

– Что-то я не слышал, чтобы в этом семействе кто-нибудь хоть раз передумал, – заметил Льюис, ни к кому определенно не обращаясь.

Всю дорогу в город старик сидел, крепко сжав запавший рот, и не произнес ни слова.

2

Они поставили машину во дворе больницы, и, когда поднимались по лестнице, Льюис как бы между прочим предложил:

– Может, вы зайдете навестить Эда Томаса, пока я узнаю, как там у Джинни, все ли готово?